(Эссе к премьере спектакля «Город. Женитьба. Гоголь» в Театре имени Ленсовета)
Свет погас, и через мгновенье – с эффектом внезапности, как будто «включили кино» у левого портала в ярком луче света, среди кромешной тьмы появилась нерушимая композиция. Женихи?
Ведь пьеску-то все помнят. Она небольшая. И сюжет простенький. Пора, мол, жениться Подколесину. Сваха к нему ходит, невесту славную подыскала. Приятель Кочкарев, прознав, что Подколесин созрел для сватовства, рад – не то слово «рад» – счастлив поспособствовать. И пока Подколесин по обломовскому обычаю медлит, колеблется, размышлять изволит, Кочкарев, занят бурной деятельностью. Он почти силком тащит Подколесина к невесте Агафье Тихоновне. А там они – женихи. И у каждого свой резон жениться. Кочкарев, конечно, продвинет Подколесина, и невеста почти… «почти по любви» выберет его. Да только в последний момент Подколесин передумал и сбежал. Сбежал эдак комично, невозможно даже – через окно.
Дак вот с женихов-то и начинается спектакль. Стоят они, не шевелясь, вплотную друг к другу. Глядят перед собой, говорят. И, как водится в театре, не вполне понятно, кому это они говорят. Уж точно не просто друг другу. В пространство. Никому. Или прямиком зрителю. И вот же, право, даже смешно. Текст будто гоголевский, а смысл какой-то свойский, «нашенский».
Чем-то похожи женихи: все – неказистые. И все-таки разные. По бокам два маленьких: один с достоинством и самомнением – Никанор Иванович Анучкин (Евгений Филатов), бывший офицер, ему бы невесту образованную, чтобы по-французски изъясняться могла; другой – Балтазар Балтазарович Жевакин (Александр Новиков), без претензий, обыкновенный, в прошлом – морской лейтенант, недавно еще по Сицилии гулял, на сицилианок глядел, ничего, кстати, особенного в них нет. Между ними двумя – на голову выше, очень серьезный Иван Павлович Яичница (Сергей Мигицко), по ходу поясняет, мол, фамилия такая.
И вот бы смешили и смешили зрителей эдакие женихи. Особенно, когда песни советские поют. Ритмично, проникновенно, негромко. Почти как в фильме Эльдара Рязанова про иронию судьбы. Хоть и не в бане, и не пили. Но очень смешно. Потому что (простите) – жизненно. Советские хиты – лирические и героические – все призывные, даже бодрящие. Как будто «трио теноров» вполголоса пропели тему с вариациями: «родом из СССР». Право слово, абсурд какой-то – гоголевские женихи, а поют так легко, с настроением «старые песни о главном». Зал откликается радостным смехом. Зал вообще часто откликается. Зритель считывает, схватывает на лету. Прекрасный зритель, уже воспитанный то ли этим театром, то ли вообще всем нынешним театром, то ли жизнью нашей, когда все вкривь да вкось, а все равно ведь понятно, что иначе и быть не может.
Да уж, в самом деле, хоть отбавляй у нас абсурдизма этого. Особенно в Санкт-Петербурге. И спектакль называется «Город. Женитьба. Гоголь». Благодарные питерцы сразу догадались: Гоголь, Невский проспект, петербургская мистика. И в «черном квадрате» сцены признали свое пространство, беспредметное, театрально-миражное.
В почти кромешной пустоте – дверь. Ее пытаются открыть, но… ключ не подходит. И падающий Подколесин (Олег Федоров) тащит тот самый седой волос, про который сваха ему толкует (пора, мол, жениться, вот и волос седой, а ты все медлишь). Но это не волос – это длиннющая веревка «из головы», из тех путаных мыслей, что если выйдут на свет божий, то жуть берет, ноги подкашиваются. Из карманов у него выпадают связанные, как у фокусника в цирке, носовые платки. И он в ужасе от самого себя, от этой чертовой ахинеи, в которой непонятно, «ху из ху» и «ту би ор нот ту би». Какой такой гамлетовской околесицей заразился Подколесин в этом городе? Чем можно, право слово, заразиться, ведь «пусто, пусто, пусто» – ведь так «вещала» Мировая душа, не без иронии встреченная в знаменитой чеховской пьесе (впрочем, и ее, бедняжку, подтолкнули на сцену цитаты из «Гамлета», которыми Чехов одарил героев своей «комедии»).
Подколесин «гуляет» в спектакле из картинки в картинку сквозь время. Вот он оказался туристом с фотоаппаратом. Откуда ни возьмись, ряженые – Петр I с императрицей приглашают его сделать снимок на память о петербургском мифе. Или вот в сером пальто и шарфе, завязанном модным узлом, Подколесин останавливается, ошалев от обворожительной, совершенно блоковской Незнакомки, бегом пролетевшей мимо и присевшей на корточки покормить голубей, будто голуби гуляют где-то в зрительном зале. «Гули-гули-гули…»
Все ворожба и ворожба. Гоголевская тема нечистой силы. И так наглядно, так бесстыдно, точно бесстрашный кич, внедряется Гоголь в то, что мы называем обыкновенной жизнью. Ему все можно. От него до «Михал Афанасьича Булгакова» рукой подать, а тут уж и мы. Как там Хлудов молил: «Скажи, Крапилин»… Но призраки молчаливы и безучастны. И нет спасенья от тоски.
Подколесин и питерская, темная, может быть, безысходно пустая депрессия. А ведь тяжкий грех – этот «депр» беспричинный, потому что как дойти до причины, когда все «ни с чего», безначально и бес-конечно. И рвется классический текст на эпизоды, которые стыкуются заново, множатся, вторятся и наползают друг на друга. Чертовски красиво. Красиво сыпется театральный бумажный снег. Красиво сверкают брызги воды. Красиво освещаются персонажи, чтобы снова исчезнуть. Шум улицы, музыка… И все тут прерывисто, с перепадом – то медленно, то яростно. И все потому, что «нечистая» здесь же, в этой до боли знакомой миражности. И спасу от нее нет. Черно-белый, графический Питер, в котором книжное и живое морочит нас неустанно, всю жизнь.
…Вы полагаете, это Кочкарев (Сергей Перегудов)? То в розово-уничижительном костюмчике с короткими штанишками, то демонически деловитый – в белой рубахе с галстуком, то в водевильно оранжевой жилетке?
…Вы полагаете, это сваха Фекла Ивановна (Галина Субботина), в коротком голубом платьишке на располневшей фигуре, с завитыми в кудельки волосами, которые она причесывает прямо на ваших глазах? Это она – чудная мещаночка, что-то непрестанно лепечущая, превращается в наваждение, в лукавую ведьму, в бесприютную юродивую?
…А что это за девушка, ритмичная и грациозная, от которой не отвести глаз, в будничных черных брюках и рубахе навыпуск (Евгения Евстигнеева)? Это она ворожит весь спектакль, ведет Подколесина за руку сквозь завыванье «мистической» бури? Это она скандалит и пританцовывает с Кочкаревым, становясь то теткой невесты, то склочной женой Кочкарева, то снова пророческой и вечно юной? Не злая и не добрая, она чувствует себя хозяйкой этой бес-конечности и крутит обруч больше человеческого роста – примитивное колесо Фортуны. Она лихо танцует с Кочкаревым эдакий мюзик-холльный танец – вдруг, ни с того, ни с сего. А зал безотчетно аплодирует, потому что «здорово придумано». Эти двое в спектакле порой кажутся дуэтом. Они оба коварны. Только вы догадались, кто это, а они опять иные и снова голову морочат. То гоголевские персонажи, то шекспировские шуты, кривляясь, тащат по линии жизни, как по судьбе, сквозь музыку и ветер. А в пляс пускаются, словно уличные Арлекины, театральные «фигуранты», которым «все позволено».
Стилистика вселенского хаоса – режиссерская фишка Юрия Бутусова, с которой классика превращается в фантастический триллер. Сквозь ироничный сюр повсюду возникает отчаянный экшен и держит в напряжении. Театр задает загадки, притягивает домыслы и ассоциации.
Но всегда есть ахиллесова пята. Нет-нет, да и обнажится…
Агафья Тихоновна (Анна Ковальчук) – невеста в отсутствие любви. Она и блоковская Незнакомка, и кукла-манекен в витрине свадебного салона, и робкая барышня, и клоун с цирковым красным носом-помпончиком и испуганными глазами. В этом спектакле все кого-то напоминают, заставляют вспомнить. Здесь все чуть-чуть «с приколом», реалистичны и фантомны, ранимы, как обыкновенные люди, и инфернальны, словно вымысел.
Есть невеста или вовсе нет? Темная тень на грубой табуретке постепенно освещается и оказывается… Она! А за ней, стараясь заглушить музыку вальса, все агрессивнее и настырнее шумит аукцион. Как заведенные мечутся женихи, перехватывая заветный «молоточек». Выкрик «одиннадцать!» и удар молоточком на аукционе повторяется бес-конечно. Почему одиннадцать? Неважно, бессмысленно, возмутительно, невыносимо.
В спектакле текст Подколесина произносят понемногу все женихи. И он – «один из» общего морока, в котором жалкие «пигмалионы» желают – увы! – элементарно приобрести свою Галатею.
У каждого жениха был свой эпизод-шедевр. Бог мой, чего стоит Яичница Сергея Мигицко с чемоданом, в котором поместилось что-то вроде российской истории. А он словно и не подозревает о поэтической утечке смыслов. Он методично достает, обстоятельно расставляет, ровно и задушевно беседует с символами, точно они всего только предметы домашнего обихода. Так, пожалуй, старые большевики разбирают свои сундуки, свои биографии-фетиши. Только в актерской импровизации виртуозно путается отсебятина с классическим словом и обыкновенные вещи становятся «заговоренными», жизнь волшебно превращается в театр и… наоборот.
Вот и невеста рвет пакеты с бумажным снегом и мечется по пустому Городу. Обезумевшая Незнакомка. Сегодняшняя «то ли девочка, то ли виденье»; или: «Я не нарочно, просто совпало, я разгадала знак бесконечность»…
Выходят безучастные дворники с метлами. Снег засыпает мечту. У сугроба, как у могильного холма, сидит Подколесин и только теперь говорит все то, что должен был сказать тогда, когда его приятель Кочкарев под смешки зала подвигал ему табуреточку все ближе и ближе к невесте. Зачем? Уж кто-кто, а Кочкарев-то в этом спектакле неспроста менял личины. Уж он-то знал, что дело кончится ничем… Но что-то худо ему. Нет в нем радостного интриганства. Есть даже какая-то подколесинская болезнь… Такому Кочкареву, наверное, все выпить охота, до беспамятства. Пьющий от настоящей будничной депрессии бес – это «Гоголь 2015 от Р.Х.».
Но… эдак мы далеко зайдем, господа. А надо ли? Вот в чем вопрос…
Крамольная и дурацкая мысль приходит сама собой: нет ли поразительного сходства у нас с этими неприкаянными женихами, этой вечной потерянной для всех невестой, этим безумьем, этой пустотой?
«Над кем смеетесь, господа?»
«Гули-гули-гули…» Сваха-потеряшка забрела на кладбище. Яичница достал из чемоданчика игрушку – кораблик надежды с алыми парусами и поставил «у могил». Актеры посмотрели в зал с тем самым вопросом на прощанье.
И… все, как должно быть, – это здешний спектакль, Петербург взорвался аплодисментами в зрительном зале Театра имени Ленсовета.
Автор: Ирина Кириллова