Режиссер Иван Поповски поставил в Театре им. Ленсовета романтическую сказку Шекспира – о небывалой любви, о путанице и везении, тоже небывалом. Не побоялся обойтись без чересчур злободневных намеков и натужного драматизма, вполне почтительно следуя жизнерадостной игровой природе знаменитой комедии.
Посвящение «Двенадцатой ночи» основоположникам московского театра «Мастерская Петра Фоменко» и спектаклю Игоря Владимирова «Укрощение строптивой» в этом свете выглядит не формой рутинной вежливости, а оправданным источником вдохновения. Пусть те, кто помнят ленсоветовское «Укрощение» 1970 года выпуска, с его поистине звездным составом, займут лишь малую часть зрительного зала, но попытку воссоздать-воскресить ту музыкально-искрящуюся атмосферу, которой славился (и которую, что и говорить, подрастерял за последние годы) один из легендарных театров нашего города, стоит признать небезуспешной.
Сценография художника Эмиля Капелюша ожидаемо масштабна и метафорична: наклонный круглый помост (сцена или палуба?), вокруг него на поворотном круге движется то ли стена замка, то ли корабельный борт, то ли, взмывшая и застывшая ржаво-металлической громадой, морская волна. Пространство условное и многозначное, легко и быстро меняется, и, что важно, режиссура с ним активно взаимодействует, осваивая в мизансценах все богатство его трансформаций. И спектакль-корабль плывет, и белый задник-парус преображается в свадебную фату, прекрасная Оливия меняет наряды от черного-траурного до белого подвенечного (художник по костюмам Яна Глушанок), а ее
придворные дамы становятся то матросами, то стражниками, то кавалерами свиты Орсино.
В сценическом тексте, следующем общеизвестному сюжету, хватает и места для постановочной шутки (вроде той круглой клетки на цепи, в которой поднимают из трюма узника Мальволио), и времени для того, чтобы полюбоваться гранями актерского мастерства и органики. Кстати, актеры в этом спектакле играют (и даже поют!) без микрофонов, мы слышим их живые голоса во всем спектре интонаций и модуляций. Действию аккомпанирует одетый в очень условно-возрожденческие костюмы живой оркестрик (труба, контрабас, скрипка, гитара, перкуссия). Последнее само по себе дорогого стоит, к тому же для песен написаны оригинальные мелодии (их автор – Алексей Иващенко).
Главная интрига каждой очередной постановки пьесы о разлученных близнецах традиционно заключается в распределении ролей: насколько убедительной будет девица Виола, преобразившаяся в юношу Цезарио? Ведь ей предстоит не просто быть схожей с братом, но и нечаянно внушить бурную страсть графине Оливии, и тут же, не успев сменить костюм пажа на платье, внезапно покорить сердце изначально влюбленного в графиню Орсино!
Несмотря на все привилегии театральной условности, задача распределения в «Двенадцатой ночи» – не из простых. Поповски предлагает нам два варианта решения. О том, насколько они соответствуют ожиданиям, судить зрителю. Большеглазая белокурая Виктория Волохова в роли Виолы, с выбивающимися из-под бархатного берета кудряшками, с чуть заметной ребяческой скованностью в жестах и интонациях, невольно напоминает другого пажа – из культового кино – «Золушки». Воспылавшая к такому Цезарио, вполне зрелая красавица Оливия (Диана Милютина) выглядит почти абсурдно комично (если не странно). В другом дуэте – темноволосых, высоких и спортивных Владиславы Пащенко (Виола) и Лидии Шевченко (Оливия), когда такая Оливия распаленной тигрицей преследует и опрокидывает на планшет сцены мнимого Цезарио, достоверности явно больше. Непосильных для зрительского воображения испытаний здесь не требуется. Равно как и для безусловного признания Александра Крымова практически эталонным герцогом Орсино – этаким «мачо» с нежной душой и размашистыми жестами, влюбленным в свои собственные чувства куда больше, чем в любой сторонний объект их приложения.
Распределение на роли комического плана в «Двенадцатой ночи» довольно предсказуемо, что не отменяет ни харизмы, ни таланта, ни обаятельной органики любимых ленсоветовских артистов. Кокетка-интриганка, по совместительству камеристка графини – Мария в исполнении Светланы Письмиченко подвижна, темпераментна и лукава. Хитроумный прожигатель чужих доходов сэр Тоби (Евгений Филатов) демонстрирует комическую вальяжность и витальность. Ироничному Виталию Куликову в роли сэра Эндрю Эгьючика пришлась очень кстати балетная школа – и прописанные Шекспиром «козлиные коленца», и доля фирменного нарциссизма выпускника Вагановки в образе самовлюбленного провинциала удались артисту безусловно!
Сергей Мигицко играет дворецкого Мальволио не столько заносчивым, сколько меланхоличным – этаким занудой с претензией на интеллектуальность. Этот герой не просто смешон, но парадоксально обаятелен, а появление тех самых желтых чулок с подвязками крест-накрест у него превращается в эффектный трюк (спойлеров не будет!).
Шут Фесте предстает одновременно в двух лицах – Александра Сулимова и Ивана Шевченко. Первому досталась вербальная и вокальная составляющая, второму – роль человека от театра и преемника традиции. Шут Сулимова – явно усталый, растерявший веселье, печально и с трудом тянущий свою шутовскую лямку. Второй – принимает шутовской жезл из рук старшего собрата, в финале засыпающего вечным сном. Как эпитафия звучат строки: «Коль поп не станет врать народу, а пивовар лить в пиво воду...», – их произносит молодой Шут, словно прямо отсюда, из жизнерадостной сказки со счастливым концом, отправляясь в трагедию короля Лира, в кульминационную сцену бури... Здесь режиссер все-таки отдает дань новейшему этикету, негласно обязывающему если не отменить «happy end» в современных трактовках классики, то хотя бы сопроводить его каким-то «memento more».
Иван Поповски давно и последовательно тяготеет к музыкально-поэтической, фантазийной манере режиссуры. Он умеет быть эффектным, насыщая действие пластическими шутками (как в сцене ареста Антонио, когда сопротивляющийся пират и виснущие на нем стражники составляют нечто вроде причудливой гимнастической пирамиды), или превращая финал в битву многочисленными подушками, упавшими с колосников (к веселью привлекают и зрителя). Но «Двенадцатая ночь» напоминает и о том, что Поповски – ученик Петра Фоменко, создавшего театр безусловно антропоцентричный, где актер востребован не только как профессионал с набором навыков, но и как уникальная личность. Думается, что этим обусловлено одно из существенных достоинств спектакля – хрестоматийная возрожденческая витальность в нем не только играется, но и живет, вызывая на отклик все живое в нас, что приводит в зрительный зал и заставляет поверить в сказку.
