|
Спектакль «Заповедник», который молодой режиссер Василий Сенин поставил в Петербургском театре имени Ленсовета, стал премьерой сезона. И прогремел на всю страну. Пушкин на сцене поет Джо Дассена, а лирический герой Борис (второе «я» Сергея Довлатова) мечется между полусумасшедшими служительницами Пушкинских гор, уезжающей на Запад женой и своими душевными терзаниями
Спектакль «Заповедник», который молодой режиссер Василий Сенин поставил в Петербургском театре имени Ленсовета, стал премьерой сезона. И прогремел на всю страну. Пушкин на сцене поет Джо Дассена, а лирический герой Борис (второе «я» Сергея Довлатова) мечется между полусумасшедшими служительницами Пушкинских гор, уезжающей на Запад женой и своими душевными терзаниями, о которых думает под аккомпанемент водки и соленых огурчиков.
Новшеств и аллегорий в спектакле хоть куда. Поэтому одни критики истерично ругают «Заповедник», другие – бесконечно хвалят. Наверное, пора дать слово непосредственно автору громкой постановки. О чем он хотел прокричать своим спектаклем?
– Почему именно Сергей Довлатов?
– Потому что Довлатов, как и Пушкин, – «наше все». Он близок мне теми трагическими вещами, которых хотелось бы иметь в жизни меньше. Человек чувствует себя не очень счастливым и в конечном счете задумывается: почему жизнь именно такая? А еще меня интересовал слепок общества, которое, на мой взгляд, совершенно не изменилось. В данном случае я обратился ко времени, когда только родился. Задумался: почему люди жили, убивали себя, заводили детей, расставались с любимыми? И почему в этой ситуации мои родители решили зачать меня?
– Вы ведь то время практически не помните. Как удалось погрузиться в эпоху?
– Наверное, это генная память. У нас в стране, к сожалению, не только генотип – у нас фенотип не меняется. Меня удивляют люди, которые считают, что в России что-то стало другим и что Довлатов – про «то» время. Думать о разнице между «золотыми» семидесятыми и «бриллиантовыми» десятыми – все равно, что различать оттенки дерьма. Предмет от этого лучше не делается.
– Актер Артур Ваха сразу стал Довлатовым?
– Он не Довлатов, он лирический герой Борис. И меня очень волновала тема «лирического героя». Остальное распределение актеров получилось как-то само собой. Анна Ковальчук, Лариса Луппиан и другие действующие лица сделали спектакль глубоким.
– Одни ваш «Заповедник» ругают, другие называют самой интересной премьерой сезона. Что вы на это ответите?
– Наверное, вторые правы. Если между мнениями возникает дистанция такого размера, я рад.
– Многих шокировало, что Пушкин в спектакле поет Джо Дассена. Как возникла такая идея?
– Когда мы репетировали Довлатова, я увидел в метро рекламу с кастрированными строками писателя. «В этом городе, в соединении воды и гранита рождается совершенно особая атмосфера, в которой невозможно быть лентяем». В рекламе стоит точка. А у Довлатова – запятая и есть продолжение: «Но мне удавалось».
Пушкин, поющий Джо Дассена, – попытка объяснить, что не нужно проституировать на жизни, на судьбе, на нервах, слезах живого человека – писателя, который погиб, не прожив и сорока лет. И другого человека, тоже писателя, который, возможно, в этом городе стал бы никем, если б не уехал. У Маяковского есть такое стихотворение «Нате!», оно о том же. Не все люди, к сожалению, понимают, почему в нашей стране стал актуален жанр сатиры. Когда в каком-то обществе этот жанр становится актуален, значит, общество несвободно.
– И все же та «несвобода» семидесятых и «оковы» нашей эпохи отличаются?
– Наше отличие от семидесятых только одно: люди, которые тогда по каким-то причинам делали зло, понимали, что они его делают. И от этого возникала «кухонная» культура. В спектакле есть небольшая роль – Леня из Кулунды. Он прекрасно осознает, что творит, и от этого мучается, ищет себе оправдание. А в наше время, как написал Бродский, «Сильные гибнут. Тогда как племя Слабых – плодится и врозь, и оптом.…» Поэтому в обществе перестало быть приличным понимать, что ты делаешь плохое. Люди существуют под девизом «Все ок! Так и надо жить». У них исчез внутренний конфликт.
– Вы своим «Заповедником» пытаетесь его пробудить?
– Я не думаю, что искусство может поменять общество. И не беру на себя функцию манифестного автора. Жизнь слишком коротка для того, чтобы быть революционером, и менять что-то через кровь, насилие и топтание в грязь других. Я говорю о том, что меня мучает. Делал этот спектакль не для людей – для себя скорее. Для того чтобы услышать ответы на свои вопросы. И понять, что не одинок в тех мыслях, которые бродят в моей голове.
|