29 и 30 июня на большой сцене Театра им. Ленсовета состоялась премьера спектакля «Чехов. Хочется жить!», режиссер-постановщик Анджей Бубень.
— Что читаешь?
— Чехова.
— Зачем?
— Смешно.
Эта цитата из советского фильма и про меня тоже. Рассказы Чехова, лишенные захватывающих событий, драмы, экспрессии, я читаю, как когда-то читала вышедшие ныне из моды анекдоты — поучительные, злободневные, но смешные. Экспрессии вокруг произведений Чехова хватало в реальной жизни. В биографии, собранной Дональдом Рейфилдом, неоднократно упомянуто, как прототипами персонажей становились реальные люди, которые затем с неудовольствием узнавали себя, обижались, переставали разговаривать, писали разочарованные письма. Эту цель и преследовал автор. Не дословно, но я запомнила мысль, сказанную актёром в роли Чехова из спектакля «Антоновки» Учебного театра на Моховой, созданного из фрагментов личной переписки: «Я хочу чтобы люди видели себя в героях, осознавали, как скучно, плохо и пусто они живут».
Похожую цель поставил перед спектаклем и режиссер Анджей Бубень: «Взгляд на самих себя через призму чеховского юмора помогает сопротивляться глупости, грубости и душевному мраку. Именно поэтому мы начали работу над спектаклем. Он позволит зрителю вступить в откровенный и искренний диалог с Автором и поговорить о самих себе: о своих мечтах и страхах, комплексах и достоинствах, грустных и смешных судьбах, ничтожности и величии Человека и о бесконечной надежде на счастье, живущей в сердце каждого из нас».
Название «Хочется жить!» заранее и задник сцены с видеопроекцией граффити с той же фразой перед началом создали впечатление, что это будет новое прочтение. Я предполагала сокращение текста в угоду клиповому мышлению эпохи reals и shorts, элементы современного юмора в традиции стендапа, может быть, соответствующие сегодняшнему дню костюмы. Я рассчитывала, что иду посмеяться. Но ошиблась во всем.
Если все причины, по которым хочется жить, расположить в виде когнитивного континуума, где на одном конце состояние «хочется жить от внутреннего изобилия и ощущения праздника», а на другом конце — «хочется жить, как Ди Каприо при встрече с медведем», то мое мироощущение ближе к первому, а спектакль, который создал Анджей Бубень, чуть-чуть не дотянул до второго и стоит на отметке «как хочется жить, когда сидишь в душном, увешанном иконами подвале дома, на который медленно опускается пресс».
Рассказы, которые я читала легко и с улыбкой, один за другим приобретали зловещий и драматический оттенок. Заслуженный артист России Олег Андреев впадает в ярость и брызжет слюной, доказывая никчемность француза-гувернера (Александр Кудренко). Я бы поверила, что эта экспрессия — необходимый атрибут, если бы не видела этот рассказ в исполнении Гафта и Евстигнеева. Антон Падерин заходится в крике, когда гувернантка (Анастасия Дюкова) с благодарностью принимает 11 рублей расчета вместо восьмидесяти. «Страдалица во вкусе Достоевского» Лаура Пицхелаури повисает на руках губернского чиновника Вольдемара, точь-в-точь распятая на кресте. Евгения Евстигнеева читает похмельный рассказ «Шампанское» так, будто оно сгубило ей жизнь.
Авторские фразы перестают звучать смешно. На этой сцене герои Чехова очевидно мучаются и натурально страдают. Вместе с ними страдают актеры. Они находятся на сцене неотлучно, рассаженные в линию, вынуждены держать лицо, не выходить из ролей под пристальными взглядами два часа двадцать минут без антракта. Вместе с ними страдают зрители. В и без того душном зале не выключается дым-машина, свет тусклый (художник по свету Денис Солнцев), музыка минорная и медленная (композитор Виталий Истомин), а на заднике сменяется видеоряд из чёрно-белых анимированных фото и картин на манер «живых полотен» в грязных коричнево-желтых-красных тонах (видеохудожник Дмитрий Мартынов): натюрморт, связанная овца, пшеничное поле Ван Гога, скорбные иконописные лики.
По обыкновению Чехов к финалу «понижает градус», даже если в диалоге был заключен конфликт, то за ним следует описание природы: «Локомотив свищет и шикает, краснеют от заходящего солнца оконные занавесочки…» или утешительный вывод вроде «Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!». В спектакле такого не происходит. Переживания героя доходят до высшей точки и начинается новый рассказ. Всё вместе создает ощущение нарастающего давления в зале.
Отдельные зрители потянулись к выходу через полчаса. Через час мужчина слева то и дело смотрел на часы, а женщина справа снова и снова спрашивала у спутницы, согласна ли та уйти. Мой личный спусковой крючок сработал чуть позже. Я вступила в откровенный и искренний диалог с самой собой после великолепно поданной «Лекции о вреде табака». Когда Иван Нюхин вернулся к дрянной, пошлой, дешевенькой жизни с мелочной женой и ее деньгами вместо поля под широким небом, Александр Кудренко вернулся на стул вместо гримерной, я отчетливо поняла, что не существует той злой силы, которая удерживала бы меня здесь вместо солнечного питерского вечера, стейка, тоника со льдом и книги. Ничего, помимо собственных предрассудков об этикете, которые с бесконечной надеждой на счастье я могу немедленно отбросить.
Спасибо, Иван Иванович, спасибо, Александр Кудренко, спасибо, Антон Павлович, спасибо, Анджей. Я все поняла. И с огромным желанием жить вышла из зрительного зала. Вместе со мной по лестнице спускалось еще десять человек. Моё «жить» равно забирать себя из неприятных обстоятельств, с неудобных мест, из душных комнат, подальше от неприятных эмоций и вести себя туда, где красиво, светло, радостно, вкусно и крылато. Продолжать читать Чехова с интонацией, которая мне нравится. Мне особенно хочется жить, когда у меня есть выбор. И вот сейчас, когда я себе вернула эту опцию, я выбираю считать эту работу Анджея Бубеня талантливой провокаций, которая сработала.
Текст: Катерина Егорова
Фото Юлии Смелкиной