«Я — пластилин»

Людмила Филатова. Анна Леонидовна, я читала множество ваших интервью, но ни в одном из них не нашла разговора о профессиональном становлении, учителях. Вы закончили курс Шведерского...

Анна Ковальчук. Да, и на эту тему можно много говорить! Прежде всего, Анатолий Самойлович- человек высокой культуры, интеллигент, прошедший блокаду, многое испытавший. Главное, что он воспитывал в нас, студентах, - это культура. Потому что даже уже в наше время (а это было десять лет назад) приходили люди... скажем так, неадекватные, которые не понимали, что театр - это источник духовного обогащения народа. Приходили... «из подворотни». Анатолий Самойлович воспитывал собственным примером, делал из нас более-менее культурных людей. О нас даже молва шла: вот, курс Шведерского, они у нас всегда вежливые, здороваются... У нас непозволительны были вещи, которые мы, к сожалению, видели вокруг и видим сейчас. Пусть это было порой на уровне поведения, но все равно - в нас закладывалась внутренняя культура, а это очень важно для актера. Особенно когда приходит популярность и зритель все, что с тобой связано, воспринимает на ура. Именно в этот момент твоя личная «планка» может деформироваться, «рамки» - расшириться. Это очень страшно. Я своих «рамок» строго придерживаюсь, именно благодаря тому, что мне было привито в институте. Иногда режиссер не может объяснить тебе все до буквы, требуется собственное чувство меры, чутье. После премьеры артист может начать расслабляться, нести, как ему кажется, юмор в массы... и прочее. Стыдно смотреть. Для меня человеческие уроки Шведерского не прошли даром - сейчас понимаю, что собственный пример поведения очень важен в общении с дочерью, в ее воспитании.

Л. Ф. Но были и другие педагоги

А. К. Безусловно. Нельзя не сказать о Геннадии Сауловиче Мае, который поставил со мной первый спектакль, об Александре Викторовиче Синотове, который был фактически основным педагогом, - многим, что я сейчас умею, я обязана ему. И, конечно, Елена Игоревна Черная! Я была на третьем курсе, когда она привела меня в Александринский театр, на главную роль в «Бедность не порок» Островского. Она учила меня практике театра. Очень интересный, разносторонний человек, актриса, прекрасный режиссер, педагог по речи... многому научила меня.

Л. Ф. А вы можете припомнить момент, когда впервые ощутили себя профессионалом в актерском деле? Я не популярность имею в виду, ясно, что популярность и серьезный профессиональный успех- разные вещи. На мой взгляд, в вашем случае как раз можно говорить именно об успехе.

А. К. Момент. Его не было, да и не будет, наверное, никогда. Каждый раз, сталкиваясь с кинопроцессом или процессом театральным, я чувствую себя слепым котенком. Многие, думаю, с этим согласятся. Вот совсем недавно я ехала на съемки и думала: «Ну как же, такая сложная сцена (хотя ни одной реплики не было!), как же это играть?!» Приезжаю, вроде что-то пытаюсь репетировать, мучаюсь... и тут говорят: «Камера! Начали!» И вдруг откуда-то, из каких-то сундучков моего опыта прорывается то, что нужно. Всегда сначала кажется, что вообще ничего не знаешь, не представляешь... а начинаешь делать- и сознаешь: «Могу!»

Л. Ф. Оставим пока кино. Вы очень много работаете в театре - разный материал, от Шекспира до Павича, диапазон ролей широк, здесь наитием, думаю, не обойтись. У вас есть своя методика работы над образом? Может быть, вы, по Станиславскому, идете «от себя» или, по Михаилу Чехову, «от предощущения целого»

А. К. По-разному. Каждая роль уникальна. Может быть так, что сначала переживания героини совершенно чужды, а потом Бог дает мне подобные испытания. Или не мне, а близким людям. А вообще работа над ролью начинается с литературы. Изучаю не только текст пьесы, но и биографию драматурга, потом постепенно еще углубляешься, углубляешься... режиссер, конечно, что-то подсказывает. Но первое, что мне нужно, - обложить себя книгами. Ну а потом, уже в процессе репетиций, мне очень помогает маска. Еще... я хожу на спектакли. Толчок может дать даже роль, абсолютно противоположная моей. Я замечаю какую-то петельку-крючочек, зернышко... «пересаживаю» в себя, и оно быстро-быстро прорастает, образ начинает складываться - ф-ф-ф, уже легко... Еще очень часто режиссеры делают так: репетируют, репетируют, а финал оставляют на потом. Самое главное, ради чего все делалось, - оно должно само получиться. Или вот еще, верно говорят иногда режиссеры: «Я не знаю, что вам подсказывать, вы настолько уже должны быть ?в зерне», что сами поймете, что в этой ситуации герой должен делать". Замечательно, когда режиссер позволяет вывести финал самостоятельно в то русло, которое диктует тебе твой образ. Будет другая актриса - и все будет по-другому.

Л. Ф. Вы заняты, если не ошибаюсь, в 10 спектаклях текущего репертуара. Я согласна, что каждая роль уникальна и дает возможность попробовать что-то новое, интересное, но все-таки у любого живого человека есть свои...

А. К. Анна Каренина! Вы хотели спросить о любимой роли? Анна Каренина. Это, на мой взгляд, женщина глубоко переживающая, семейная, домашняя, земная... и такая безграничная любовь! Даже не хочется проводить какие-то параллели, сравнивать ее с другими моими персонажами. Она мне очень близка. Я упиваюсь этой ролью! И мечтала сыграть именно ее...

Л. Ф. Наверное, трудно было вводиться в готовый, сложившийся уже спектакль

А. К. Нет. Я - Близнец, очень легко принимаю новые условия игры, и для меня ввод не был проблемой. Может быть, даже мучительнее было бы, репетируй я с самого начала. Конечно, я благодарна предыдущей исполнительнице. Поначалу говорили, что мы похожи...

Л. Ф. Не сказала бы.

А. К. Да

Л. Ф. Более того, мне кажется, что весь спектакль с Еленой Кривец совершенно другой и про другое, нежели с Анной Ковальчук.

А. К. Конечно, другой! Оно и хорошо. Вообще, незаменимых нет, это я поняла. И когда у меня появляется второй состав - что-то меняется, жалко, конечно, но зато спектакль обретает новое дыхание. Это же зависит не только от режиссера...

Л. Ф. Вот о режиссуре хотелось бы подробнее. Каким должен быть режиссер, чтобы вас увлечь

А. К. Это должен быть интеллигентный человек. Чтобы не позволял на сцене ни секунды бытовухи, ни секунды пошлости! Даже самую современную пьесу можно и нужно делать именно так. Человеку в своем подъезде хватает хамства, зачем это нести на сцену? Для меня это неприемлемо.

Л. Ф. Значит, вы разделяете мнение, свойственное русской театральной традиции, что театр - это все-таки «кафедра», пусть не «храм», но все-таки нечто высокое, не просто развлечение

А. К. Безусловно. Человек должен прийти к нам - и хотя бы немного очиститься, напитаться чем-то светлым. И мы должны после спектакля стать... немножко другими. Я однажды вышла из театра и чувствую, что говорить не могу, зуб на зуб не попадает! Такая дрожь была! Видимо, организм очищался, и мне захотелось быть лучше... Да, мы про режиссера не договорили. Так вот, режиссер в первую очередь должен нести ЭТУ мысль, ЭТОТ свет. Хотя... мне нравятся и такие спектакли, где люди работают через жилы, через нервы, пот и кровь... Прийти посмотреть на это мне интересно как профессионалу, тем более я должна видеть, что происходит рядом. Но лично мне в такой спектакль попасть не хотелось бы. Ну, и еще... я никогда не пытаюсь принимать режиссера в штыки. Наша профессия подразумевает стопроцентное доверие. Я - пластилин. И не ощущаю себя, как многие артисты пытаются, главной, отторгая изначально чужую точку зрения, не проникнувшись еще даже предложенной мыслью, не прислушавшись. Это неправильно, потому что режиссер приходит работать с материалом. И мы- этот материал. Он может нас «слепить», построить, и мы обязаны подчиниться, выполнить его задачу. Не хочешь - иди тогда сам в режиссеры.

Л. Ф. А если задача с вашей точки зрения плоха

А. К. Ну, если совсем плоха, то скажу: «Извините, пожалуйста, я не могу с этим согласиться, посмотрите, как я это вижу!» Режиссер соглашается, потому что есть определенная этика. И еще потому, что есть во мне нечто, против чего я пойти не смогу, а я должна быть органична. Даже когда играю в«Братце Кролике» зверька. И когда бываю в театре, то ищу того же - гармонии...

Л. Ф. Часто в театр ходите

А. К. Я с удовольствием ходила бы часто, но нет времени. Иногда просто голод какой-то начинается, и я хожу, хожу... жадно «наедаюсь» всем подряд. Голодные, мы можем что угодно съесть, а вот когда насытимся - уже начинаем разбираться. Единственная трагедия, конечно, в том, что очень мало сейчас нравится. В основном, наверное, студенческие спектакли, энергия из молодых ребят прет, и каждый, даже в маленькой ролюшке, старается: «И меня заметьте!» И это здорово. Я смотрю четвертые курсы и очень довольна. А так... к сожалению, мало ярких впечатлений. Может быть, не на то попадаю

Л. Ф. Можете определить, что именно вас раздражает сегодня в театре

А. К. Ску-ка! Скука... Ну не должно быть скучно в театре. Такого в принципе быть не может! Если есть - значит, неправильно что-то построено. Потому что спектакль - это музыка, и я знаю изнутри, как эта музыка делается. Если вдруг возникает какая-то пауза, то я сразу вижу, где именно «провисает», где нарушился ритм. Ведь зал дышит вместе со спектаклем, как же можно вдруг раз- и лишить зрителя воздуха? Я-то понимаю, почему мне некомфортно, а простой зритель - нет, ему кажется, что спектакль плохой. Да он, может быть, и не плохой, но что-то сделано неправильно, сбой- и становится скучно. Это основное, что раздражает. Я уже говорила про пошлость, про халатное отношение артистов к работе... Такое бывает, и это видно. Они-то думают: «Ну, я пока на заднем плане, можно с кем-то про пирожки». Это все неправильно, на сцене видно все! Я и себя за руку ловлю иногда. Например, в «Кровати для троих» я в третьем акте не выхожу и появляюсь только в финале, просто проходка по подиуму. И вот, бывает, выйду, а про себя начинаю думать: так, это не забыть, это сделать... а потом сама себя одергиваю. Все же на лице! Нельзя, надо до конца доиграть спектакль! Нельзя его бросить, потому что зритель это сразу почувствует и будет думать, что здесь все не всерьез. Если актер не работает, то почему я должен? Обман... ты обманываешь зрителя, когда не выкладываешься до конца. Коли уж выбрал такую профессию... хочешь не хочешь - зритель ждет! И сама я, когда сижу в зале, жду. А там, на сцене, кому-то просто лень. И вечер потерян.

Л. Ф. Ваши впечатления зависят от типа спектакля? Бытовой, игровой, авангардный...

А. К. Я принимаю все. И как зритель, и как актриса. Есть живой театр, есть мертвый, есть формальный, есть жизнеподобный, такой, другой... мне интересно все. Если это задевает, трогает, даже на уровне эстетического восприятия, визуального ряда - это нужно. У любого театра есть зрители, если он хорош.

Л. Ф. А что вы предпочтете - формально изысканный, отлично сделанный, но холодный спектакль- или незамысловатый, но искренний

А. К. Я вот как отвечу. Когда-то я очень удивлялась тому, что люди смотрят бразильские сериалы. Но потом поняла: смотрят, чтобы отключиться. Ты, конечно, не там - но и не здесь. Люди перестали читать, потому что раньше чтение было этим погружением в иной мир (для меня так и есть до сих пор). Почему сейчас столько детективов? Всем хочется погрузиться в такую... сказку для взрослых. Не надо думать, переживать, и вместе с тем получается некий выход в иную реальность. Вроде как отдохнул. Кому-то это нужно? Так пусть будет, я не против. Если кому-то помогает. Но я лично для себя всегда выбираю. Уже могу себе это позволить. Не только что смотреть, но и что играть. Хотя... не в государственном театре! Здесь ты не можешь пойти против системы. Тебя взяли в этот театр, ты любишь его - будь добра, служи.

Л. Ф. Вас это тяготит

А. К. Нет, потому что меня не используют в чем-то неинтересном. Я никогда не пользовалась этим правом, но я могу себе позволить подойти и попросить что-то для себя. Конечно, и сейчас есть роли, которые не греют. И порой думаешь: как бы вот это с себя сбросить, вот то... а потом себе приказываешь: «Нет, потерпи!» В этой профессии нельзя предавать. Нужно театру служить, и он тебе воздаст. Кому-то везет, и он сразу имеет все, а кому-то надо и подождать.

Л. Ф. Удивительно, как вы легко говорите о себе как о «пластилине», произносите слово «служить»... Многие актеры обижаются, когда их называют материалом.

А. К. Может быть, дело в том, что режиссеры всегда были внимательны ко мне, прислушивались? Мне в этом смысле везло. Предлагают, например, сыграть красную кошку. Пожалуйста, но во мне этих кошек десять штук. Молодая, старая, толстая, худая... и я плавно натолкну режиссера на тот образ, который выбрала сама. Есть из чего выбирать. И потом, я всегда знаю, что режиссер - это до премьеры (смеется). А потом все равно сама все выстроишь.

Л. Ф. А работа в кино - это некая «параллельная жизнь»

А. К. Что вы! Все очень тесно связано...
Л. Ф. Распространенное мнение: съемки в сериалах - лишь халтура, способ заработать деньги, а театр - дело серьезное.

А. К. Знаете, мне в кино ОТДЫХАТЬ никогда не удавалось. В каком-то смысле я отдыхаю на «Тайнах следствия», но и то потому, что образ Марии Швецовой уже настолько во мне живет, что и делать почти ничего не надо. Только выучить текст. У нас все отношения выстроены, у меня кабинет прокурорский уже 7 лет, и то... такие тексты учить - ничего себе, отдых! Наоборот, в театре легче! Можно три месяца разбирать роль, готовиться... а в кино нужно быстро соображать, доставать свой «чемоданчик» и играть. Искренне, живо, органично. Там работа в сто раз тяжелее, потому что надо все и сразу. Это здесь можно отдохнуть, плавно перетекать из одного состояния в другое... А съемки - адский труд, и физический в том числе, нечеловеческие условия труда. Никогда никого не знаешь, постоянно новые группы... и все мои роли в кино - труд.

Л. Ф. Их не особенно много.

А. К. Отбор. Я не так заметна, потому что берусь только за серьезный материал. Моя главная работа сейчас - это дочка.

Л. Ф. Популярность помогает вам или мешает? Если не в бытовом плане...

А. К. Если не в бытовом - помогает. Кому-то нужно, чтобы его трясли, били, ругали, и тогда что-то рождается, но это не мой случай. Я - тепличное растение, хочу, чтобы меня любили. Я сейчас выхожу на сцену и уже знаю, какие будут аплодисменты, как тепло меня встретят зрители. А когда меня любят - я расцветаю. И часто это в плюс образу, даже меняются какие-то мизансцены. Со зрительской любовью я обрела свободу.

Апрель 2007 г.