|
Ж.З. - Давайте восстановим связь времен. Мы сидим в Театре им. Ленсовета. И большинство легенд этого театра связано с именем Игоря Петровича Владимирова. Тот театр, который он создал, был театром-домом, где актеры вместе справляли праздники и вообще жили как бы единой семьей. В те времена было много таких театров. Вы хотели бы в таком работать?
А.К. - Жить только театром, проводить здесь слишком много времени я бы не могла себе позволить в связи с тем, что все мои родные с театром никак не связаны. Так что в целом политика нашего театра меня устраивает. Единственное, чего мне в театре не хватает, так это праздников. Мне кажется, они действительно объединяют. И когда нам все-таки случается вместе отмечать радостные события, к которым коллектив готовится, возникает безумная благодарность друг другу. В последнее время этого становится все меньше и меньше. Суета закручивает и уносит каждого из нас в свою нишу. И театр остается пустой, грустный.
Ж.З. - То есть ощущение, что идешь сюда как домой, ушло совсем?
А.К. - У меня нет. Это мой второй дом, однозначно. Я очень люблю театр. Именно этот. Наверное, потому что пока он у меня первый и пока единственный в жизни, даже в антрепризе я еще ни разу не работала. Я знаю и люблю запах этого театра. Когда прихожу в другие театры за кулисы, становится не по себе и даже страшновато немножко - как в чужом городе. А воздухом этого театра я дышу, наслаждаюсь, здесь черпаю силы. Обычно я очень устаю на съемках, а здесь, в театре, даже на спектакле отдыхаю. Если, конечно, спектакль не очень сложный - не такой, как, скажем, «Кровать для троих».
Ж.З. - Нет ли ощущения, что лично вам не хватает в театре такой мощной творческий личности, какой был, скажем, Игорь Петрович Владимиров, который брал на себя ответственность за все, что в театре происходит и за каждого актера в частности?
А.К. - Когда я пришла в этот театр, Игорь Петрович уже сильно болел, поэтому при нем я не работала. Меня взял в театр Владислав Борисович Пази, и его мне действительно не хватает. При Пази каждый из нас чувствовал себя маленьким винтиком, но таким, без которого вся большая машина под названием «Театр» остановится. Я считаю, что артист должен ощущать себя пластилином в надежных, умных режиссерских руках. Без этого, как мне кажется, роли все равно выходят однотипными. Конечно, я всегда стараюсь даже внешне максимально отдалить одну свою героиню от другой, но все равно я строю роли из того, что я в себе знаю. А хороший режиссер открывает в актере то, чего он в себе даже не подозревает.
Ж.З. - К сожалению, театр Владислава Пази уже тоже стал историей. Как бы вы его в целом охарактеризовали?
А.К. -Прежде всего как деликатный и театр. Пази не был ни мямлей, ни Карабасом-Барабасом, но руководителем, капитаном он был: все держал в своих руках и заставлял театр цвести. Пази строил театр, который мне лично очень близок, - театр легкой, но содержательной комедии. Как идеальный пример этого жанра могу назвать спектакль «Фредерик, или Бульвар преступлений»: с одной стороны, это прекрасное развлечение, но ведь в нем есть и боль, и глубина. У меня там очень простая роль - настоящая глубокая любовь, которую всегда приятно играть женщине. Но тема всего спектакля - очень, я считаю, важная. Он про нас, про актеров. Люди ведь чаще всего не понимают, что есть актеры, а есть остальной мир. А это именно так. Мы другие. Владислав Пази мне еще потому так близок как режиссер, что профессию я получала из рук такого же культурного, интеллигентного человека - педагога нашей Театральной академии Анатолия Самойловича Шведерского. Он и приучил меня к тому, что отношения актера и режиссера должны быть тонкими, доверительными.
Ж.З. - Вот вы сказали, что роль влюбленной девушки Береники во «Фредерике» для вас очень простая, а роль первой жены Адама Лилит в спектакле «Кровать для троих» очень сложная. Что именно вам сложно делать на сцене?
А.К. - Л и лит - женщина-разрушительница. Это от меня очень далеко. То есть, я могла бы, наверное, стать разрушительницей, но ради любви к мужчине, к ребенку. А суть этой женщины - любовь к свободе. Но я все равно, работая с режиссером, старалась протащить идею, что Лилит хочет взорвать изнутри ситуацию, когда дети подросли и страшно затягивает быт, рутина. Лилит. по моей теории, жаждет опять сильной свободной любви, именно с мужем.
Ж.З. - Посмотреть на ваших героинь - так все они о первую очередь любящие женщины, а потом уже кто угодно. Одна только из этого ряда выпадает - стервозная красавица Дада из спектакля «Night and day» по пьесе «Саранча».
А.К - Я с вами совершенно не согласна. Для меня Дада - это женщина, которая делает то, чем занимается половина нашего женского населения, - сохраняет семью. Когда между людьми, состоящими в браке, заканчивается что-то настоящее, приходится удерживать семью какими-то другими, силовыми методами.
Ж.З. - Вы правда так считаете?
А.К. - Я? Нет. Я не знаю, если честно. В «Саранче» еще есть такое обстоятельство, что муж не дал жене даже возможности его уважать. Так что обвинять ее сложно.
Ж.З. - Из этих двух чувств - уважение и любовь - для вас какое важней?
А.К. - Думаю, что любовь. По крайней мере, в этом возрасте. Иначе как бы я играла, например, Анну Каренину?
Ж.З. - По поводу Карениной существует мнение, что с тех пор как развод стал обыденностью, проблема этого романа Толстого исчерпалась. Вы с ним согласны?
А.К. - Нет, я думаю, развод тут ни при чем. Анна уважает своего мужа и осознает свою ответственность перед ним - в этом проблема. Но для меня важней всего в образе Карениной ее любовь к сыну. Анна сохраняла тайну своей любви к Вронскому, потому что не хотела, чтобы сын узнал о ее бесчестии. Конечно, сейчас можно развестись, это просто. Но понятия чести никто не отменял. Анна - очень честная женщина, очень правдивая, это чрезвычайно важно. Поэтому и не получилось хеппи-энда с Вронским. Есть такие женщины, для которых материнство первично. И без ребенка они не представляют себе жизни даже с очень любимым человеком. Оставив ребенка, Анна лишилась половины сердца, как мне кажется. Отсюда и нервы, и истерики.
Ж.З. - А вот в спектакле «Мера за меру» вы, наоборот, выходите на сцену совершенно безгрешной женщиной, монашкой. Не скучно такую играть?
А.К. - Поначалу я ее действительно представляла себе полупрозрачной. И довольно долго, до самого генерального прогона. На прогон, конечно, пришел Пази. Он попросил подумать о женщинах, которые, с одной стороны, были безумно набожными, а с другой - шли управлять государством и верили в то, что смогут привести жизнь в соответствие со своими идеалами. Моя же героиня просто оказалась в другое время и в другой стране. Но конфликт у нее вполне очевидный: ей некуда идти. В монастырь она идти не может, потому что ее раздирают страсти и смирения в ней нет совершенно. Она идет на вранье, подставляет другую женщину правителю, который домогается ее саму. Но и в миру ей тоже нет места, потому что она не может принять мир. в котором правитель, притворявшийся святым, посягал на ее честь. Я говорю режиссеру Сенину: «Вася, что будем делать? Мы же должны ответить, на вопрос, куда героиня отправляется в финале?» Сейчас финал такой: я беру в одну руку монашеский платок, но тут взгляд натыкается на топор, и я понимаю, что без топора в этом мире делать нечего.
Ж.З. - А в жизни вы больше адвокат или прокурор?
А. К. - Я абсолютный адвокат. Стараюсь никого не осуждать. Мне даже странно, когда люди с полной уверенностью утверждают, что никогда никого не смогли бы убить. Конечно, смогли бы. Например, если бы кто-то угрожал жизни твоего ребенка. Тут любой человек и убил бы, и предал.
Ж.З. - Если бы у булгаковской Маргариты был ребенок, как бы, по-вашему, она поступила? Оставила бы его?
А. К. - Думаю, что у Маргариты не просто так нет детей. Есть женщины, которые обслуживают детей, а есть женщины, которые обслуживают гениев. У Маргариты же и с Мастером никогда не было разговоров о детях. Им просто не нужен был никто третий, даже ребенок. Их ребенком был роман.
Ж.З. - Как вы пережили славу, которая обрушилась на вас после фильма «Мастер и Маргарита»?
А. К. - А никакая слава не обрушилась. Ко мне даже после спектаклей подходили люди и говорили: «Да, мы видели вас Маргаритой, но нет ли у вас фотографии Швецовой, чтобы подписать?» Люди сейчас запоминают то, что часто показывают, - наверное, потому что мы живем в век рекламы и она определяет законы восприятии. А если уж говорить о славе, то она ко мне пришла после третьего сезона «Тайн следствия!». - третьего, а не первого и даже не второго.
Ж.З. - Как вообще слава проявляется?
А. К. - На спектаклях совершенно чужие люди начинают много-много букетов дарить. Или, когда я выхожу на поклоны, аплодисменты раздаются сильные-сильные. Тогда я понимаю, что ползала пришло ко мне. Когда по телевизору шли «Мастер и Маргарита» -ничего такого не происходило. Хотя я очень ждала этого, и не потому что славы хотелось, а потому что я, как актриса, как-то хорошо себя чувствую перед театром, когда ради меня покупают билеты, - то есть я не просто так ем свой кусок хлеба.
Ж.З. - Говорят, вы ушли из «Тайн следствия». Правда это?
А. К. - На данный момент да, ушла. Мы с продюсером попрощались, Но если вдруг они мне скажут, что без меня совсем не могут, я не знаю, как поступлю. Пока мне Андрей Каморин, продюсер, только сказал, что не будет меня убивать, потому что зрители завалят его возмущенными письмами.
Ж. 3. - Что предложил вам Каморин?
А.К. - Еще три сезона «Тайн следствия». Но я отказалась. Я хотела бы еще стать матерью, может быть, и не раз, и откладывать это на три года не могу. Я спросила продюсера: «Вы не обидитесь, если я не соглашусь?» А он мне: «А вы не обидитесь, если без вас будут „Тайны следствия"?» В общем, никто не обиделся.
Ж.З. - Вы не исключаете, что вернетесь?
А. К. - Я вообще ничего не исключаю. Как только я что-то исключу, это обязательно случается. Накануне «Маргариты» я везде кричала: «Да зачем сниматься голой? Да я никогда этого делать не буду! Можно запросто обойтись без этих сцен!» И тут же режиссер Бортко меня оголил. Я думаю, что это была кара за то, что я осуждала других. Но больше я бы никогда не хотела этого делать.
Ж.З. - С чем все же связан уход из всенародно любимого сериала?
А. К. - Совсем не с тем, что я устала играть одну и ту же героиню. Как можно устать от профессии? Нет. Когда есть база у роли, то можно долго нанизывать на нее разные обстоятельства, как на пирамидку. Но творческий рост здесь уже невозможен. А силы и время сериал все равно забирает. Я, например, точно знаю, что не могу себе позволить в год больше двух кинопроектов. В этом году дочка Злата пошла в первый класс, и я почти не работаю в кино - я практически целые дни провожу с ребенком и очень этому рада. Сейчас многие оставляют детей с нянями. Но я сразу, как только Злата родилась, поняла, что я ребенка доверить няне не могу. Не потому что нет хороших нянь, есть. Но я не могу себе позволить, чтобы она получала знания, опыт от кого-то другого. Я хочу видеть, как она растет, и расти вместе с ней. Я не знаю, сколько мне отпущено дней, и не хочу терять ни одного.
Ж.З. - Есть для вас какие-то нормы в отношениях людей, в любви, которые, на ваш взгляд, необходимо сохранять даже во времена полной свободы?
А. К. - Для меня, например, в браке не может быть никакого предательства. Меня удивляет, когда спрашивают: «А для тебя поцелуй - это уже измена? А sms?» Да даже в мыслях никакой измены быть не может. Если какие-то такие мысли приходят, надо каяться перед самой собой.
Ж. 3. - А развод для вас допустим? Если да, то при каких обстоятельствах?
А. К. - Когда ребенок, живя в семье, видит неправду, нелюбовь между отцом и матерью. Это очень страшно. Потому что в итоге из ребенка вырастает саранча. Если бы дочка Дады видела любовь между отцом и матерью, она бы сама росла настоящей женщиной. Нельзя на словах объяснить ребенку, что такое любовь между мужчиной и женщиной, он должен почувствовать это, глядя на родителей. А что видят большинство наших детей? Родителей, гавкающих друг на друга, спящих в разных комнатах. Сексуальная культура - она ведь не в школах должна преподаваться. Я, например, часто из школы приходила и задавала маме такие вопросы, что она чуть в обморок не падала, но всегда мне все подробно объясняла. И я всегда видела огромную любовь между родителями. Мне мама даже в детстве, смешная такая, говорила: «Понимаешь, Анечка, если ты потеряешь одного ребенка, могут появиться еще дети. А если ты мужа потеряешь, это же все, смерть». Это сейчас мама говорит: «Вот дура я была. Что может быть важнее детей? Да ничего на свете». Поэтому я говорю иначе: «Я буду обожать детей, жизнь за них отдам. А муж должен отдать жизнь жене». Мне кажется, это правильная цепочка: отец должен боготворить мать, и дети должны это видеть, а мать должна, как курочка, трястись над детьми.
Жанна Зарецкая
|
