Премьерный спектакль Театра им. Ленсовета «Город. Женитьба. Гоголь» – отнюдь не комедия: слишком уж глубок в нём анализ гоголевской прозы и человеческой психологии.
Новая постановка Юрия Бутусова многомерна и многопланова. Она увязывает не только произведения Гоголя («Женитьба», «Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Ревизор»), Достоевского («Идиот»), Пушкина («Евгений Онегин»), цветаевское «Мы с вами разные…», но и времена, в которых существовал и существует Петербург, а заодно и извечная проблема взаимоотношений мужчин и женщин.
Что есть Петербург? Говорят, он всех загоняет в строгие рамки. С этим не поспоришь: следствием тревожного сумрака летних ночей и осенних вечеров, вечного звука дождя и крахмального скрипа инопланетного снега на фоне черноты проходных дворов и тусклого света фонарей (всё это есть в спектакле) являются жители – каждый не в себе, каждый загнан в угол одиночества. Одиночество здесь – норма: кто-то борется с ним исполнением песен из советского репертуара – чтобы хоть в хоре почувствовать единение с другими, кто-то надеется обрести утешение в прикармливании мириад голубей (ну, чем они не компания?), а кто-то думает, что исправит своё положение женитьбой. Но это в других городах «женихи не прыгают в окно, потому что это неудобно», а засидевшиеся в девках невесты не прогоняют женихов с глаз долой. В Петербурге прыгают, прогоняют – и ещё как! Здесь не получается «меньше думать – больше жить». Этот город, где по улицам до сих пор бродит Пётр I, – живее всех живых, а при нём – дама, претендующая на роль императрицы, обостряет в человеке всё то, что не даёт покоя. Он заставляет сомневаться, мучает видениями, подменяет сущности, сводит с ума, не меняя только главного отличия двух полов, делающего их почти несовместимыми.
Подколесин (Олег Фёдоров) и прочие женихи (великолепное трио, состоящее из нетипичных Сергея Мигицко, Евгения Филатова и Александра Новикова) мучаются тем, что не могут сделать выбор. Вроде и хотят, но осмелиться проявить волю не могут: окончательное решение о женитьбе всё откладывается, да так и не происходит под аккомпанемент оправданий бездействия.
Мучается выбором и Агафья Тихоновна (Анна Ковальчук) – оттого, что пытается сделать его среди четырех женихов, а вот завершить процесс не может. И страдает от этого ужасно, хотя в отличие от мужчин в своих мучительных раздумьях она у Бутусова не становится смешной.
А вот Кочкареву (Сергей Перегудов) худо от того, что он сделал этот выбор и женился (но на самом-то деле это его выбрала какая-то Агафья Тихоновна!). И что есть женитьба? Её следствием является вечное выяснение отношений, вечный спор за лидерство, одиночество вдвоём, которое приводит лишь к одной концовке: «Они жили вместе и умерли в один день». А разве не умерли, уже поженившись, – в попытке разрешить проблему только личного одиночества? В чём счастье брака, где панцирная сетка кровати сродни голгофскому кресту, а железные кроватные спинки суть могильные оградки? Делай выбор, не делай – один конец...
Почти полное отсутствие декораций (по воле художника Николая Слободяника, на фоне чёрного кабинета лишь немногие предметы мебели, фонарь, дверь «в никуда»), музыка, всегда у Бутусова работающая на восприятие, свет (Александр Сиваев) и актёрская игра создают очередное чудо воздействия на чувства зрителей. При всей интеллектуальности режиссуры Бутусова, при его умении разобрать «по косточкам» любое произведение, каждая его постановка в первую очередь «бьёт» по эмоциональной сфере. Раньше, чем зритель понимает, что происходит на сцене, он чувствует это происходящее, сопереживает героям смехом, вздохом, аплодисментами – реагирует на действие. Образы, которыми оно наполнено, читаются почти моментально, но переход комизма в лиризм почти неуловим: вроде только что было забавно, даже смешно, а уже взгрустнулось над подлинностью переживаний.
Вот является Кочкарев-Перегудов в розовом костюме – чем не «мальчик Купидон», неудачник по определению? Вот Яичница-Мигицко расставляет мелкомасштабные домики и сундучки – чем не великовозрастное дитя, которое не способно увидеть «большого» за своими игрушками? Вот, перебивая друг друга и меняясь отведёнными им по ходу действия местами, бедолаги-женихи наперебой повторяют знаменитую фразу «если бы нос Ивана Ивановича…», и становится ясно – от перемены мест слагаемых сумма не меняется…
Но колесо Фортуны, обналиченное в спектакле в стальной обруч, может «лечь по-другому»: тогда и панцирная сетка станет разводным петербургским мостом, и парус над лодкой заалеет. И сразу счастье будет так возможно, так близко: императрицу-то можно встретить в каждой пышечной, но вот только выбирать назначено ей одной…
