5 и 6 марта на Малой сцене Театра имени Ленсовета будет представлен спектакль «Мама». Пьеса всемирно известного современного французского писателя Флориана Зеллера входит в драматургическую трилогию — «Папа», «Мама», «Сын». Режиссёр-постановщик Илья Мощицкий поднимает непростые темы «отсутствия коммуникации с самыми близкими людьми, одиночества и лжи, избирательности памяти и страха перед будущим».
В преддверии премьеры мы побеседовали с исполнительницей главной роли, народной артисткой России Анной Алексахиной об актуальности проблематики пьесы и о совместной работе с партнёрами: народным артистом России Сергеем Мигицко и бывшими учениками, а ныне молодыми коллегами — Александром Крымовым и Татьяной Трудовой.
- Признаться, читать пьесу Зеллера страшно. И непонятно: описанные события происходят наяву — или это мучительные, болезненные фантазии героини?
- Я бы сказала, что «Мама» — это художественное исследование одиночества. Да, пьеса сложная. Это своего рода душевный стриптиз. Но ведь каждый человек, если только он честно относится к себе и к жизни, рано или поздно оказывается в этой «точке самопознания». Ситуация пьесы — это то, из чего состоит человеческая жизнь. Ведь формально героиня не одинока: у нее есть семья, муж, дети... Но, действительно, до конца не ясно, где проходит граница между фобиями и реальностью. Прямого ответа драматург не дает.
- Раньше, особенно в советские времена, было как-то не принято о подобных вещах говорить, самому себе — и тем более публично! - признаваться в «ненормальности». Затем это, наоборот, стало модным: появились сеансы и консультации психологов и психотерапевтов, которые постепенно переместились в интернет, превратились в вебинары, прямые эфиры, онлайн-подкасты и тому подобное... «Мама» попала в тренд?
- Трилогия не новая, она написана десять лет назад. Парижская премьера «Мамы» состоялась в 2010 году. В 2019 году на Бродвее в роли Мамы блистала Изабель Юппер. Перевод на русский язык был сделан в 2015 году. Но, по-видимому, время для постановки пришло именно сейчас. Мы, взявшись за нее в 2020-м, не знаем этого наверняка, но чувствуем, как в нас что-то важное откликается. Мне кажется, Зеллер особенно ярко прозвучит сегодня, когда люди оказались в ситуации пандемии и карантина. Мы же совершенно не могли себе представить, что будем все вот так заперты, что окажемся наедине с собой. И каждый человек в вынужденной самоизоляции вольно или невольно проходил процесс переоценки самого себя и своей жизни. «Мама» попадает в так называемый тренд, в том числе, благодаря тому, что люди в новых реалиях задаются вопросами к себе и к миру и видят, как их собственный мир — и мир вообще — рушится на глазах. Настало время исследования человеческих связей, одиночества и переоценки ценностей. Время самоанализа и взгляда на себя, на свою жизнь, на свои цели со стороны. Но я-то прочла Зеллера еще до того, как грянул ковид...
- Значит, вы планировали эту премьеру больше года назад?
- Нет, я ничего не планировала. Мне просто очень понравилась эта пьеса и вся трилогия. Я считаю, что это прекрасный материал: чудесный язык и блестящий перевод Александра Питча. Илья Мощицкий думал совсем о другом материале, но мы с ним поговорили, и я предложила ему Зеллера. Буквально через пару часов после нашего разговора он написал мне: «Пьеса грандиозная!» И сразу начал сочинять спектакль. И театр согласился на эту постановку.
- Как ваш давний партнер, коллега, друг и товарищ Сергей Григорьевич Мигицко отнесся к Зеллеру?
- Тоже с огромным интересом! Он мне признался, что давно не читал такой хорошей современной драматургии. А по поводу наших отношений — их даже трудно разделить на рабочие и дружеские, они давно уже гораздо шире, чем просто актёрское партнерство. Нас очень многое связывает. Мы недавно из любопытства попробовали сосчитать, сколько раз вместе сыграли, в том числе и супружеских пар...
- И сколько же?
- Сбились со счёта! Столько, что всего и не упомнить. Но у нас точно больше двадцати совместных работ. Наша сценическая пара начала складываться с Маленькой Разбойницы и Атаманши (да, да, Сергей Григорьевич был очаровательной Атаманшей!) в «Снежной королеве» Шварца. Дальше были и «Таланты и поклонники» Островского, и «Самодуры» Гольдони, и «Лицо» Бергмана, и «Фредерик, или Бульвар преступлений» Шмитта, и «Ревизор» Гоголя, и «Любовник» Пинтера, и «Интимная жизнь» Кауарда, которая шла двадцать пять лет... Так что у нас с ним давно сложился крепкий, слаженный дуэт, который благодаря режиссуре Ильи Мощицкого в будущей премьере предстаёт в каком-то новом, особенном ракурсе.
- В чем же проявляется ваша слаженность? Вам достаточно взгляда, жеста, силы мысли, чтобы понимать и чувствовать друг друга на сцене?
- Знаете, это совершенно необъяснимые вещи... Но именно в ситуации с «Мамой» Илья этим нашим взаимодействием на уровне «шестого чувства» бывает даже недоволен! Ему это мешает, поскольку в пьесе как раз отсутствует внутренняя связь, налаженная коммуникация между персонажами. Проблема в том, что между мамой и папой, между мужем и женой — глухая стена. Поэтому режиссеру наша актёрская сыгранность в данном случае как раз не нужна, а наша связка из преимущества превращается в препятствие. Приходится на репетициях искать новый путь, иные связи, которые мы еще никогда не прорабатывали.
- Но тем же, наверно, интереснее! Какой вызов профессии!
- Интересно, конечно, но непривычно и непредсказуемо. Слишком многое мы пробуем наощупь.
- Но ведь и героиня пьесы движется как бы наощупь...
- Это так, но возникают и другие вопросы. Например, ансамблевое существование вроде бы очень важно, но ансамблем исследовать одиночество каждого персонажа — задача, согласитесь, странная. А ведь папа по сути так же одинок, как и мама... И мы не знаем, где правда, где вымысел, где реальность, а где материализованные страхи. Но мне кажется, что здесь и не должно быть однозначного ответа или готового рецепта. Человек должен сам задать себе все эти вопросы и сам найти на них ответы.
- Есть еще одна загадка в пьесе. По мере прочтения пьесы мне иногда казалось, что автор использует приём показа одного и того же повторяющегося события глазами то одного, то другого персонажа. Будто бы они по-разному видят себя и происходящее в одной и той же сцене.
- Возможно, это связано с тем, что быт превращается в рутину, и вместо поступков и чувств остаются только ничего не значащие слова. Мы словно заложники опостылевших ритуалов, нам приходится бесконечно исполнять бытовые «ритуальные танцы». Каждый день люди, живущие вместе, задают друг другу одни и те же вопросы, выслушивают одни и те же ответы на них, и постепенно содержание разговоров выхолащивается. Совместная жизнь незаметно перерастает в формальность. И вот уже никто друг к другу не подключен так глубоко, как мы были подключены в начале отношений. И день за днем сама суть отношений, их значимость куда-то испаряется. Мы замечаем это, когда уже поздно.
- И тут сам собой возникает вопрос о смысле жизни. Зачем мы живём? И для чего мы живём вместе с кем-то?
- Вот именно! Можно сказать, что «Мама» — это философско-драматическое исследование пути человека от жизни к смерти через определенные драматические обстоятельства и взаимодействие с близкими людьми, которые незаметно стали далекими,
чужими. И как бы мы не хотели, этих обстоятельств и этого отчуждения нам не избежать. Никто, к сожалению, этого не минует, просто нужно это осознать и принять.
- И как-то с этим дальше жить...
- Найти в себе силы и мужество жить. А для этого быть внутренне готовым к таким переменам, чтобы не обрушиться в действительно страшный диагноз.
- Драма рутины и одиночества грозит всем и каждому, но ведь персонажи Зеллера об этом не задумываются — им просто страшно, им плохо, они чувствуют неладное, но не анализируют то, что с ними происходит.
- Нет, конечно. Это обычные, средние люди — не философы, не художники. Они не наделены никакими талантами. Это обыватели, в жизни которых в какой-то момент наступает крах. И они даже не пытаются этот крах преодолеть — они просто в нем мучительно существуют. В том-то и дело, в том-то и состоит еще один вызов профессии. Ведь мы как приучены ставить и играть? Так, чтобы найти и показать зрителю спасительный путь! Мол, не надо жить так, а надо вот так! Но здесь, увы, такого не будет. Здесь другая эстетика: у каждого свой путь.
- Для вас, для Сергея Мигицко и для Ильи Мощицкого это увлекательный материал, в который вы с аппетитом вгрызаетесь. А как чувствует себя молодежь? Ваши ученики — Александр Крымов в роли Сына и Татьяна Трудова в роли Девушки?
- Саша — мой выпускник 2014 года, курса, которым руководил Юрий Николаевич Бутусов. Он уже работал с Ильей (над спектаклем «Посох, палка и палач» — Прим.ред.), так что у них, как говорится, есть контакт. А Таня — моя выпускница 2020 года. Она только-только закончила институт.
- Но у нее при этом сейчас столько ролей в театре! Уже девять спектаклей в репертуаре, а у Александра — десять, не считая будущей «Мамы».
- Да, у Тани большая занятость в этом сезоне. С ней вообще в профессии происходят феноменальные вещи. На неё в этом сезоне обрушилось очень много ролей, с которыми она (тьфу-тьфу-тьфу!) пока справляется очень достойно, на мой взгляд. Саша и Таня оба полны энтузиазма. Им всё интересно. Они радостно бросаются в работу, с удовольствием барахтаются в ней. И сходу принимают любые радикальные приёмы, которые предлагает Илья и которые мы с Мигицко дольше и сложнее пытаемся принять... Но в чем мы солидарны, так это в том, что никто из нас не спорит с режиссёром. Потому что Илья — очень талантливый, тонкий, образованный, глубокий человек и профессионал. Мы к нему относимся с огромным уважением. Тем не менее, что-то в его трактовке порой кажется нам с Мигицко слишком радикальным. А вот Таня и Саша нас горячо переубеждают, говорят, мол, нет, надо именно так! Они утверждают: то, что предлагает Илья, в них отзывается. Дескать, вы «не догоняете»! А поскольку я, общаясь со своими студентами, довольно часто понимаю, что действительно иногда «не догоняю», то соглашаюсь и пытаюсь догонять...
- Ещё неизвестно, кто кого учит?
- У нас это взаимный процесс. К тому же Саша и Таня (и вообще молодые актеры) всегда и сразу делают все, что им предлагает режиссёр или мастер. Они не рефлексируют — они бросаются вперёд и пробуют. Плюс Саша прошёл довольно жёсткую школу, участвуя в постановках Юрия Бутусова, поэтому привык работать без вопросов. Я тоже в определённой степени бутусовскую школу прошла, и Тани этот опыт коснулся. Но если Таня с Сашей вопросов не задают, то мы с Серёжей — наоборот. И у нас их очень много — в том числе к себе, когда мы остаёмся наедине с текстом. Потому что материал сложный, неоднозначный.
- Выбор именно Крымова и Трудовой был ваш как педагога или Мощицкого как режиссёра?
- Илья захотел взять Сашу благодаря их предыдущей работе, а Таню я предложила ему посмотреть ещё в сентябре, когда мы сговаривались по поводу «Мамы» и когда Таня была вполне свободна. Она музыкальна, она пластична, она очень умная, у нее очень тонкое нутро драматическое. И мне казалось, что если она окажется в «Маме», ей это будет полезно. Илье Таня понравилась, он со мной согласился. Но потом, осенью и зимой, она начала метаться.
Бутусов её выбрал вводиться в Офелию в «Гамлете» вместо Юстыны Вонщик, которая, к сожалению, не вернулась к нам после карантина из Польши. Затем Таня сыграла Верочку в его же спектакле «Все мы прекрасные люди» по тургеневскому «Месяцу в деревне», дальше – в премьерных спектаклях «Жизнь – сапожок непарный» и «Мещанах».
- Трудова кажется пластилином, чистым листом: она может быть потрясающе красива, эффектна, но может выглядеть и невзрачным заморышем...
- Да, у неё вообще яркая индивидуальность, с глубоким личностным драматизмом, и главное, что она по-актёрски очень умная девочка. Это редкое природное качество: она умна своим нутром, несмотря на то, что ей всего 22 года. Сначала её брали на разовые постановки, сейчас уже взяли в штат, и получается, что у неё очень удачно началась карьера в театре. Много интересных вводов, новые роли... «Мама» — практически первая её работа, где она репетирует с режиссёром «от и до». Я, честно говоря, сначала очень расстраивалась, беспокоилась, когда на неё посыпалось такое количество сложной работы, но потом решила, что чем больше у девочки ролей, тем быстрее она взрослеет и становится сильнее. Я думаю, опыт и вводов, и репетиций ей полезен во всех смыслах. Я это вижу как педагог, зная все её возможности.
- А вам самой что больше нравится — репетировать новое или играть готовое?
- Репетировать, конечно! Ведь репетиция — это поиск, это движение. И репетировать бывает тем увлекательнее, чем меньше представляешь себе результат — как в данном случае происходит с нашей «Мамой». Иной раз, конечно, репетиционный процесс выдаётся очень тяжелым, мучительным, только и думаешь: когда же это кончится? И потом уже, играя готовый спектакль, добираешь себе эмоций. Словом, бывает по-разному... Работая сейчас с Ильёй, мы не видим будущий спектакль, потому что у нас весьма специфическая форма самих репетиций. Я имею в виду, что Илья создает совершенно особенный энергетический поток, к которому мы, актёры, пытаемся подключаться. В его репетициях есть моменты тренинга, отбора. К тому же Илья — режиссёр молчаливый. Мы можем не знать, куда он нас ведёт, потому что он об этом молчит. Но главное, что он сам знает, куда и зачем мы движемся. Мы это чувствуем, и это нас обнадёживает. Откровенно говоря, нам с Ильёй непросто, но ведь и ему с нами непросто... Но всем нам, безусловно, вместе интересно.
- Есть ли надежда, что в будущем в афише Ленсовета появится вся трилогия Зеллера?
- Насколько мне известно, еще не было опыта постановки всех трех пьес в одном театре. До сих пор всё ставили по отдельности. Я знаю, что в «Современнике» идет «Папа» в режиссуре Евгения Арье, в РАМТе в постановке Юрия Бутусова — «Сын», а мы затеяли «Маму»... Дальше будет видно. Конечно, было бы очень интересно осилить всю трилогию. Но жизнь сейчас такая непредсказуемая, что загадывать трудно. Для начала посмотрим, какой отклик наш спектакль найдёт у зрителя.
- На Малой сцене особый зритель: чуткий, заинтересованный, думающий.
- Да, мы чувствуем, что он приходит не только развлечься или отвлечься, посмеяться или расслабиться, но и поработать душой, погрузиться в себя, «развернуть глаза зрачками внутрь». Не каждый может себе это позволить и с этим справиться.
Беседовала Мария Кингисепп
