Если вы давно не обливались слезами над вымыслом, вам надо сходить на малую сцену театра им. Ленсовета: спектакль «Земля Эльзы» располагает как к слезам, так и к раздумьям.
Современный театр не жалует истории про пожилых. Оно и верно: еще Станиславский утверждал, что театр – дело молодых людей, которым со своими бы проблемами, метаниями и чаяниями посредством искусства разобраться. Да и в мировой драматургии старики чаще являются частью «пейзажа на заднике» — пьес, в которых пожилая пара становилась бы главными героями, не так уж много. Если попросят припомнить несколько названий, на ум придут сценарий Виньи Дельмар «Уступи место завтрашнему дню» (по пьесе Генри и Ноа Лири, которая в свою очередь, была создана на основе романа Джозефины Лоренс «Годы так длинны»), пьесы «Лето одного года» Эрнеста Томпсона, «Игра в джин» Дональда Ли Кобурна, да арбузовская «Старомодная комедия»… И не потому, что именно они невероятно востребованы (совсем нет), а потому, что пьес, в которых герои на склоне лет отважились выяснять отношения, любить и быть любимыми – по пальцам сосчитать.
Прибавившаяся два года назад к этому скудному списку «Земля Эльзы» принадлежит перу молодого драматурга Ярославы Пулинович. Первой пьеса два года назад заинтересовала режиссера Юлию Ауг, осуществившую ее постановку в Московском театре на Таганке. В Петербурге за историю любви обрусевшей немки Эльзы взялся режиссер Юрий Цуркану.
С самого начала действия на сцене — множество скворечников: они подвешены над площадкой как по одному, так и большой центральной «гроздью» (художник – Владимир Фирер). В клетках одиночных символов дома, весны и новой жизни, перед которыми в сценическом полусвете ставят свои табуретки участники спектакля, неожиданно начинают светиться мертвые, холодные огни, сопровождающиеся звуками телевизионного эфира. Не так ли и для нас огонек телеэкрана становится единственным признаком жилища, но не объединяющего, а разобщающего семью чужими страстями, куда более привлекательными, чем чувства и переживания близкого человека?.. И одиночество старухи Эльзы в этом мертвенном свете телевизора, который вовсе и «не окно в мир», а лишь глазок для подглядывания за чужой жизнью, будет незаметным для ее родных. А оно и впрямь незаметно, это одиночество. Внешне пожилая женщина все время на людях, все время при деле — то огород, то магазин, то хор, куда отчего-то должны ходить все сельские старухи, то с правнучкой посидеть приходится. В этой круговерти ей подумать о себе некогда, не то, что позаботиться.
Эльза, которую играет Лариса Леонова, — усталая «рабочая лошадь», всю жизнь не помнившая себя ради других, поступавшая «как надо», а не «как хочется». Прямая спина, но понурые плечи, командный голос, но робость во взоре при малейшем отклонении курса безрадостной жизни «в человеческую сторону». Собьет ее с этого курса заезжий немолодой, неожиданно лишившийся любимой работы учитель географии Василий Игнатьевич (Владимир Матвеев). Свежеиспеченная вдова Эльза по-женски «растает» не от его громогласности и решительности, а от простого внимания и заботы, проявленных чужим человеком по отношению к ней, всю семейную жизнь битую и презираемую мужем и за то, что немка, и за то, что красивая, и за то, что терпеливая.
Сближение немолодой пары дуэт Леонова-Матвеев играет неброско, опираясь на детали. Вот Эльза отнекивается от приглашения на первое в жизни свидание, но, в секунду принимая внутреннее решение, вдруг меняет голос со стариковской хрипотцы на молодую звенящую чистоту. Вот ее руки, впервые принявшие от мужчины цветы, начинают дрожать, а она сама не нюхает эти подаренные ей цветы, нет — дышит ими и никак не может надышаться. Вот Василий Игнатьевич ухаживает за гостьей, курсируя между накрываемым им столом и предполагаемой кухней. Вроде бы и размеренно, обстоятельно все делает, но паузы-покашливания в его речи свидетельствуют о волнении. Вот оба, разговаривая друг с другом, робеют и, попадая на одну волну в разговоре, вдруг привстают и опять садятся, привстают и садятся. Вот происходит тот самый первый поцелуй, помехи которому нецелованная Эльза ожидала в виде собственного и чужого носа. И внутренне зажатая «до», «после» она видимо расправляется душой и с удовлетворением констатирует: «Не мешают!»…
Так хорошо, так своевременно решают все эти двое. Так победоносно сияет розовый (парадный) платок на шее Эльзы, выставляющей всем напоказ ноги в новых туфлях, так приободрен бывший учитель географии, осыпающий свою возлюбленную конфетами в синих, желтых, зеленых блескучих фантиках, что начинаешь верить тому, что «старости нет, потому что старость – это когда ничего не хочется». Увы, оба старика оказываются беззащитны перед напором своих детей, вообразивших, что вправе решать судьбу родителей, любовь которых им совсем некстати
Светлана Письмиченко грубо очерчивает свою героиню, дочь Эльзы. Ольга, явно обласканная вниманием родителей, живущая «как все», примитивна, приземлена, по-бабьи говорлива и скандальна. Она запросто укоряет мать в неуважении к покойному отцу, показательно бережно уносит отцовский портрет из дома матери, спеленав его полотенцем как младенца. И она же разыгрывает показную любезность в переговорах с глуповатым и напыщенным сыном (Александр Солоненко) и стервозной невесткой (Маргарита Алешина) Василия Игнатьевича. Но стоит ей углядеть в предлагаемом ими «спасительном» варианте посягательство на ее деньги и ее собственность, как любезно ласковые интонации сходят «на нет». Ольга прикрикивает, а потом кричит на неприятных гостей, а под конец «дипломатического сета» и вовсе сдирает с головы городской фифы, невестки учителя географии накладной «конский хвост». И по-простому, заливисто вместе с дочкой (Дарья Циберкина) хохочет над чуждыми деревенской простоте гостями… Искренность – ее сильная черта, потому и в финале, сообщая матери о смерти Василия Игнатьевича, так и не ставшего той мужем, она страдает ничуть не меньше матери, привыкшей в отличие от нее к отсутствию счастья. И от того, что приносит печальное известие и от того, что чувствует свою вину в случившемся…
На поклонах многие в зале вытирают слезы: столь пронзительно сыграна эта история запоздалой любви ленсоветовскими актерами. Кстати они, благодаря работе режиссера, с лихвой окупают недостатки пьесы Пулинович, создавшей весьма скупой материал для развернутого портрета главных героев. Нехватка литературного материала восполняется игрой, заставляющей зрителей плакать. Не это ли и есть настоящий театр?
Екатерина Омецинская