- Владислав Борисович, как судьба привела Вас в театр Ленсовета?
- Я работал в театре Комиссаржевской, поставил там несколько спектаклей. Поскольку у меня был опыт руководства театром, мне предложили сначала один театр в Петербурге, потом другой, но я отказывался, потому что сам факт руководства театром меня особенно не прельщал. А когда мне предложили театр Ленсовета, я согласился, потому что, когда я вернулся в Петербург после 25-летней работы в провинции, я увидел эту труппу, и она мне показалась очень интересной и близкой. Я решил, что именно с этой труппой у меня что-то может получиться. Когда ко мне обратились артисты театра Ленсовета, театр был в очень тяжелом положении: Игорь Петрович Владимиров тяжело болел, он уже был сильно пожилым человеком. И когда мне это же предложение сделал Комитет по культуре, я согласился.
- Скажите, когда Вы вернулись в Петербург после такого долгого отсутствия, как Вас принял город?
- Как ни странно, принял он меня хорошо, хотя это не совсем типично для нашего города. Но так получилось, что первые два спектакля, которые я поставил в театре им. Комиссаржевской, имели очень большой зрительский успех. "Дама с камелиями" вызвала споры в критике: полное отрицание, негодование и наоборот. А "Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей" более благосклонно было принято, хотя идиллии в отношении с критикой не было и тогда. Были такие, которые отрицали все достоинства постановки. Но, тем не менее, эти спектакли имели большой успех, и я получил первый "Золотой софит" за режиссуру. Этот приз тогда только возник. Возможно, мне легче было вернуться потому, что я человек питерский: я здесь родился, учился, здесь у меня все друзья. И за то время, что я не работал в Питере, я со своим городом не прервал связи, поэтому особых проблем тут не было.
- Владислав Борисович, что Вы считаете главным в руководстве театром?
- Главное - это чувствовать театр, которым ты руководишь. Конечно, в театре нужно руководить достаточно жесткой рукой. Это как наездник: он должен чувствовать коня. Если он будет пользоваться одними шпорами и плеткой, то ничего не получится. Это же живое существо! И наездник вместе с конем должны составлять некого кентавра. Руководитель театра, труппа и весь коллектив должны друг друга очень хорошо понимать. Ну, и когда руководитель это чувствует, театр работает нормально. Конечно, идеально, когда руководитель создает этот коллектив, как это было у Георгия Александровича Товстоногова, у Льва Додина, но бывает и по-другому. Вот Вам мой случай.
- Каким бы Вы хотели видеть свой театр? Что еще предстоит сделать?
- Всегда предстоит поставить лучший спектакль, который еще не поставлен. Это самое главное. И не один, желательно. Нам предстоит еще создание ансамбля в спектаклях, хотя что-то и сделано уже в этом направлении, все-таки это достаточно серьезная проблема нашего театра. У нас актеры любят солировать. У нас много ярких актеров, имеющих уже и популярность, большую подчас популярность, а вот подчинить себя общей задаче удается не всем. Иногда удается, и тогда получаются хорошие спектакли. Они сохраняются, живут, становятся лучше со временем. Иногда не удается, тогда спектакль разваливается. Для меня это очень важно, и мне кажется, что сейчас это самая большая проблема, которая грозит русскому театру. Все его высшие достижения были тогда, когда в спектакле был ансамбль. И все это сегодня разрушается системой звезд, системой антреприз. Актеры все раздерганы по разным работам. И собраться всем вместе и создать нечто, что будет нашим взаимопроникновенным художественным посланием - достаточно сложное дело. Вот это, мне кажется, одна их самых сложных проблем.
- В репертуаре театра Ленсовета очень много спектаклей. Каково соотношение их количества с качеством?
- Ну как Вам сказать... я таких исследований не проводил, но есть слабые спектакли, есть спектакли старые. Они уже подразвалились, или просто их время ушло. Их вообще-то нужно снять, и как художественный руководитель я это понимаю и очень хочу это сделать. А как директор я этого сделать не могу, потому что именно эти спектакли возникают в тот момент, когда все уехали на съемки, или кто-то заболел. Вот тут-то и вылезают спектакли, которые я и рад бы на нашей сцене не видеть. Но только эти спектакли можно сыграть в трудную минуту! И они, как ни странно, вызывают еще зрительский интерес.
- О каких спектаклях Вы говорите?
- Это у нас, скажем, "Гусар из КГБ". Этот спектакль живет вот таким образом. Это слабость художественного руководителя и победа директора.
- Вы ведете курс в Театральной Академии. Что Вы стараетесь вложить в своих учеников? Какими бы Вы хотели их видеть в дальнейшем?
- Во-первых, мы бы хотели их видеть профессионально вооруженными. И наша задача, прежде всего, профессионально их вооружить. Во-вторых, мы бы хотели, чтобы они любили театр как искусство. То есть прямо по Станиславскому: себя в искусстве, искусство в себе. Это очень важно. Несмотря на заболтанность и банальность этой фразы, мне кажется, что это и сохранит театр как искусство и убережет его от окончательного превращения в некий шоу-бизнес. И вообще, мы бы хотели заложить в них этические основы, я не буду их сейчас перечислять - те, которые традиционно были ценимы в русском театре. Хотя это будут артисты, на которых воздействует, конечно, наш театр. Поэтому это будут профессионалы, которые будут любить театральность, некий даже переизбыток театрального куража, в ущерб, может, какой-нибудь очень точной психологической обстоятельности. Мы их стараемся воспитывать на психологической драматургии. И три спектакля, которые мы сейчас делаем с ними, это сугубо психологические спектакли, в которых самое большое внимание уделяется жизни человеческого духа. Это хорошие русские пьесы прошлого века, которые студенты сами выбрали. Наверное, это уже тоже русская классика: "Старший сын" Александра Вампилова, "Фантазии Фарятьева" Аллы Соколовой, и очень хорошая американская пьеса "Сотворившая чудо" У. Гибсона. Потом будет "Кабаре" - в школе при нашем театре традиционно готовят студентов к работе в музыкальном спектакле. Это те спектакли, над которыми мы работаем, специальный выбор, увлечения нашего театра, да и наши режиссерские увлечения, мои и Бутусова, который преподает у нас на курсе, и других наших педагогов. Мы все очень любим психологический театр, но все-таки мы его любим в ярко театральном варианте. И мы стараемся, чтобы это была очень скрупулезная и подробная работа над психологической ролью. А дальше - театральность. Она никуда не денется, дух театра в них будет жить.
- Скажите, Вы строгий режиссер и руководитель?
- Не слишком, не слишком. До определенного предела я не строгий. Но есть предел, за которым ничто меня уже не остановит. Поэтому с некоторыми людьми в театре мы расстались, и я не испытал никакого сожаления. И все уговоры тут были бесполезны.
- А каким Вы видите театр лет через 20-30?
- Трудный вопрос с одной стороны. А с другой, театр - это искусство, которому уже тысячи две лет предрекают смерть, и который, тем не менее, живет. Он видоизменяется, часто возвращается к прошедшему, но, как известно, новое - это хорошо забытое старое. Через 20 лет вспомнят что-то, хорошо забытое сегодня, это обязательный закон. Но, поскольку нам все-таки трудно понять, какая будет жизнь через 20 лет, поэтому трудно сказать, каким будет театр. Какая жизнь будет, такой и театр. Потому что он с жизнью настолько переплетен, и настолько от нее зависит, что... Трудно ведь было предположить, что XXI век начнется с такой страшной катастрофы, трудно было это вообразить. Что будет через 20 лет, мы не знаем. Я могу сказать только одно: через 20 лет театр будет жив и здоров, как жив и здоров последние две тысячи лет.
- Владислав Борисович, что входит в круг Ваших интересов помимо театра?
- Литература. Я читаю много очень. Вообще искусство. Больше ничего особенного, честно скажу. Еще политика, я стараюсь следить за тем, что происходит, но тоже как за некой драмой. То, что происходит в жизни, воздействует на театр, и надо пытаться понять идущие процессы. Я не имею в виду процессы прикладной политики, кого выбрали в думу или не выбрали, а я говорю о том, что происходит с человеком сейчас. Это в большой степени отражается в политике.
- А сами не желаете поучаствовать?
- Боже упаси! Что Вы! Это такая гадость, зачем мне? Нет, это нужен специальный талант. И, мне кажется, людям искусства это совсем не нужно, потому что они реализуют себя достаточно полно в своей профессии. Я с некоторым удивлением смотрю, как люди искусства идут в политику. Как правило, это уход из профессии. Посмотрите, ни Губенко, ни Говорухин профессией почти не занимаются. А если и занимаются, то не слишком успешно.
- Вы назвали три спектакля, которые готовите со своими студентами. А в театре Ленсовета ожидаются какие-нибудь премьеры?
- Да, конечно! Вот я только что пришел с репетиции. Мы репетируем пьесу Нины Берберовой "Маленькая девочка", не шедшую в Питере никогда. Вы знаете, у нас идет спектакль Набокова "Король, дама, валет", и пьеса Нины Берберовой - это в чем-то очень близкая к нему работа. Это люди одного времени и даже одного круга, в чем-то похожей судьбы. И их пьесы чем-то похожи: в одной любовный треугольник, в другой треугольник. Только в одном случае его прочитывает мужчина, а в другом - женщина. Они оба жесткие люди, и произведения их жесткие, несмотря на всю лирику, в них разлитую. Бутусов у нас сейчас репетирует спектакль "Вор" по пьесе Мысливского, польского автора. Это довольно редкий по нынешним временам жанр - трагедия. А я сразу после этого спектакля начну репетировать чудную французскую пьесу Эрика Эммануэля Шмитта "Фредерик, или Бульвар Преступлений". Это пьеса о театре, о великом французском артисте бульварных театров Фредерике Леметре. Дело в том, что о Фредерике Леметре у нас мало знают. Да и дело не в Леметре, конечно, биография которого сейчас вряд ли кого-то интересует, а дело в самой магии театра. Это такой спектакль, в котором, я надеюсь, мы сможем высказать важные именно для нашего театра вещи, потому что наш театр тоже иногда называют бульварным, и я не считаю это обидным, потому что настоящий бульварный театр - это народный театр. Это высокопрофессиональный народный театр.
Диана Яворская