Сегодня вместе с митингами и акциями протеста Бертольд Брехт, главный обличитель и революционер от театра, снова входит в моду. В начале сезона Миндаугас Карбаускис поставил в Маяковке пьесу «Господин Пунтила и слуга его Матти», совсем скоро выйдет «Страх и нищета Третьей империи» в «Табакерке», а в МХТ с успехом идет «Трехгрошовая опера» Серебренникова. В этом списке у «Доброго человека из Сезуана» особое место.
Для нас это прежде всего легендарный спектакль Таганки, созданный на излете оттепели, знак небывалой театральной свободы и смелой политической фронды. Спустя почти полвека в постановке питерского режиссера Юрия Бутусова этот текст зазвучал совсем по-другому и во многом благодаря новому переводу режиссера Егора Перегудова. Пьесу о бедном городе, где единственным добрым человеком оказалась проститутка Шен Те, да и та не смогла выжить среди людской нищеты и озлобленности, Бутусов превратил в философскую притчу о мире, где человек человеку волк по определению и где добро порой оборачивается своей противоположностью.
Как убежденный марксист и материалист, яростно обличавший капиталистическое общество, Брехт объяснял неприглядное поведение своих героев их социальным положением, неравенством и бесправием. Юрий Любимов в свое время сумел повернуть пьесу против советской системы, внеся туда дополнительные зонги вроде «Шагают бараны в ряд. Бьют барабаны. Кожу для них дают сами бараны».
Юрий Бутусов, наоборот, отказывается от сиюминутной критики какого бы то ни было режима, он говорит о мире, где человеку трудно быть добрым в любые времена. И хотя тут остались знаменитые слова «Если городом правят несправедливо - он должен восстать, а если не восстанет - пусть погибнет в огне», но произносятся они на немецком, как почти все зонги в этом спектакле, и звучат не как призыв к бунту, а как крик боли и отчаяния.
Декорации постоянного соавтора Бутусова Александра Шишкина представляют собой картину конца времен. На оголенной до кирпичей сцене в беспорядке свалены доски, какие-то мешки, старая кровать. Здесь нет стен, но есть дверь, ведущая в никуда. Иногда сверху опускаются такие же голые, лишенные листьев деревья. На служащем экраном заднике появляются то старые фотографии рабочих предместий, то современный видеоарт.
В этом спектакле Бутусова гораздо меньше, чем обычно сценических аттракционов и эффектных метафор. Тем, кто видел его безумную «Чайку» в «Сатириконе», «Добрый человек» может показаться образцом строгости и сдержанности. На этот раз режиссер сосредоточился на работе с актерами и на музыкальной партитуре спектакля, которой подчинено все действие.
Полноценным участником постановки стал маленький ансамбль солистов «Чистая музыка», исполняющий оригинальную музыку брехтовского композитора Пауля Дессау - резкую, экспрессивную, заряжающую спектакль предгрозовой, тревожной напряженностью. Она тут звучит не только во время зонгов, исполненных по большей части очень здорово, но почти все время.
Прозаические диалоги Бутусов тоже выстраивает ритмически, заставляя актеров постоянно двигаться и буквально протанцовывать свою роль. Каждому персонажу придуман свой пластический рисунок: домовладелица Ми Цзю (Ирина Петрова) вкрадчиво передвигается боком, как краб, госпожа Шин (Наталья Рева-Рядинская) по-стариковски трясет руками, а безработный летчик Янг Сун (Александр Арсентьев) словно не может стоять на месте от переизбытка нерастраченных сил и выполняет какие-то акробатические этюды. Интересно придумана роль Александра Матросова, сыгравшего продавца воды Ванга убогим калекой с ДЦП - и правда, кто ж еще может встретить на улице богов, как не юродивый.
Но, конечно, главный нерв и мотор этой постановки - Александра Урсуляк. Красивая девушка, игравшая все больше лирических героинь, вдруг открыла в себе мощный, бесстрашный трагический дар. Наш язык уже засорен определениями, ставшими штампами от слишком частого и не к месту употребления: «играть как в последний раз», «на разрыв аорты», «до полной гибели всерьез» и т.д. Но к игре Александры Урсуляк других эпитетов не подберешь.
Вопреки брехтовскому принципу отчуждения она погружается в роль полностью, всем нутром, не щадит себя, рвет связки и сердца зрителей, обращаясь, конечно, не к их разуму, как завещал драматург, а к их чувствам. Она не отстраняется от образа и не пытается взглянуть на свою героиню со стороны, но от этого становится только страшнее.
В спектакле Бутусова нет финального брехтовского зонга: «Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим». Он заканчивается отчаянным, надрывным монологом Урсуляк, пробирающим до печенок. И ты выходишь из зала ошарашенным, потрясенным пресловутым катарсисом, но все же счастливым оттого, что в нашем театре еще возможны такие прорывы.
Марина Шимадина
