ФОТО Вячеслава ПРОКОФЬЕВА/ТАСС
Гость редакции — народный артист России Сергей МИГИЦКО
Сергей Мигицко хорошо известен театралам — уже много лет он служит в Театре им. Ленсовета, а также участвует в антрепризах. Его знают и любители кино — артист снимался у выдающихся режиссеров. Постоянно видят артиста и на домашних экранах — совсем недавно, например, он сыграл одну из главных ролей в телесериале «Чайки». Список ролей Мигицко в кино и театре очень велик, газетной площади для него не хватит.
Но недавно артист сам себе, а также своим поклонникам сделал неожиданный подарок — музыкальный диск, посвященный морю.
— Сергей Григорьевич, вы родились у моря, поэтому, наверное, неудивительно, что именно стихи Бродского «Баллада о маленьком буксире» легли в основу вашей новой работы…
— Да, когда я приехал в Ленинград поступать в театральный институт, первым делом стал спрашивать: «А где у вас тут море?». Оно оказалось недалеко — общежитие театрального института и сейчас в Гавани. И моими любимыми местами сразу стали реки, каналы — по ним я могу гулять бесконечно, в любое время года, дня и ночи. Отдохнуть — на берег реки, поразмышлять — туда же. Сейчас по Фонтанке плавают туристические суда, а в годы моей молодости за Аничковым мостом был прокат лодок. И студентами мы очень любили плавать на них в сторону БДТ или, наоборот, Летнего сада…
С годами я стал подумывать, как могу выразить свою любовь к морю, и вспомнил о «Балладе о маленьком буксире» Иосифа Бродского. Решил ее записать. Но, поскольку баллада длится всего 8 минут, я обратился за советом к своим друзьям, которые знают толк в литературе.
— Да, они подобрали очень хорошие стихи и фрагменты из прозы о море русских писателей и поэтов от Пушкина и Бродского до Окуджавы и Евтушенко.
— Кстати, я прежде и не знал, что Евтушенко оставил такие пронзительные стихи о море. Я записывать их не мог без слез…
Потом в моей жизни появился главный «митек» Митя Шагин, который взялся этот диск оформить. Митя же мне сосватал замечательного скрипача Андрея Суротдинова — он с другими питерскими музыкантами придумал саундтрек к диску. К нашей компании присоединился мой друг рэпер Ali’Raw, он написал отличный номер «Регата», а Игорь Сладкевич, который работает в «Комик-тресте», — абсолютно питерскую песню «Вода». Я знал, что Игорь замечательный эксцентрик, но понятия не имел, что он еще и музыкант. В итоге получился диск — своего рода признание моей любви к морю.
— Вы ведь не часто обращались к поэзии?
— Да, пристально начал заниматься стихами не так давно. Толчок дал Игорь Гаврюшкин, который какое‑то время тому назад в Пушкинских Горах проводил пушкинские чтения. Я тогда прочел «Руслана и Людмилу», и почему‑то по мне это так сильно ударило, что не могу остановиться до сих пор.
И вот сейчас вместе с Сергеем Перегудовым, Аней Ковальчук и парой юных артистов Викторией Волоховой и Максимом Сапрановым участвую в новом проекте Театра Ленсовета: Олег Леваков ставит музыкально-поэтический спектакль по страницам пушкинского «Евгения Онегина».
— А можно подробнее?
— Подробнее мне пока сложно — репетиции только начались. Могу сказать, что для нашего театра это новая форма разговора со зрителем. Лично я в таком действии участие уже принимал — в Мюзик-холле читаю «Крокодил». Выхожу в зеленом костюме, в зеленом цилиндре, в темных очках и с сигарой в руках и говорю: «Жил да был Крокодил. Он по улицам ходил, папиросы курил. По-турецки говорил»…
Что касается «Евгения Онегина», то это будет такой «замес» из бесконечно талантливой музыки Петра Чайковского в живом исполнении симфонического оркестра под управлением Александра Чернушенко, великого пушкинского стиха и, хочется надеяться, хорошего исполнения артистов. Премьера состоится в первых числах декабря. Так что в моей жизни Пушкина стало еще больше, чему я очень рад.
— А ведь в вашем репертуаре есть еще один поэт. Я имею в виду Марину Цветаеву, ее версию истории Казановы, которого вы играете в «Приюте комедианта».
— Цветаева с таким жаром описывает этого человека! И я ее прекрасно понимаю — невозможно устоять перед обаянием этой личности. Цветаева включила в поэму документальную историю из детства Казановы. Он рос очень болезненным мальчиком, все думали, что не выживет. Но бабушка повезла его к какой‑то целительнице, а та излечила маленького Джакомо. После этого Казанова плыл в лодке, и в венецианском канале ему было видение: красивая женщина, по воспоминаниям самого Казановы — дух Венеции. Она поцеловала его, и с тех пор он стал обладать большой мужской силой. Все это описано Цветаевой, и когда я читаю эти монологи, восхищаюсь силой страсти, любви, желания. Могу лишь пожалеть, что не обратился к Казанове Цветаевой раньше. Когда Рязанов снимал историю про Андерсена, мой партнер Стас Рядинский предлагал сыграть вместе: он был бы молодым Казановой, а я — пожилым. Но я тогда был так плотно занят в театре, что пропустил это предложение мимо ушей. А зря, конечно…
— Сергей Григорьевич, когда мы с вами встретились в Театре им. Ленсовета, я обратила внимание, что вы подошли к мемориальной доске, посвященной вашему учителю, Игорю Петровичу Владимирову. Какой главный урок от него вы получили?
— Во-первых, я приехал в Ленинград неоперившимся молодым человеком. О театре имел представление очень косвенное…
— Простите, перебью, а почему вы вообще решили податься в артисты? Ведь мечтали о море и театр знали со стороны его буфета, в котором работала ваша тетя…
— Я творчески горел. Выступал на всех школьных огоньках, был капитаном команды КВН. У нас в школе был очень сильный драмкружок. Мы все время к чему-то готовились, репетировали, разучивали роли, выбирали костюмы, в общем, все было очень серьезно. И, кстати, из этого кружка вышли два народных артиста и несколько кавээнщиков. Это был удивительный период — конец 1960‑х — начало 1970‑х — время лирики, время диспутов. Все писали, все сочиняли, все как‑то себя выражали в творчестве. Но что такое театр, я толком не знал. Просто однажды появился на Моховой, 34, с гитарой под мышкой. И я помню, как учитель впервые появился в моей жизни — на залитую солнцем улицу въезжает голубая «Волга» и из нее выходит ослепительно красивый седовласый Игорь Петрович. Конечно, я тогда испытал шок.
А чему он научил?.. В первую очередь, кроме театральных азов, — «отдавать все» на сцене. Помню, был прогон, первый выход моего персонажа. И пока я открывал дверь, услышал вопль Игоря Петровича: «Серый! Отдай все!!!». Вот этот его наказ стоит у меня в ушах уже не одно десятилетие.
— А теперь вы снялись у внука Игоря Петровича Никиты Владимирова. Когда он вас позвал в сатирическую комедию «Бабки», сразу согласились?
— Конечно, я помню его вот с такого возраста. Никита абсолютно человек искусства. Я знаю, что он пытался найти себя в разных сферах, но все же вернулся к театру и кино — спродюсировал замечательный фильм «Карп отмороженный», снял уже «Бабки» и, насколько знаю, на подходе еще один фильм. И когда я читал сценарий «Бабок», порадовался, что совсем молодой режиссер для своего дебюта выбрал не какой‑нибудь лихой боевик или псевдофилософское кино с претензией на западный прокат. Нет, и «Бабки», и «Родители строгого режима» — простые, очень человеческие истории про современных пожилых людей. Такое нечасто встретишь в нашем кинематографе.
— Да, как он говорит, его зритель — «те, кто ездит в троллейбусе».
— И прекрасно. Такое кино люди ждут.
— Вам повезло встретиться на съемочной площадке с такими мэтрами режиссуры, как Гайдай, Рязанов, Масленников…
— Я не характерный «масленниковец», мне посчастливилось с ним работать лишь в одной картине — «Сентиментальный роман». Но он в какой‑то степени стал моим «крестным отцом» в кино. Мне тогда был 21 год. И благодаря Игорю Федоровичу я оказался окружен удивительными артистами — Владимир Басов, Олег Янковский, Николай Караченцов, Елена Проклова, Елена Коренева, в которую, признаюсь, тогда был очень сильно влюблен. Мы провели на съемках прекрасный месяц в Симферополе. До сих пор вспоминаю ежевечерние посиделки, пикники, которые проходили под «благословением» Игоря Федоровича. Это был человек огромного обаяния — все в нем, вплоть до чудесных усов, источало огромный положительный заряд…
Потрясением для меня было сниматься у Гайдая в «Инкогнито из Петербурга» по мотивам гоголевского «Ревизора». Все‑таки главный комедиограф Советского Союза, я вырос на его фильмах. Помню, меня поразила его внешность — огромный лоб, очки, строгий. Совершенно не напоминал комедиографа. К тому же он улыбался, но никогда не смеялся. И шутки у него были мрачноватые. Но в работе он был прекрасен. Гайдай меня многому научил: признаюсь, я совершенно не был готов к роли Хлестакова, я в театре тогда, кроме Осла в «Бременских музыкантах», никого не играл. И Леонид Иовович меня не щадил, не сюсюкался со мной.
А что касается Эльдара Александровича Рязанова… Открою секрет, сейчас уже можно. Он, когда закончил работу над фильмом «Андерсен. Жизнь без любви», практически сразу начал что‑то писать. И когда я его навестил на даче, он, подмигивая, потащил меня на второй этаж и достал рукопись. Оказывается, он писал сценарий про Вертинского. И в этом образе видел именно меня. Но, к сожалению, Эльдар Александрович начал болеть и так и не успел сделать этот фильм.
— А вам самому Вертинский интересен?
— Конечно! Как и, допустим, Ростропович. Это люди тонкой душевной организации, богом отмеченные. В чем‑то донкихоты, а это мой любимый с детства образ. У меня дома даже была бронзовая статуэтка испанского идальго, которую бабушка называла Донкий Ход…
Про Ростроповича я много читал, слушал рассказы тех, кто его знал. Он меня покорил своим отношением к жизни, своим юмором. Я бы его с удовольствием сыграл и Дон Кихота тоже…
— Донкихотство сегодня не в тренде.
— Пусть. Но я верю, что такие люди, несмотря ни на что, непобедимы. Ведь что такое Дон Кихот — это вовсе не обязательно лидер. Но это человек, живущий страстью, фантазиями, любовью. Им движут чувства, именно они, а не разум. И в этом смысле каждый актер должен быть Дон Кихотом. Главное для него — импульс. Другой бы не встал с кровати, а Дон Кихот совершает поступок.
И моя жизнь — сплошной поступок. Еще в школе я всегда заступался за слабых, обиженных, особенно за несправедливо обиженных. Если с кем‑то из ребят не дружили, я обязательно находился рядом с ним. Хотя меня и самого обижали — я был длинный, нескладный, всеобщая насмешка. Но я хорошо усвоил отцовский завет «без друзей ты никто».
У меня много благополучных друзей, я знаю, какой путь они проделали к своему нынешнему положению, чего это благополучие им стоило. И тем не менее, да простят меня они, мне интереснее люди, у которых не все слава богу. Мне хочется говорить и рассказывать о тех, кто нуждается в помощи, поддержке, понимании, в добрых руках.
— Вы сейчас говорите как актер или как человек?
— Это неразделимо. Я всегда старался тянуться к позитивным людям, как подсолнух к солнцу. Но при этом я никогда не отталкивал тех, кому не повезло в жизни. Опять же, это идет с детства — никогда не выбирал, с кем мне общаться, а с кем нет. На улице со мной часто здороваются очень разные люди. И я им, естественно, отвечаю. Если у кого‑то есть ко мне вопрос, остановлюсь и поговорю. Много держу в голове имен-отчеств — ведь любому человеку приятно, когда помнят, как его зовут…
— Весной будущего года у вас юбилей, 70 лет. Наверняка хочется отметить его какой‑то необычной ролью?
— Ко всяким датам отношусь спокойно. Итогов не подвожу. Кое-какие задумки есть, пока озвучивать не буду. Но вот так, манифестировать: «Хочу сыграть «Перед заходом солнца» Гауптмана или, скажем, «Короля Лира», — этого нет.
— А, кстати, каким бы вы сыграли Лира? То, что он раздает дочерям свое царство, — это самодурство или такая любовь?
— Я все‑таки думаю, любовь. Странная, но любовь. У Шекспира все про любовь на самом деле. И «Двенадцатая ночь», которая идет сейчас в нашем театре. И я с удовольствием играю в ней Мальволио. Это очень интересный тип, с двойным дном, со своими комплексами. И тот трагический перевертыш, который с ним случается в финале пьесы, меня очень цепляет, и потому я всегда иду на этот спектакль с радостью.
