Top.Mail.Ru

Теперь куда?

Дмитрий Циликин,- Московские новости, 15 декабря 2011г.| Газета № 183 (183)

Петербургский Театр имени Ленсовета выпустил две премьеры, обозначившие векторы его предполагаемого развития

 
«Теперь куда?» - зонг на стихи Гейне - пел Михаил Боярский в легендарном спектакле «Люди и страсти», поставленном Игорем Владимировым в 1974-м. Этот вопрос витает в воздухе и сейчас - не только перед ленсоветовцами, а перед российским государственным репертуарным театром в целом.

Владимиров, пришедший в Театр Ленсовета в начале 60-х и сделавший его одним из лучших театров страны, умер в конце 90-х. Десять лет театром руководил Владислав Пази, чьей программой было сохранение фирменной ленсоветовской эстетики: праздника самодостаточного лицедейства, не перегруженного идеями, зато полного мощной витальности. После смерти Пази через некоторое время главным назначили Гарольда Стрелкова, бесславно просидевшего в этом кресле пару сезонов, и наконец весной прошлого года Театр Ленсовета возглавил Юрий Бутусов, один из самых известных и талантливых режиссеров обеих столиц.

Бутусов отнюдь не варяг - при Пази он сделал в этом театре несколько ярких спектаклей (в том числе «В ожидании Годо», с которого началась слава Хабенского, Пореченкова, Трухина), преподавал на курсе Владислава Пази в Театральной академии, и сейчас в труппе немало его учеников. Однако в последние годы Бутусов очень востребован в Москве, так что ближайшая его постановка в Театре Ленсовета, «Макбет», обещана к концу сезона.

Тем временем на реконструированной Малой сцене выпустили «Чайку», на Большой - «Казимира и Каролину». Объединяет обе премьеры то, что пьеса австрийского драматурга Эдена фон Хорвата никогда не шла в России, а пьесу Чехова режиссер Олег Леваков поставил так, будто она никогда не шла в России. В остальном - остается дивиться, что два столь противоположных способа театрального мышления могут соседствовать под одной крышей.

Когда-то Владимиров, работая над «Вишневым садом», говорил: «У Чехова железно написано - комедия!» Леваков, один из лучших выучеников мастера, своим спектаклем декларирует то же самое. «Чайка» у него - комедия положений, причем написанная кем-то типа классиков советской непрезентабельной репризной комедии Рацера и Константинова. Доводилось видеть, как камерные спектакли терялись в большом пространстве, тут же, удивительное дело, наоборот: спектакль будто перенесли с Большой сцены на Малую. Все возможности играть «по-киношному»: с подтекстами, с полутонами сознательно отвергнуты, торжествует стихия крупного, показного актерства в пышных париках и жирном гриме. Это на редкость внутренне непротиворечивое произведение, с которым уже ничего сделать нельзя, а надо оставить как есть.

Зато с «Казимиром и Каролиной» произошли перемены просто радикальные. Бутусов предложил делать фон Хорвата Марии Романовой, молодому режиссеру, поставившему в Театре Ленсовета «Я боюсь любви» Елены Исаевой, спектакль изящный, умный, весьма современный по языку. В «Казимире» Романова тоже занималась психологическими тонкостями, от которых в результате даже кое-что осталось. Выпускал премьеру сам главный режиссер.

Казимир и Каролина - жених и невеста, которые мучительно выясняют отношения на фоне разгуляева на Октоберфесте в Мюнхене в 1931 году. Хорват назвал свое экспрессионистское «брехтианское» сочинение народной драмой, жанр спектакля обозначен как фарс. И без того не слишком внятная у автора история превращена в монтаж забойных песен, грома духовой меди, беготни, катания мобильной декорационной установки, пьяных истерик и драк, мигания лампочек и всех прочих агрессивных режиссерских приемов, хорошо знакомых по прежним театральным опусам Юрия Бутусова. Из этого потока нет-нет да и всплывают сценки, в которых понимаешь, кто эти люди и что между ними происходит. Впрочем, говорят, в спектакле, который прошел трижды, каждый раз что-то меняется, и возможно, по сравнению с премьерой там уже все иначе.

Но сама ситуация - модельная. Как говорил один герой в тех же «Людях и страстях», «все было на земле уже не раз». Первым режиссерским опытом прекрасного актера Левакова стали «Игроки» на курсе И.П. Владимирова в 1982 году. После чего мэтр ввел в спектакль вместо студентов взрослых актеров и подписал афишу (впрочем, сейчас Бутусов этого делать не стал). Владимиров был царем и богом, которому можно было разве что благодарно внимать. Нынче О.А. Леваков сам стал одним из генералов своего театра, народным артистом, уже много поставил и, вероятно, собирается ставить еще. Таких генералов со своими интересами (и, допускаю, любовью к себе в искусстве сильней, чем к искусству в себе) в труппе немало. Должен возглавивший предприятие сильный самостоятельный художник учитывать их амбиции - или ему надо дать право формировать труппу под свои творческие потребности? Надлежит ему бесконечно оглядываться на традиции, «славную историю» и проч. - или проводить самостоятельную художественную политику? Имеет он право волево и жестко строить свой авторский театр - или главному режиссеру следует быть заботливым садовником, у которого цветут все цветы, в том числе те, чей аромат его не пленяет?

Наверное, в каждом конкретном случае надо искать свое решение этих вопросов. Но очевидно одно: в рамках оставшейся с советских времен косной театральной системы релевантного ответа на них нет.

 

Дмитрий Циликин