В репертуаре Театра им. Ленсовета стало на одно классическое произведение больше: Роман Кочержевский облек в сценическую форму роман Ивана Гончарова «Обыкновенная история».
Произведение классика и нас разделяют 170 с лишком лет. Юношеству, склонному полагать, что жизнь бесконечна, а век и три его четверти назад — времена оны, не имеющие к сегодняшнему дню никакого отношения, сложно оценить ценность сего литературного труда. Хотя он и входит в программу внешкольного чтения по предмету. Человечество вообще так устроено, что чужой (да и свой собственный) опыт до определенного возраста ему не указ. Гончаров написал «Обыкновенную историю» аккурат к 35 годам — началу мужского кризиса средних лет. Возраста, когда жизнь начинает измеряться не иллюзорной самостью и мечтами, а в режиме реального состояния души и тела. Именно к 35 годам люди начинают уже задумываются о том, кто они есть, кто в этом виноват и что делать. Кстати, режиссер новой постановки Кочержевский и автор романа, лежащего в ее основе, — ровесники. Правда, ровесники сквозь время. Но совпадение показательное…
Справедливость избитой фразы Маркса: «Человечество, смеясь, расстается с прошлым», — невозможно отменить. Проанализированное вчера вызывает добрую улыбку куда чаще, чем неосознанное сегодня. Ирония — спутник зрелости, лучший друг в кризисах и… ближайшая соседка трагедии, у которой всегда есть комическая сторона. Ироничность новой постановки роднит ее с недавним спектаклем театра о Тристраме Шенди, иронизировавшим над всеми и вся. Кочержевский же иронизирует, в первую очередь, над никчемной восторженностью бытия главного героя, Александра Адуева (например, заставляя его замирать в надуманных позах), и над циничной трезвостью взглядов его дяди, ставшего духовным ментором юноши в Северной столице. Играющие эти роли Федор Федотов и Александр Новиков, которому ампплуа bel homme вполне пристало, поначалу представляют достойный дуэт противоположных характеров. Влюбляющийся во всех подряд: от деревенской соседки до столичной вдовы — Александр, приехавший в Петербург «делать карьеру и фортуну», в начале своего становления мечтателен, суетен и чувствителен — словно девочка. И словно каждый из нас в юности. Непробиваемый, рациональный дядюшка всячески поддевает деревенскую простоту племянника и осаживает юношескую искренность с нескрываемым сарказмом, свойственным всем героям Новикова. Житейские советы дяди волей режиссера принимают на сцене вид физических действий, против которых не попрешь. Так, локон бывшей возлюбленной Сонечки, с которым новоявленный петербуржец Александр носится как с писаной торбой, в оригинальном тексте дядюшка лишь советует выбросить. В спектакле Кочержевского блондинистая прядь отправляется из рук Новикова прямиком «в невские воды». За нею следуют и рукописи стихов, которые во множестве строчит племянник и подвергает сомнению дядюшка, преисполненный, по мнению Александра, желчи. Усиление, гротеск здесь до некоторого момента чуть ли не основной прием, лишающий героев полутонов, а зрителя — сентиментальности. Тумблер переключится ближе к финалу, когда зал настигнет понимание того, что «самодостаточный» дядюшка на самом деле трусоват и цинизмом лишь пытался выстроить себе защиту от жизни. А заодно испортил жизнь племяннику: ученик слишком хорошо выучил урок. Раздумчивое осознание одиночества, неминуемо приходящее к дяде, отрицающему живые движения души, настигнет с возрастом и Александра, постепенное взросление которого и превращение из романтика в прагматика играет Федотов. По сути, «Обыкновенная история» — российский «Портрет Дориана Грея»: приобретая мнимую свободу и «умение жить», герой теряет самого себя и умение любить так, «как никто никогда не любил», теряет счастье, которое «было так возможно, так близко»…
Чуть меньше режиссерской иронии проявляется в отношении других персонажей, особенно женского народонаселения спектакля. Нет яркой гротесковости, присущей Олегу Сенченко, — в его графе Новинском и Суркове она словно пригашена. Манерная пустышка Наденька в исполнении Дианы Милютиной и ее маменька, которую играет не менее молодая актриса Виктория Волохова, скорее забавны, нежели карикатурны. Почти лишена ироничности супруга дядюшки, Лиза, покорная мужниной воле: Лидия Шевченко скорее создает образ лирической героини. Совсем не смешон «типичный» Евсей Александра Крымова, который хотя и должен, по сюжету романа, быть «при Сашеньке Адуеве», но живет в спектакле своей особой жизнью приезжего, осваивающего хитрости большого города и испытывающего тоску по провинциальным гречишным полям задолго до «просветления» своего барина. Женственна, уверена в себе, сильна страстная Юлия: Римма Саркисян рисует портрет искательницы приключений, жадной сердцеедки, уверенной, что лишь она одна управляет ситуацией.
Спектакль наполнен условностями, иллюстрирующими жизнь героев: тут есть и театр, и карусели, и рестораны. «Великолепная гробница чувств» — Петербург — присутствует в спектакле тотально: в виде гранитного парапета и условных решеток, перевернутых фонарей, спускающихся с колосников, и мертвенно чарующих отблесков водной ряби на стенах сценической коробки (видеохудожник Игорь Домашкевич). Даже в вечном дорожном ремонте, обозначения которого высвечиваются на заднике, и в количестве принятых за время действия героями на грудь рюмок (иначе порой тут и не выжить местным жителям!)… Контровой свет, которого в спектакле много (спасибо за него художнику по свету Константину Бинкину), вкупе с работой художников делает сценическую картинку графичной, запоминающейся, порой магической. Сопровождает все современная, электронная музыка (композитор Екатерина Кочержевская), явно диктующая условия игры: александров, дядюшек, тетушек, графов, девушек и их матушек хоть пруд пруди и сегодня. Большой город, высасывающий из всех соки своей холодностью (во всех смыслах слова) и сыростью, доводящий всех до чахотки — физической и духовной, — вовсе не меняется уже больше трех столетий…
Екатерина Омецинская