Тогда на свете стоял 1975 год, и спасение от действительности стоило дёшево: когда 50, а когда и 30 копеек; 50 - то был дивный «страфантен», откидное сидение в ленинградском Театре музыкальной комедии, где въявь блистала Гликерия Богданова-Чеснокова и гремел удалой мюзикл про свадьбу Кречинского; 30 копеек - входной в ТЮЗ, зрелый Корогодский и юный Додин; настоящий, с местом, билет тянул на полновесный рубль - и приходилось доставать этот рубль, отправляясь на Алису Фрейндлих в Ленсовет. А тут зашелестело, что у И.П.Владимирова в этом году выдающийся курс, такой курс, что впору новый театр открывать, и открыли, назвали - Молодёжный театр, первая птица вереницы молодых и молодёжных трупп с заведомо летучей судьбой (как и строительство, несколько позже возникшее, молодёжных жилищных комплексов, так называемых МЖК, которое не предусматривало у человека никакого другого возраста: весело мы жили, ничего не скажешь).
Вот в труппе этого театра-студии и появился для зрителей актёр Сергей Мигицко. И первую в своей жизни рецензию, адресованную на конкурс «Напиши о театре» в комсомольской газете «Смена», я написала о нём. Рецензию напечатали, а мне было 16 лет. Так что с именем Мигицко у меня прочно связано ощущение внезапной радости.
Он поразил меня исполнением роли Осла в мюзикле «Бременские музыканты». Исключительная пригодность Мигицко для сцены отзывалась в восприятии мгновенными токами весёлого понимания - прелестью супружеского союза настоящего зрителя и естественнорождённого актёра. Мигицко один раз увидишь - и ни с кем не спутаешь, и никогда не забудешь: ничего мелкого, смутного, никакого. Как сказочное чудище его хорошо описывать с помощью суффикса «ище»: глазищи, ручищи, зубищи; только эта преувеличенность параметров не содержит ничего отталкивающего, наоборот, милая неправильность актёра (наверное, необходимая всякому комику) вызывает особую к нему зрительскую симпатию, не ограниченную во времени. Хороша эта особенная свобода, когда незачем с ужасом смотреть в зеркало и ждать беды от своей изнашивающейся плоти, и дрожать над каждой крапинкой, над каждым волосом - нет, какой есть, такой есть, и по милу хорош.
Актёры бывают всякие. Есть люди, ошибкой выбравшие эту профессию, есть люди, имеющие к ней некоторые способности и так или иначе со своим делом справляющиеся, иногда весьма достойно и умело; есть избранники, приходящие на сцену с некоторой вестью современникам - вестью о грядущих катастрофах, или трагических изломах времени, или о силе женственности, о достоинстве человека, о смутных идеалах будущего, национальных особенностях и прочих возвышенных вещах. А есть актёры, к которым, что называется, вопроса нет, вечные актёры, вроде, например, Ролана Быкова. Конечно, и Быков - дитя своего времени, и что-то такое современникам о них сказал и был созвучен. Но куда созвучнее он был той вечности, из которой явился и в которой хаживал - и русским скоморохом, и эллинским плясуном, и парижским гаером. Его нетрудно представить себе что в труппе Мольера, что под ручку с Мейерхольдом. Вот и Мигицко кажется мне таким актёром вечного типа.
Того же Осла Мигицко мог бы и сейчас сыграть, а свои теперешние роли - 25 лет назад. Он не становится ни хуже, ни лучше, всё это какие-то не те слова для него. Он никогда не играет плохо - не умеет просто. Он не развивается, а осуществляется. В ту или иную меру.
В его Осле, будто бы нелепом, неуклюжем (будто бы - потому что актёр чрезвычайно пластичен, гибок, ловок), жила уморительная, неистовая преданность своим друзьям и своему искусству - острота реакций и сила отзывчивости, далеко превосходящие заурядную меру. Эта безмерная душевность и выделила его среди сказочных персонажей - все, в общем, больше о себе и о своём счастье хлопотали, а мигицковский ослик самоотверженно служил и бился за других. По складу натуры зверина, а по душе - отличная человечина. За то уж и счастье заливало его длинное лицо с грустными звериными глазами, когда всё удавалось к лучшему, как никому не было дано...
Что же, спустя 25 лет мы приходим в театр Ленсовета, где всё это время работал наш актёр, на спектакль «Жак и его Господин» (пьеса Милана Кундеры по мотивам повести Дени Дидро «Жак-фаталист» в постановке Владислава Пази) и видим Сергея Мигицко в заглавной роли. Уж не наш ли это ослик? Наш, наш. Только он выбился в люди, и много воды утекло с тех пор. Слуга Жак в изящной притче Кундеры - Дидро (любители Кундеры без труда поймут, что тот сделал с Дидро и какой милой, непафосной человечностью промыл остроумную просветительскую дидактику) - большая, ответственная роль. Тут надо держать сцену практически без помощи режиссёра. Конечно, Мигицко держит сцену, благо чувствует зрителя ежесекундно и любые постановочные провалы заполняет всякими смешными штучками: то преувеличенной реакцией, то разными комическими фигурами, которые он с удовольствием чертит руками в воздухе. Простодушный и добродушный болтунишка и весельчак, сопровождающий своего Господина, наружно снабжён разнообразной и привлекательной забавностью, но что-то заключает в себе невыговариваемое, истинно сердечное, чистое и нежное. Все ему милы, всех жаль, всем помочь охота, но его большое любвеобильное сердце, будто испуганное чем-то, скрылось, притаилось и лишь мгновениями щедро и безоглядно высказывает себя. Внешний человек прячет внутреннего человека, укрывает его шутками-потешками от холода и тоски, как укрывают дымом сады - от заморозков.
В жизни актёра случались разные роли - и те, что «спрятанного человека» требовали явно, и те, что обходились только заметной комической оболочкой его таланта. Скажем, в пьесе Т.Стоппарда «Ты и только ты» Мигицко играет главного героя, драматурга, переживающего горькую любовную драму: и здесь «спрятанный человек» значительно высунулся наружу. Сильный интеллект Стоппарда уже много лет пытается ввести моду на большую, несвободную любовь - и Мигицко тут оказывается ему надёжным союзником. Он «про это» играет - про то, что узы, связывающие человека с человеком, есть единственное, ради чего стоит жить, а «фаст лав» - такая же дрянь, как «фаст фуд». Рассказывал бы нам об этом какой-нибудь пафосный карамельный красавчик, по недоразумению получивший титул интеллектуального актёра, - мы бы плюнули в сердцах, а от Мигицко приняли. Всё заветное, выстраданное, в глубине сердца лежащее, его герой говорит застенчиво, без всякой патетики, не надеясь даже кого-нибудь убедить. Истина, открывшаяся ему, такая старенькая, всем известная и никому не нужная, что наш очередной Дон-Кихот уже не сражается с ветряными мельницами - ему бы свою душу сберечь, и то ладно.
Когда в актёрских созданиях светится живая душа, они обретают свойство целостности, и помнишь не отдельные эффектные сцены или фразы, а весь образ. Так я запомнила Мигицко в «Ты и только ты» - нежного, любящего, на диво чистого человека, человека близкого, «ближнего».
На самом деле, «спрятанные люди» на земле велики числом, а уж в нашей стороне особливо. «Как сердцу высказать себя» никто твёрдо не знает, люди и боятся, и конфузятся, и не умеют - а то и не находят нужным делать сердечные движения. Всё здесь так зыбко, так страшно, так больно, так неведомо. Хорошо, когда душевные излияния идут по накатанным рельсам давнего приятельства или товарищества, да и тут, чуть оступился или сунул нос куда не просили, и всё - провал, разрыв. Единственный выход - наращивать панцирь, способный выдержать и наезд танка, спасать свою маленькую и глупую черепашку-сердце, чтоб подольше поползало. Такой «черепахой» был в исполнении Сергея Мигицко Великатов из «Талантов и поклонников» А.Н.Островского, тот самый богатый поклонник, что уговорил на содержание актрису Негину. Его панцирь был весомый - и важные манеры, и настоящая доброжелательность, и чуть деланное, но несомненное достоинство, а под этим - внезапная, отчаянная, мальчишеская влюблённость, которую следовало скрывать что есть сил. Потому что «купец актёрку покупает» - это всем понятно и одобряется, па то, что сейчас в нём грозой гремит, - это стыдно и больно, это пугает и отвращает. Очень это шло к Островскому, многажды работавшему над образами солидных мужчин, снедаемых поздней страстью, когда неуместны пылкие признания и романтические порывы, и свои нежные движения надо обставлять с умной расчётливостью выгодной сделки (Кнуров в «Бесприданнице», Флор Федулыч в «Последней жертве»), то есть вести сердечные дела бессердечными средствами.
Ну, а уж разных клоунов, полишинелей, арлекинов и шутов гороховых переиграл Мигицко во множестве. Чистый комизм - отличная к настроению вещь, не подумайте, что мне не по сердцу, я человек наипростейший, демократических вкусов, по мне так Джим Керри - полный молодец. Можете сходить посмотреть «Интимную жизнь» (пьеса Н.Кауарда), где актёр в квартете с Михаилом Боярским, Ларисой Луппиан и Анной Алексахиной играет доброго дурачка, по злосчастью женившегося на красивой женщине, что вышла за него так, с досады. Его герою по имени Виктор, большому нелепому человеку, требуется постоянная кашица из тёпленьких душевных излияний, как малому ребёнку (что и смешно: такой большой, а совсем маленький), но жена на это никак не способна. Глупое, спрятанное в персонаже дитя найдёт, однако, своё счастье с такой же дурочкой (А.Алексахина). Терзания главных героев-любовников, которые там всё меряются сексапильностью, оставили меня абсолютно равнодушной, а за двух милых идиотов, которые, наконец, нашли друг друга и счастливо воркуют и сюсюкают вместе, я искренне порадовалась.
Комическое у Мигицко, в каких бы резких формах ни выражалось, лишено всякой пошлости и самодовольства. Два года тому назад он показался в Москве - сыграл Репетилова в «Горе от ума» (антреприза и постановка Олега Меньшикова). Меньшиков, осмысленно и щёгольски сделавший своего Чацкого, над остальными ролями особо не мудрствовал, давая товарищам свободно (в меру таланта) поиграть, как в дорежиссёрском театре. Мигицко, пока не освоился в огромном монологе, каковым является роль Репетилова, сильно мучился, и не столько из-за лакун в режиссуре - актёру к этому, как говорится, не привыкать, за 25-то лет в Ленсовете, а не было внутренней точки опоры при бурном внешнем рисунке. Играл лихо, на аплодисменты, показывал, что умел, - то вскакивал на Скалозуба, как кошка на дерево, всеми лапами, то играл в лицах внесценических персонажей, каждому раздавая какую-то смешную чёрточку, то доводил бурную скороговорку своего героя до фантастической степени, то кузнечиком прыгал по всей сцене. Такой, значит, получался фейерверк комедийной суеты, а под ним опять что-то мелькало - вот ведь, прибежал человек на бал, ко всем бросался, что-то пытался рассказать, увлечь, значит, неладно ему - и попискивает в нём своя грусть-тоска.
С режиссурой последовательной и строгой Сергей Мигицко, в общем-то, дела не имел. Владимиров отбирал себе людей способных, лёгких, реактивных, учил их быстро делать ясный сиюминутный театр - но так корпеть над своими «человекоцветами» в оранжерее, как Эфрос или Фоменко, ему было не дано. Оттого в манере Мигицко есть чёткий отпечаток наития, индивидуального художественного промысла. Зато уж ни дешёвки, ни синтетики, ручная работа из натуральных материалов, пусть и шероховатая временами. Его искусство - искусство наивное.
Удачен и неожиданно трогателен вышел у Мигицко Полишинель в «Мнимом больном» Мольера; неожиданно потому, что постановщик спектакля Геннадий Тростянецкий категорией «трогательности» никогда особо не увлекался и подтекстов не сочинял. Его страсть - эффектный, из реприз, фокусов и разных кунштюков сработанный «текст», комедиантское представление. Полишинель Мигицко темпераментно играл интермедию о злоключениях влюблённого шута, а затем оказывался братом Аргана, мнимого больного, и вёл с ним спор о доверии к природе. Соединить резонёрского брата и вставной номер Полишинеля - это была идея постановщика, и Мигицко обеспечил её цельностью живого лица. Тот, кто получал пощёчины и шутовские удары палкой, и тот, кто умно и резонно объяснял вред медицины, был один человек, много и нелегко поживший, близкий к мудрости, привычно несчастливый и всё-таки доверчивый.
При всех острых комедийных навыках, Мигицко способен на тонкие и сложные душевные движения внутри роли. По-звериному чуткий, мгновенно откликающийся на все изменения в настроениях сцены и зала, он сохранил свой актёрский «инструмент» в отличном состоянии, готовым к серьёзному труду. Его «спрятанный человек», внутренний человек, так мощно разросся, что порою сминает контуры роли, требуя открытой жизни. Ту высокую и светлую печаль, которую я видела в глазах Мигицко - Полишинеля, невозможно изобразить, нарочно сыграть. А что это за печаль - о беге ли времени, о несбывшемся, о долгих и напрасных напряжениях души, об ударах по больному месту от самых близких, о невозможности полноты союза с другими, о безысходной маете сердца и бестолковице жизни, где свет так краток и далёк, - выбирайте любую или берите всё сразу.
Татьяна Москвина
