В Театре имени Ленсовета вышел один из лучших спектаклей сезона - «Оскар и Розовая Дама» в режиссуре Владислава Пази. Это уникальное соло Алисы Фрейндлих, её подарок самой себ и городу, за который хочется поблагодарить актрису отдельно, прежде всяких иных слов.
Пьеса Э.-Э.Шмитта - рассказ о двенадцати последних днях жизни в больнице неизлечимо больного ребёнка - и форма - двенадцать писем к Богу - могли бы отпугнуть кого угодно. И правильно. Потому что кто угодно такие истории играть не должен. Истинный смыл этой истории возникает только в сопротивлении материалу, когда всякая сентиментальность изгоняется со сцены начисто, а сюжет приобретает прозрачную глубину притчи-сказки. Алиса Фрейндлих играет именно так. И потому на сцене есть всё. Что в современном театре превратилось в раритет: нынче один за одним появляются инфантильные спектакли с нежелающими взрослеть героями, а тут - истории я о ребёнке, умудрившемся стать взрослым, зрелым человеком в возрасте десяти лет. Владислав Пази демонстрирует образец настоящей мужской интеллигентной режиссуры - свою даму он ведёт по спектаклю по-джентльменски, оставаясь чуть поодаль, в тени, позволяя ей проявлять лучшие стороны исключительного таланта.
Впрочем, дамой Алиса Бруновна на сцене как раз не выглядит. Её больничная сиделка не носит ни халата, ни чепца, а мягко лавирует по комнате в удобном серо-розовом спортивном костюме. И пахнет она, судя по всему, не лекарствами, а горячим шоколадом, который у неё дома, как выясняется, всегда наготове. И ещё в ней сидит чёрт, который позволяет её водить «доавтомобильную тачку», не обращая внимания на светофоры и тротуары, и выражаться таким образом, чтобы десятилетний ребёнок, привыкший вообще-то к не слишком литературному языку, мог значительно «обогащать свой лексикон». Словом, если это и бабушка (а она уверяет своего подшефного Оскара, что её возраст выражается числом из тринадцати цифр), то цветаевская - «причудница, забавница - с головы до пяточек». А если выстраивать генеалогию от прежних ролей Фрейндлих, то эта её Розовая дама и есть тот самый идеальный взрослый, о котором мечтала постановщик спектакля «Малыш и Карлсон» Нора Райхштейн: в нём соединяются интеллигентность и душевная тонкость Малыша и отважная, изобретательная дерзость толстого человечка, склонного к полётам, кульбитам и иным видам дуракаваляния. Только такое существо может превратить последние дни жизни предельно несчастного ребёнка в полноценное активное существование, переполненное самыми взрослыми открытиями, проблемами, переживаниями и душевными муками, которые заставляют забыть о физических страданиях начисто. А это ли не есть счастье.
Действие строится так, что малыш Оскар как таковой не появляется вовсе. Уже после его смерти Дама приходит в его комнату и читает его письма к Богу, которые находятся в самых разных местах - среди игрушек, под половицей, на столе. Оскар каким-то непостижимым чудесным образом оживает внутри Дамы, он буквально вылепливается актрисой - из неподражаемых, фирменно-фрейндлиховских ужимок, гримас, жестов. И является публике совершенно беспомощным перед жутким диагнозом. Но беспомощность эта даже напугать не успевает - во всяком случае до жалости к нему не доходит, потому что Розовая дама придумывает для него колоссальную игру. Мальчик живёт теперь с интенсивностью день за десять лет. Он умудряется пережить ломки тинейджерства, влюбиться по-настоящему, жениться, познакомиться с тестем и тёщей, очень по-пастернаковски, без идолопоклонничества - «о Господи, как совершенны дела твои, - думал больной» - постичь Бога. И успокоенным, удовлетворённым и усталым умереть в возрасте 110 лет. И хотя имя Бога действительно упоминается здесь достаточно часто, в исполнении Фрейндлих этот «закадровый персонаж» воспринимается как символ иной, духовной жизни, той, где только и обретают реальный смысл понятия «мужество», «терпение», «просветление». А главный интерес режиссёра и актрисы - здесь, в мире очень значительных, сегодняшних переживаний взрослеющего человека. И я не знаю другой актрисы, которая при помощи одного только наполненного гелием голубого шарика могла бы так исчерпывающе передать ощущение первой любви - духовной, но и предельно чувственной.
Смотреть на Фрейндлих хочется бесконечно. Но самое удивительное, что минут через тридцать после начала спектакля начинает неудержимо тянуть к собственному ребёнку - ибо вдруг находятся слова, которые совершенно необходимо немедленно сказать ему, чтобы подготовить его к духовным испытаниям, без которых жизнь - это только болезнь.
Жанна Зарецкая
