Пусть я не прав, но я в рассудке здравом. Они мне нынче свой открыли мир. Я перст увидел. Был тот перст кровавым. Я поспешил сказать, что этот мир мне мил.
Б. Брехт. Баллада об одобрении мира
Это не портрет актера в роли.
Это… Знаете, бывали в старину такие заметки в уголке газетной страницы: «Вчера горячие аплодисменты снискал выход дебютанта такого-то…». Зарубка на память — а вдруг из «такого-то» вырастет большой актер? А если вдруг не вырастет, уйдет в заурядность, мы по крайней мере будем знать, что в этой роли он «талантливо вскрикнул», в этой роли он был талантлив…
Иногда критик разражается большой статьей, как князь Урусов на дебют Федотовой, но я не князь и не Урусов и не готова написать подробно про роль ББ, Брехта. Потому, что в спектакле «Кабаре Брехт» драматически, публицистически, энергетически построен первый акт, а второй — «рассыпушка» музыкальных номеров и собственно ББ там не так важен. Спектакль эмоционально разогревает своей своевременностью, яростью, публицистикой, «Левым маршем», но штырь, на котором все держится при отсутствии построенной драматургии, — именно Брехт — Сергей Волков.
И это поразительная работа.
Не в том дело, что он похож, прямо портретно схож! Дело в том, что он играет в такой правильной внутренней энергии, так притягателен и отвратителен, как и был этот ББ, Брехт.
Брехт, пошивавший свои демократические «рабочие» кепки в самых дорогих берлинских ателье.
Брехт, обиравший и облагодетельствовавший своих бесчисленных женщин, будь то Элизабет Гауптман, Елена Вайгель, Маргарет Штеффин или Рут Брелау (театр обобщает их в образах Штеффин и Вайгель), Брехт писавший: «Сладострастие было единственным, что во мне неутолимо, но слишком длинны паузы, которых оно требует. Если бы можно было поглощать высший взлет и оргазм почти без перерыва! Но, возможно, это конструктивная ошибка — обращать думание в сладострастие; возможно, все предназначено на что-то другое. За одну сильную мысль я готов пожертвовать любой женщиной, почти любой».
Брехт — оборотень и трибун, умник и простак, искуситель, развратник, мыслитель, гений.
За С. Волковым сразу читается это все. Он настолько сразу — Брехт, что это приводит в замешательство и состояние немого восторга. Так не бывает. Такой объем обычно — результат опыта, эстетического и житейского. Не думаю, что это начитанность, хотя не исключаю ее, не думаю, что это интеллект молодого артиста, — больше верю в ум его актерского организма, который бывает умнее головы. Впитав некую энергию, эмоцию, внутренний ритм, Волков дает
ощутить в этом бешеном ББ, который, начиная спектакль, в немой сцене вырывает свое сердце, сердечную мышцу, из грудной клетки, — разом все, что мы знаем о Бертольте Брехте.
Весь спектакль он и есть — сплошная драматическая «мышца»: сжатый, стремительный, упругий, поджарый, ёрничающий, циничный эгоцентрик, несущийся к новому театру.
Рискну предположить, что молодой артист Волков играет ББ не в координатах эпического театра, не допускающих «полного перевоплощения в изображаемый им персонаж», а в системе театра психологического. Он не показывает нам Брехта, он пронзает собою спектакль на правах Брехта как такового, он жует папиросу, ярится, поет и ненавидит — не как молодой актер Сергей Волков, а как Бертольт Брехт.
В спектакле лишь однажды Волкову дано выйти из образа и сказать: «Я молодой актер, я не хочу в армию», — что-то такое из области отчуждения. И это наиболее тусклое место роли (может, не хватает еще личностной оснащенности?). А запоминается именно Брехт — как живой. Как психологически взятый художественный образ.
Глаз не оторвать весь первый акт…
Молодые Хабенский и Трухин на меня такого впечатления не производили…
Марина ДМИТРЕВСКАЯ Ноябрь 2014 г