Прошлый сезон в театре Ленсовета завершился яркими премьерами, которые никак нельзя пропустить этой осенью. «Мертвые души» – режиссерский дебют Романа Кочержевского – уже стали номинантом театральной премии «Золотой софит». Сергей Перегудов, известный своими многочисленными работами в кино и театре, перевоплощается в новой постановке сразу в двух персонажей.
В «Мертвых душах» вы играете Ноздрева и Чичикова. Каков сегодняшний Гоголь?
В этом спектакле мы говорим о том, что нас тревожит. Говорим сегодняшним языком. А Гоголь прекрасен тем, что его замысел не лежит на поверхности. Что собирает Чичиков? Прах? Чувства? Это какой-то квест с элементами вакханалии. В нем ужас и мистика: Чичиков все время движется куда-то, но так никуда и не приезжает. Вроде бы, он пытается обмануть помещиков, но и они наносят ему увечья. Кажется, что любовь сохраняет в нем что-то живое, но в итоге он оказывается мертвецом. В финале все герои – в одной упряжке.
Чичиков, как эстафетная палочка, передается от одного актера другому, каждый успевает побывать «в его шкуре».
Было бы слишком линейно, если бы Чичикова играл кто-то один. А тут получается такое месиво: движения нет, есть трясина, из которой нельзя выбраться, она засасывает всех. И картинка соответствующая.
Да, говоря о картинке, сложно не отметить кинематографичность спектакля. Только ленивый не вспомнил фильмы Дэвида Линча в связи с этой постановкой. И трепетное отношение к деталям очень впечатляет.
Вообще форма в театре определяет содержание. Один только свет в «Мертвых душах» создаёт целые отдельные миры. А в спектакле «Город. Женитьба. Гоголь» Юрия Бутусова сцена вообще голая. Только кулисы из черного бархата создают иллюзию бездонного пространства. Петербург у Бутусова настолько глубокий, что у него нет границ.
Роман Кочержевский, конечно, продолжает традиции Бутусова.
И это вполне естественно, ведь Рома его ученик. Мы давно работаем вместе, поэтому всей командой были открыты его идеям. Единение в «Мертвых душах» обеспечено нашим тесным переплетением, мы понимаем друг друга с полувзгляда. Именно на доверии строится работа над спектаклем. Доверие помогает выходить из тупиков, которые неизбежны в творческом процессе.
В репертуаре театра три спектакля по Гоголю: «Ревизор» С. Федотова – самая классическая постановка, «Город. Женитьба. Гоголь» Ю. Бутусова и «Мертвые души» Р.Кочержевского. Что вам ближе?
Классика мне не так близка, не потому что я такой современный человек, просто в ней мало нас. Если посмотреть классические постановки в разных театрах, все они будут похожи: бакенбарды и костюмы по одному лекалу. А Бутусов кардинально ломает историю, в него надо включаться. Но эти усилия в конечном счете будут вознаграждены. Я всегда призываю прийти в театр и эмоционально затратиться. Это сложнее, чем сходить в кино на пустую комедию, от которой не останется воспоминаний. Конечно, спектакль может не понравиться, заставит ломать голову – но это уже победа. Не обязательно выходить из зрительного зала в благостном восторге, хорошо, когда после спектакля остаются вопросы. Разумеется, кто-то справляется с внутренними противоречиями, уходя из театра в антракте. Но и это не всегда возможно. Например, у нас в спектакле «The DEMONS» (реж. Дениса Хусниярова) антракта нет, а скандинавская драматургия со зрителем не церемонится, вызывая искреннее негодование в зале. Но любая реакция лучше равнодушия, поэтому меня она всегда воодушевляет.
Вы успеваете следить за тем, что делают ваши коллеги?
Конечно, я смотрю работы коллег. Иногда сижу и завидую, что я не там. Это высший пилотаж, когда хочется присоединиться к тем, кто на сцене. Я люблю ходить в театр, это невероятно расширяет мои горизонты. Любое столкновение с талантом меня обезоруживает, не важно, какой сферы жизни это касается. Но даже зная всю театральную кухню, я иногда не понимаю, как тот или иной эффект достигнут на сцене... вот когда я смотрю работы Евгения Миронова или Кости Хабенского. И я преклоняюсь перед их погружением и искренностью. В 40-50 лет уже не так просто быть искренним на сцене. Меня часто спрашивают о том, зачем нужно так выкладываться.
Артисты часто говорят, что не могут иначе.
Я иначе не могу, иначе я умру (Смеётся.) Вот это я не очень люблю. Мне искренне хочется отключить людей от рутины и беготни. Не знаю, зачем мне это нужно. Но ведь здорово, если человек впервые пришёл в театр, и ему понравился спектакль!
Сергей, у вас есть «Золотой софит». Как вы считаете, театральные премии сегодня ещё актуальны?
Учитывая, насколько узок театральный мир, конечно, премия нужна как определенный маркер достижений. Хотя по своей природе она тупикова, за ней нет перспективы. Это точка. Поддержка профессионального сообщества необходима молодым артистам, чтобы убеждать их в том, что они делают что-то ценное и значимое. Ведь текст «Гамлета» произносят во всем мире уже много лет, но каждый вкладывает в него свой смысл. Высоцкий этим текстом говорил совсем не то, что мы в 2019 году. А молодое поколение актеров, которые репетируют его в учебном театре, говорят уже совершенно другие вещи.
Вы следите за тем, что делают зарубежные театры?
Конечно, с удовольствием смотрю иностранные постановки. И буквально подпитываюсь. Когда я вижу и чувствую, как отдаются другие актеры, меня это очень вдохновляет и мотивирует. Они делятся не текстом, а своей болью. Поэтому «Гамлет» будет звучать вечно. В него будут погружаться все глубже, вкладывая все больше и больше – в этом и состоит актерская профессия.
А что вас ещё подпитывает, кроме театра?
Я совершенно нормальный человек: катаюсь на велосипеде, на лыжах. Питер меня наполняет. Как банально бы это не звучало, он притягателен своей самодостаточностью. Ему нет дела до оценок. Болотистость все в себя принимает: люди приезжают и уезжают, а он остаётся самим собой. Он и окрыляет и в то же время опускает на землю. Это город с иным ощущением солнца. Оно здесь никогда не станет обыденным и, появляясь, всегда вдохновляет.
У Вас есть любимые места в Петербурге?
Их довольно много, но все они не туристические – это безлюдный парк Екатерингоф, Соляной переулок, еще не затоптанный туристами, подворье Оптиной пустыни на Васильевском острове. Петербург прекрасен.
Он ваш?
Мой.
А вы – его?
Наверное. Раз я все еще здесь.