СЕРГЕЙ МИГИЦКО: «Я ЛЮБЛЮ ИГРАТЬ СТРАННЫХ ЛЮДЕЙ»

С каждым выходом на сцену или появлением в кадре блистательного Сергея Мигицко всякий раз связано ощущение нечаянной радости и внезапного праздника. Он – как луч щедрого черноморского солнца среди торжественно-серых и унылых петербургских будней. 

Рядом с артистом не только он сам, но и всё вокруг превращается в артефакт – жест, выражение лица, картинка за окном. Такой он на подмостках, такой в кино, такой и в жизни. «ЭГОИСТ» убедился в этом, побеседовав с Сергеем Григорьевичем в гримерке его родного Театра имени Ленсовета

- Вы родились в Одессе и прожили там долгое время, а как вы переносите специфический климат Петербурга? 
- Если вас интересует вопрос о моем взаимоотношении с петербургским климатом, то, конечно, я очень трудно адаптировался и первые годы, может быть, даже десятилетия, я не вылезал из простуд, из ангин, из насморка. Так я и жил – у меня вечно не было голоса, я сипел, хрипел. В Институте фониатрии на Бронницкой меня знала каждая санитарка. Я помню выдающегося одесского артиста Бориса Ильича Зайденберга, он и в кино снимался, и был действительно очень хороший артист, его талант, конечно, выходил далеко за пределы Одессы. Он работал в одесском Русском театре. Его приглашали в несколько ленинградских театров, в советское время еще и потом уже в России. Врачи сказали категорически: «Боря, даже не думай, не меняй климат, ты просто себя приговоришь!» Тут нужно или родиться в Петербурге, или иметь какие-то генные козыри. Я вспоминаю историю. Мы с одним моим знакомым сели у костра у него на даче под Ленинградом печь картошку. А у него висел градусник, и за 45 минут температура изменилась на 20 градусов. Ну это какой организм выдержит? Это же космонавтом надо быть! Вчера у нас была буря, а мы играли очень тяжелый непростой спектакль «Дядя Ваня», и всем было тяжело, потому что артисты – живые люди, а не манекены. И конечно, это давит, но я считаю, что это все компенсируется любовью к городу. 

А город я полюбил сразу. Этот город нельзя не любить. Не могу сказать, что он мне понравился с первых часов пребывания, но когда я приехал поступать в такой величественный город, во-первых, сразу резко изменилась картинка, а потом год за годом я начал погружаться в его историю, в его красоты, в судьбы людей, которые здесь жили. У меня были предложения по поводу переезда в Москву, поменять место работы, но я даже не думал над этим. У меня никогда никаких сомнений не было. 

- Как вам с высоты вашей огромной творческой биографии представляется, чем отличается театр сегодняшний от театра девяностых годов и от советского театра?
- Сейчас больше экспериментов. Но то, что мы сегодня называем экспериментом, я видел в 80-е и 90-е годы на театральных фестивалях и у нас, и в Прибалтике, и в Европе. Были и тогда фестивальные пробы пера, вот такие вот, с вывертом. Сейчас их всё больше и больше, и не на фестивалях, а в обычных театрах. Это кое-кому нравится, а кое-кому не нравится. Это же спорно, но на самом деле всё искусство – это спор. 

Мне ближе театр моего учителя Владимирова, театр Георгия Александровича Товстоногова и театр Марка Анатольевича Захарова. Вот это театры, в которых я чувствую себя как рыба в воде. Эти театры мне очень интересны, потому что и там были эксперименты. Предположим, Евгений Павлович Леонов, наш великий русский артист, в спектакле «Поминальная молитва», он же «Тевье-молочник», выходил в первой сцене в джинсовой рубашке и в джинсах. Это был эксперимент, но он не мешал зрителю, а если я смотрю спектакль и не понимаю иногда до конца пьесы, кто там кому дядя и тетя, и какие-то там странные перемещения происходят, то тогда я начинаю путаться. Мы не должны состязаться в метафорах, кто какую новую метафору придумает или трюк. В зал приходят 800 человек, и они хотят получить театральное ощущение. 

Я помню, кто-то из критиков писал в 80-е годы: я прихожу в театр, чтобы пощекотать нервы; или: я прихожу в театр, чтобы сменить картинку; я прихожу в театр, чтобы кому-то посочувствовать, ну и так далее. То есть, говоря простым языком, я иду в театр, чтобы поискать там свои болевые точки, что меня зацепит. А когда я начинаю разгадывать кроссворд эксперимента, то у меня, конечно, никакие мои болевые точки не будут затронуты.

- Вам какие-то предложения из мира кино сейчас поступают?
- В этом году я снялся в нескольких проектах. У Егора Кончаловского в сериале «Большой дом». Вслед за этим я снялся в одной из главных ролей в фильме режиссера-дебютанта Леонида Кулибабы «Дом Солнца». На днях заканчиваются съемки фильма «Федя – народный футболист». Это история знаменитого советского футболиста Фёдора Черенкова. А недавно на экраны вышла детская картина «Чижик-Пыжик». 

- К слову, вы же известный футбольный болельщик. А как вы относитесь к высказыванию Артёма Дзюбы, бывшего игрока  «Зенита», что  «Зенит» постепенно превращается из «Зенита» Санкт-Петербурга в  «Зенит» Рио-де-Жанейро? 
- Э то, к сожалению, общая тенденция в современном футболе. Раньше на поле выходил ленинградский клуб, где все были воспитанники футбольного Ленинграда. Сергей Швецов, если вы помните такого, был одним из важных игроков «Зенита» в 80-е годы, и он перешел из «Зенита» в Москву. Так это было событие, об этом разговаривали на каждом углу! Только кухарки не муссировали переход Швецова в Москву. Мы с Михаилом Сергеевичем Боярским, поздравляя «Зенит» с какой-то очередной победой в чемпионате, спели частушку: «Ходят слухи по Европе про футбольных молодцов. Интересно, где закончит путешествие Швецов», и стадион встал: спасибо за частушку! Сейчас бы на такую частушку никто и внимания не обратил! Есть клубы, не будем их называть, – клуб одной страны, а играют 10 бразильцев. Это сегодняшнее время, и не вам и не мне размышлять на эту тему. Что же мы будем – два чайника – сейчас говорить, хорошо это или плохо. По мне, лучше бы за Питер играли питерцы. По мне, нужно больше уделять внимания поиску и воспитанию своих талантов, чтобы наши ребята научились биться. 

Игра сложная, я сам люблю играть в футбол, но сейчас уже не так часто выхожу на поле. Игру нужно понимать, нужно в ней разбираться. Помимо этого надо выходить биться. Почему футболисты профессиональные любят смотреть, как играют артисты? Потому что в футболе эмоций иногда больше, чем игры. Так что Дзюба, наверное, имел в виду то же, что говорю вам я: нужно растить свои кадры и нужно повышать их квалификацию.

- Вы сейчас в скольких названиях в театре задействованы?
- Наверное, названий восемь, немало, и на стороне еще парочка есть. Я без работы сидеть не могу. Вот вы меня спрашивали про кино. Кино – это такой приходящий и уходящий гость: оно может быть, а может его и не быть. У меня в жизни бывало, когда я по несколько лет не снимался в кино. Ничего, я не сильно тосковал, компенсировал это работой в театре. Понимаете, в театре гостем быть нельзя: если ты приходишь в репертуарный театр, ты должен играть в репертуаре, а не находиться в режиме «пришел-ушел». У нас вот на такую позицию приходили артисты – и через полгода они уходили. 

Мое поколение, мы были научены своим мастером – Игорем Петровичем Владимировым – таким образом, что раз мы сюда пришли, мы должны были отдавать театру всё. Мы все играли по 30 спектаклей в месяц, включая детские: два подряд в субботу и воскресенье, а иногда в день по три – два днем и третий вечером. Да, это было изнуряюще, но, пусть это громкое выражение, мы строили театр, мы поддерживали огонек в его очаге.  Тут недавно я спросил у одной актрисы: сколько у тебя спектаклей в месяц? Она говорит, что многовато. – «А сколько?» – «Шесть!» Я в ответ смеюсь: да как же ты справляешься? 

Я люблю кино, люблю кинематограф, мне нравится новая атмосфера, новый сценарий, но если его нет, я целиком и полностью отдаюсь театру. Другое дело, что на сцену нужно выходить сильным, цеплять зрителя с первого раза. Я вот накануне сыграл «Ревизора», до сих пор отойти не могу, силы уже, к сожалению, не те, возраст. А рядом молодые поджимают.

Я не представляю себе, как я смогу жить без работы. Причем я вообще по жизни раньше был такой лентяёк, то есть не пассивный лентяй, а активный. Я больше люблю компании, посидеть там, полялякать, поесть хорошо, рассказать хорошие анекдоты, когда все смеются. Люблю, когда весело, – значит, там, естественно, люблю стадион. Я раньше очень сильно опаздывал в театр, и у меня был выговор на выговоре за опоздание, но со временем это всё ушло. Ничего невозможного нет, всё в твоих силах.

- Сергей Григорьевич, у вас так много работы, а вам хватает времени, там, книжку почитать, на рыбалку съездить?
- Мало, очень мало времени. В книгу нужно погрузиться. Я же не читаю так: ля-ля-ля-ля-ля-ля. В книгу, тем более в серьезную, нужно погружаться, а на это у меня времени очень мало. У меня вообще на себя времени очень мало. У меня есть кое-какие долги – надо сделать то, то, то, а я не успеваю. Но я не жалуюсь. Это всё у меня в голове – когда-нибудь всё сделаю.

- А есть какие-то сюжеты, роли, которые вами еще не сыграны, может быть, но вам бы хотелось их освоить?
- Знаете, меня очень волнуют многие персонажи. Бог дал сыграть мне Андерсена. Я мечтал об этой роли, и Эльдар Александрович мне ее подарил, причем не сразу. 11 дней он меня пробовал, такого сейчас вообще не бывает. Сейчас артист сам записывает пробу и отсылает режиссеру. Очень было бы интересно сыграть Мюнхгаузена. Я вообще люблю играть таких странных людей. Вот у нас в театре был «Дон Кихот». Было бы интересно сыграть Тевье-молочника, человека такой непростой судьбы из Шолом-Алейхема, князя в «Дядюшкином сне»…

У нас в театре есть спектакль «Шутки Достоевского», который, повторюсь, возник из литературной читки. Этим летом я был в монастыре Оптина пустынь, где в свое время у знаменитого старца Амвросия бывал Фёдор Михайлович. Там сейчас открыли памятник Достоевскому, и я принимал участие в этом мероприятии и в чтении произведений Фёдора Михайловича.

Когда встретились два великих человека – старец Амвросий и умнейший человек своего времени Фёдор Михайлович Достоевский, – это было огромное событие. На открытии памятника я инициировал, чтобы следующим летом там, в Калужской области, был бы фестиваль, посвященный произведениям Достоевского. Надеюсь, что это состоится и мы откроем фестиваль нашим спектаклем.

Вообще, я мечтатель, поэтому мое дело – мечтать. Я иногда представляю, что получаю «Оскара», выхожу и говорю благодарственную речь. Это же мечта! Конечно, никакого «Оскара» я никогда не получу, но я люблю мечтать – это меня объединяет и с Андерсеном, и с Мюнхгаузеном, и, если угодно, с Дон Кихотом, который жил в своем мире, что, по-моему, очень здорово!