О спектакле «Мама» Ильи Мощицкого для Анны Алексахиной и Сергея Мигицко в Театре им. Ленсовета
В одном из предуведомлений Театра им. Ленсовета к спектаклю «Мама» по пьесе Флориана Зеллера (в переводе Александра Питча) утверждалось, мол, всё, что мы видим на сцене, происходит в голове у главной героини – обеспеченной домохозяйки без особых увлечений, чьи дети выросли, обожаемый сын влюбился и ушел из дома, а муж-профессор уезжает на очередную конференцию, но на самом деле, кажется, к очередной любовнице и, похоже, что насовсем.
Навязчивые тревоги стареющей женщины, все глубже погружающейся в одиночество, бесконечно прокручиваемые образы, слова и действия – такое может быть и содержанием внутреннего мира, и канвой вполне реальной семейной жизни. «Где ты был?» - спрашивает Мама (Анна Алексахина) Папу (Сергея Мигицко) ровным тоном. Не получая внятного ответа, спрашивает снова и снова. «Ты едешь на конференцию завтра?» - ответ тут же забывается, ибо не имеет значения. Вопрос повторяется, пока Отец не взорвется звериным ревом. Две минуты неприкрытой ярости, и диалог – точнее, зримо явленное отсутствие такового – возвращается на круги своя, тихие и бессмысленные, как большой дом, откуда уехали дети: «Где ты был после обеда?».
Внутренняя пустота героини неотличима от внешней: на Малой сцене Театра им. Ленсовета нет почти ничего. На одну стену проецируется монотонное видео (интересно, что alter ego Мамы, медленно шествуя по кругам своего ада, поднимается по винтовой лестнице, а не спускается по ней). Перпендикулярно – стена-зеркало, которое ничего толком не отражает. Две вебкамеры ловят крупные планы Анны Алексахиной – Папа-Мигицко не появляется на экране. Четыре железных стула никогда не «смотрят» друг на друга. Геометрические фигуры, которые расставляют из них Сын (Александр Крымов) и Девушка (Татьяна Трудова), всегда разомкнуты – персонажи обращаются не друг к другу, а в пустоту вокруг себя. Пара молодых артистов (или все-таки персонажей?) вообще только молчит, чуть улыбается, пританцовывает, слушает музыку в наушниках, избегает всякого контакта – до поры до времени.
Анна Алексахина в изумрудном вечернем платье с шлейфом и мешковатой кофте (мужниной?) исполнена достоинства и плохо сдерживаемого напряжения. Ее лицо не искажено отчаянием, но глаза блестят, а тихий голос подрагивает, лишь иногда срываясь на крик («Шлюхи, вы где?»). Сергей Мигицко со своей фирменной ухмылкой замечательно жизнеподобно бурчит, вяло отбрехивается от «допросов» жены. Он обращается к ней по имени (чего в пьесе нет), иногда путается: «Аня, ты больна? Лена, ты пьяна? Ира, тебе надо отдохнуть».
Спектакль-бенефис двух народных артистов России, сыгравших множество самых разных супружеских пар, привлекает соответствующую ламповую публику. Режиссер Илья Мощицкий построил крепкую, жесткую, холодную форму-клетку, но не забыл о «пасхалках» для сентиментальных. Сцены здесь отбиваются песенкой «Давайте говорить друг другу комплименты» – в назначенные минуты все бросают свои ледяные роли и мило мурлыкают бессмертный хит Булата Окуджавы под гитарный аккомпанемент Сергея Мигицко прямо в зрительный зал.
В спектакле даже появляется добавочный персонаж – театральный критик. Татьяна Джурова на видео с демонстративной академической сухостью объясняет, кто такой модный драматург Флориан Зеллер и чего следует ждать от режиссера-экспериментатора Ильи Мощицкого. Перед следующей частью она обращает внимание зрителя на умышленно замедленный темп постановки: тут артисты пускаются в бешеное presto, азартно (и искусственно) хохоча. Сын вернулся домой после размолвки со своей девушкой, воодушевленная Мама хлопочет с кофе и примеряет красное платье, уезжающий Папа собирает чемодан. Перед финальной частью персонаж «Театральный критик Татьяна Джурова» вскипает живыми эмоциями, забывает профессиональный сленг и на современном
новоязе сообщает, как ее триггернуло то и это, как ей хочется немедленно позвонить маме и прочая, и прочая.
Взрыв следует и на сцене. Татьяна Трудова – недолюбленная дочь героини, ненавистная девушка сына и тайная пассия Папы – вдруг обретает голос. И зубы: она кусается. Пока Анна Алексахина держит на отлете свою погрызенную окровавленную руку, Девушка изображает сцену животного секса с Сыном и уводит его за собой, бросая (неоднократно, как всё в этой пьесе): «Вы останетесь одна, Вы состаритесь в печали и одиночестве».
В сущности, неудивительный – и неутешительный – финал, и смотреть «Маму» нужно не ради него. Но маме позвонить у театрального разъезда, наверное, все-таки стоит.
Ольга Комок
