Драматическая гастрольная программа «Маски»-2016 в Москве набрала полную силу. Спектакль Юрия Бутусова «Кабаре Брехт» (Петербург, Театр им. Ленсовета) очень ждали
И вот он — выросший из курсового экзамена по вокалу в Театральной академии на материале зонгов Брехта-Вайля. Бутусов — признанный постановщик Брехта (вспомнить хотя бы успех «Доброго человека из Сезуана» в Московском театре Пушкина) был на экзамене гостем — и предложил «довести» сделанное до полноценного спектакля. Участники (весь курс, собственно) остались на год в труппе по гранту городского комитета по культуре: играть «КАБАРЕ ББ».
И он двоится, расщепляется на два действа — этот спектакль. Второе: добротная «биографическая композиция» с хорошей игрой 23-летнего Сергея Волкова в роли Брехта, со всеми личными переплетениями ББ, даже с жестким «романом-расследованием» 1990-х «Гарем Бертольта Брехта» (главный герой заглядывает в том, сверкая круглыми очками, и благосклонно кивает: да, тут было что сказать), с зонгами из «Трехгрошовой оперы» и сценами «Галилея»… Поют на английском, немецком, французском. На всех языках — с обескураживающе русским выговором, все-таки с произношением надо было работать… Но в целом очень неплохо. Непонятно одно: зачем это делал такой большой и так чувствующий время режиссер, как Бутусов?
А вот первое и главное действо — о другом. Мэкки-Нож и Галилей в нем эпизодические герои. Зато фрагменты полузабытой пьесы «Мать» (инсценировка романа Горького, переписанного Брехтом в реалиях немецких 1920-х) и давно ушедших со сцены «Винтовок Тересы Каррар» о Гражданской войне в Испании бьют наотмашь. И работают, как никогда на моей памяти, слова Вербовщика из первой сцены «Мамаши Кураж»: «Был я в такой стороне, где семьдесят лет войны не было, там… никто не знал, кто он такой есть! …Оно конечно, лиха беда начало. Пока война наладится — попотеешь. Но уж зато потом все как по маслу пойдет…»
Работает лаконичный дизайн 1920-х: алые геометрические конструкции в полумраке берлинского кабаре, белая ярость лампионов во тьме, кривые, как лозунги на стенах, алые надписи по-черному, ползущие по монитору строки переводов: «А я говорю вам, что все мы умрем». Работают беспощадные зонги, начиная с «Баллады о мертвом солдате», выкопанном из могилы и вновь брошенном в бой во славу кайзера под патриотические вопли. И так важны эти яростные смыслы, что Юрий Бутусов оставляет привычную, в мирном контексте очень интересную манеру бесконечно, с фрейдовской «вязкостью» невроза, повторять, переигрывать, варьировать в ходе спектакля сцены из Чехова или Шекспира, придавая им противоположные смыслы.
С Брехтом — никаких нюансов и вариаций. Никаких седьмых смыслов: слишком важен первый! Яростное, хищное, дерзкое, по-немецки трезвое и до цинизма прямое умение Брехта вынюхать грядущую войну, все умильные речи в ее пользу, весь великодержавный германский трэш. И показать, чем это кончается: обрубками ног, тлеющей плотью в братских могилах, руинами…
Особенно хороша и эксцентрично остро сыграна сцена «патриотического сбора меди» из пьесы «Мать»: «А вон кофейник той дамы, что стоит впереди, — это целая граната. Такая граната убивает сразу пять, а то и шесть человек. …А солдат раздобудут бесплатно». И ликование по поводу четвертого взятия Перемышля (мы знаем, во что рухнет Первая мировая).
И совершенно новой вибрацией звучит со сцены хрестоматийнейшая песня Кураж: «Эй, христиане, тает лед! Спят мертвецы в кромешной мгле…» Эти «христиане» прежде всегда казались чистым оборотом речи, на манер «здорово, братцы». Или данью реалиям XVII века.
Этому Брехту — межвоенному и предвоенному, яростному заклинателю Европы, бессильному разоблачителю Вербовщиков — отдан первый акт трехчасового спектакля Бутусова. Его зоркости, его способности вынюхать войну в зародыше, в драконьем яйце, в черепе мирного еще верноподданного обывателя-допризывника — и не дать ей пощады.