Жизнеподобная или нет, театральная среда, как правило, похожа на обыденную: те же вещи, те же материалы, те же фактуры. Создавать на сцене другую реальность, как это делают художники, аниматоры и разработчики компьютерных игр — трудно и недешево. Знаменитая живая графика Роберта Уилсона, мультяшные миры Вегарда Винге, цифровой сюрреализм Сьюзан Кеннеди — редкие примеры, когда театральный режиссер достигает свободы живописца. В России к этой цели, пожалуй, ближе всех подобрались Филипп Григорьян и Галя Солодовникова — и в общих проектах, и порознь.
«Пиковая дама. Игра» Евгении Сафоновой — как раз такой театр. На сцене петербургского театра им. Ленсовета — мир, категорически не похожий на наш. Он раскрашен в непривычно броские краски, главным образом — в оттенки зеленого, но только в холодные, неестественные: подразумевается не живая зелень, а зловещее сукно игрального стола.
Сафонова — среди немногих отечественных режиссеров, которых по-настоящему волнуют возможности света на сцене. К примеру, в «Аустерлице» по прозе современного классика Винфрида Георга Зебальда декорация пряталась за серым экраном и просвечивала не сразу. В одних эпизодах картинка была многослойной: зрители видели разом и объемный павильон, и плоское видео. В других Сафонова использовала полиэкран: слева — крупный «киношный» план, справа — общий, «театральный».
Световую партитуру «Пиковой дамы» создал тот же художник, Константин Бинкин. Здесь главный аттракцион — клубная ультрафиолетовая лампа. Белые наличники окон и дверей в ее свете горят голубым, а салатовые пиджаки — кислотно-зеленым; если на лицо артисту не попадает никакого другого света, кажется, что по сцене ходит пустой костюм (образ уже больше гоголевский, чем пушкинский).
Обитатели этого фантазийного мира — тоже не совсем люди. Вернее, человеческий облик здесь — привилегия. Им обладают только те, кто знает секрет богатства: старая графиня (при том, что играет ее мужчина, Александр Новиков), миллионщик Чекалинский, а незадолго до своего поражения — и Германн. Остальным недоступна ни людская речь, ни твердая походка: все они какие-то косноязычные, болезненные, скрюченные — причем каждый по-своему. «Пиковая дама» для Сафоновой — прежде всего история о социальной зависти: в спектакле тот, кто ее испытывает, ощущает себя как бы не вполне человеком.
Пушкинская повесть — это практически жанровая литература, где занимательность играет не последнюю роль. О работе Сафоновой этого не скажешь: это неторопливое, бедное событиями действие, в котором одну немаленькую реплику могут повторить не раз и не два. Спектакль напоминает игру в карты — долгую, монотонную, но полную внутреннего напряжения: недаром в полном названии есть слово «игра».
Впрочем, азартные игры — не единственные, которые вызывает в памяти «Пиковая дама» Ленсовета. На карантине я прошел компьютерный квест под названием Fez — медитативное путешествие по пиксельной вселенной, напоминающей восьмибитные миры старых игр, только не двумерной, а трехмерной. Процесс игры довольно однообразен — просто бродишь по уровням и собираешь кубики. Игрок не скучает лишь потому, что стремится на следующий уровень. За старания Fez награждает свежей и красивой картинкой, которая впечатляла бы меньше, если бы вы не приложили столько усилий, чтобы ее «разблокировать».
Как-то так, по идее, должен воздействовать на публику неспешный визуальный театр. Во всяком случае, нечто похожее испытывают зрители на спектаклях Роберта Уилсона. Вы готовы ждать, потому что знаете: на следующем повороте вас ждет очередное великолепное зрелище. Если бы режиссер вываливал их без пауз, они бы не производили такого эффекта: каждая новая «картина» — своего рода награда за терпение. Только, чтобы это работало, визуальные аттракционы должны быть не просто изобретательными, необычными, яркими. Они должны быть, без скидок, блестящими. Вот этого-то блеска «Пиковой даме» и не хватает.
