... Завыло , запилило , забухало специально - мистическое муз . оформление , заскрипела дверь , отворяясь невесть куда , в нарочито - мистическом страхе принялось корячиться и по - совиному ухать уездное чиновничество , стал нарочито же осклаблять свои крупные зубы А . А. Сквозник - Дмухановский - в театре Ленсовета давали премьеру « Ревизора ». Как раз 1- го апреля 2009 года - в святой для всей нашей отечественной культуры денек . На тридцать восьмой от начала минуте тихо и скромно явился оголодавший Иван Александрович Х ., инкогнито из СПб : тоненький долгоносик с глуповатой невинностью во взоре , с бледным ликом , с прилежно взбитым столичным коком - совсем как у Николая Осиповича Дюра , каким мы помним его по хрестоматийной картинке . И при тросточке , на которую он для начала оперся с изяществом невыразимым .
Принесли в клетушку еду - уселся в уголке , скосил нос в тарелку , стал проворно и мелко клевать . Кроме птичьего , было еще в нем деревянное , кукольное . Будто приделаны к конечностям невидимые миру веревочки и кто - то там ( там ! ) их подергивает . Такое вот божественное ощущение .
Нет , кроме шуток , ощущение возникло вдруг настолько свежее , что тут же потянуло обратиться к залу с восклицанием : « Господа , новый Гоголь явился ! »( т. е ., понятно , - новый Хлестаков ).
Впрочем , такой ли уж новый ? Дюр - то недаром нам вспомнился , Николаем Васильевичем проклятый . Но этого не проклинать хотелось , а , наоборот , - любить . И любоваться , любоваться ...
Короче , на другой день молодой ленсоветовский актер Виталий Куликов проснулся почти что знаменитым , по прошествии некоторого времени естественным образом оказался выдвинут за Хлестакова на премию « Золотой софит » и неестественным образом - задвинут обратно . Но это неважно .
Важно , чрезвычайно важно , что он - актер . Профессия эта для театра - очень нужная , а ее почему - то так часто теперь оттесняют ( да и не только теперь , давно уже ) куда - то на четвертый план режиссерские амбиции , сценографические конструкции и компьютерные проекции . Рассказывают , что некоторые постановщики научились ныне и вовсе без актеров обходиться - вытащат на сцену какие - нибудь автоматические самоигральные пианины , и пошло дело .
А ведь как иногда бывает приятно посмотреть на хорошего актера ! Вот он вышел на подмостки , как - то по - особенному посмотрел , ручкой что - то сделал , ножкой двинул - и мы в плену . Независимо даже от пьески - Шекспир ли , Шиллер ли . И от ( страшно вымолвить !) постановочной концепции . Главное , чтобы живое было , свободное , чтобы дышало , чтобы играло . Чтобы небрежно , запросто , особенно и не целясь , стреляло - и попадало . Во что , в кого ? В меня , в тебя , в соседа по автобусу , в товарища по цеху . Чтобы ты , он , она , они - узнавались . Чтобы природа человеческой особи - любого пола , возраста и вероисповедания - была обнажена полностью , как в бане . Явлена , выражаясь торжественно . Сверх возможности испытать « выпуклую радость узнаванья » нам , собственно , ничего почти от актера и не нужно .
Такие люди в театре есть . Снобы про них говорят : « шакалы ». И прибавляют ядовито : « посыпанные нафталином ». Те , что поумеренней , сетуют на « штампы ». Господа , кто из вас существует вне таких вот жизненных « штампов »( то есть предписанных нам природой и временем бытийных форм ), пусть первый бросит в актера камень .
В довлатовско - ленсоветовском « Заповеднике »( спектакле разной меры постановочных и актерских достоинств ) есть сцена , где герой является на вынужденное свидание к некоему Беляеву , майору КГБ . Майор - маленький , кругленький , потеющий и поддающий . Длится сцена минут пятнадцать , из которых первые семь зал сидит ошарашенный , а потом , как принято говорить , « взрывается аплодисментами ». Так действует на публику рекордное попадание Евгения Филатова - в антропологический тип , в самое жизнь . Поэтому - именно поэтому - и в искусство . По данному замечательному поводу и хлещет наружу наш чистый восторг перед представителем соответствующих органов - восторг , которому интеллигентская наша совесть противиться уже совершенно не в силах .
Вот и Куликов тоже . Талантливый . Хотя и худенький , и берет чем - то иным . В мольеровских « Проделках Скапена » он , например , делает стойку на одной руке и , кроме того , ходит колесом - шикарно ! В модно переколпаченной шекспировской комедии « Мера за меру » его Лючио , превращенный прихотью постановщика в существо среднего пола , чего только не вытворяет бедрами и прочим - ух ! А как грациозен Куликов - Франц (« Король , дама , валет » по В. Набокову ), когда он скользит с Мартой в томном танго . Или когда в « Стеклянном зверинце » Т. Уильямса бьет « степ » и крутит пируэты - чистой воды Барышников на Бродвее ! Ну и Хлестаков , им воплощенный , тоже от этих не отстает - учиняет с маман и с дочуркой прямо - таки танцевальный « mйnage труа ». И на стол вспрыгивает - высоко - высоко , и со стула бесстрашно шлепается плашмя , и в окошко уныривает в финале .
А дело в том , что наш герой , прежде чем начать служить Талии и Мельпомене , успел тесно пообщаться и с Терпсихорою : в отрочестве был отдан в вагановскую Академию , благополучно ее окончил и потом ряд лет танцевал в одной из самых наших технически - изощренных балетных трупп - в театре Бориса Эйфмана . Спасибо им всем - и Агриппине Яковлевне , и Борису Яковлевичу , и др .
Соответственно , режиссеры драматические случая не упускали и использовали спец . уменья молодого актера по максимуму . И танцевальные , и вообще чрезвычайные его пластические навыки , благодаря которым , к примеру , так резко нарисовался в « Заповеднике » деревенский пьяница Толик , плоский , как наскальный автопортрет неандертальца , расхристанный , разевающий беззубую щель рта . Это у Куликова и пантомима , и снова почти балет - танец хмельного таракана , какой мог бы присниться переутомленному энтомологу .
В прологе « Доброго человека из Сычуани » он за веревочку вывозит на просцениум цепь маленьких платформ с домиками - игрушечную панораму города , - принимает изогнутую , гротескную позу и открывает представление : « Я здешний водонос - торгую водой в столице ...». Как в брехтовском мире и положено , лирика тут остранена , дана в балаганной оправе , но многолюдный балаган взят в спектакле с перебором , сбивается на суету , и несчастный водонос Ван , транслятор авторского голоса , скоро в ней совсем утопает .
Кажется , могла бы выпасть артисту дорога неширокая : плясать , пантомимировать , паясничать - быть употребляемой в ограниченных количествах острой специей на режиссерской кухне .
Однако ж стал попадать и на крупные роли .
Спектакль по Набокову , когда его туда ввели , был уже старый , и Францем он там оказался по счету третьим . До Куликова « валетом » побывал обаятельнейший М . Пореченков , затем - безоговорочно красивый С . Никольский , и в обоих этих случаях мотив выбора , сделанного сценической Мартой , был зрителю внятен совершенно . Хотя , с другой стороны , Франц ведь не задан в повести красавцем и героем - любовником преимущество - он там появляется мнущимся у чужого порога провинциалом , неловким , запинающимся , близоруким .
Куликов всю эту неловкость и мямление обозначил так же внятно , как в другом случае каскадность гоголевского персонажа , его прыгучее красноречие . А то , что несклепистый герой так пришелся по вкусу томящейся даме ( ввергнувшей его потом в весьма некрасивую историю ) - так это ее личное дело . Может , ей глаза его понравились . Или нос .
О лицевых данных артиста мы уже кое - что выше сказали . Но повторимся : лицо узкое , вытянутое изрядно , нос тоже продолговатый и книзу заостренный ( по Лафатеру - « знак ярко выраженной индивидуальности и сильной натуры »), губы - тонкие . « Как известно , - говорит Лафатер , - тонкие губы выдают щепетильность владельца , но они же указывают на коварство и лицемерие ». Ну, насчет « щепетильности » В. Куликова судить нам трудно , а вот предположение о « коварстве и лицемерии » отвергнем сразу и категорически - это уж г - н Лафатер , конечно , перебрал .
Да, еще глаза . Небольшие , глубоко посаженные - что там делается , сразу не разглядишь . Иногда улыбаются , чаще печальны - может , оттого , что наружные уголки чуть опущены . Как и углы « щепетильных » губ , привыкших улыбаться несколько скептически .
Улыбка , кстати , что - то напоминает . Верней , кого - то - это у Олега Валериановича Басилашвили ( тоже ведь в свое время поревизорствовавшего на славу ) имеется похожая манера : кривить временами рот с такой вот брезгливой прискорбностью .
Итак , имеется маска , выданная человеку природой для работы на сцене . Гибкая , мягкая , но все же с некоторым преобладающим выражением - невеселым . Маска Пьеро , в конечном счете .
И есть исключительно тренированное тело , в любое мгновение готовое броситься в блестящую арлекинаду .
Соединением этих полярных данных , нерасторжимой их двойственностью задан какой - то особый личный сюжет актера - сюжет потенциальный , в разных ролях реализующийся по - разному . Сквозь хлестаковскую браваду время от времени просачивается тоскливое предчувствие разоблачения ; в рассеянную мешкотность Франца завернута железная пружина , часовой механизм судьбы - неведомая еще ему самому готовность к будущей убийственной авантюре .
А вот Джим из уильямсовского « Стеклянного зверинца »( поставленного в « Приюте комедианта ») - просто хороший американский парень , типичный представитель породы манагеров средней руки . Таким его играют всегда , и у Куликова он изначально как раз такой . В спектакле , почти уже захлебнувшемся однообразной истеричностью первого действия , он появляется после антракта - в качестве начала нормализующего : костюмная пара сидит на нем элегантно , как на манекене , руки небрежно поправляют галстучный узел , ловко манипулируют всякими рюмочками - тарелочками . Привыкший быть этикетно - любезным со всеми , он любезничает и здесь - сперва с гормонально одержимой Амандой , потом с затумканной ею дочерью - хромоножкой . Необязательная болтовня тонет вдруг в горячей исповеди бедного девического сердца , он отвечает на это бодрой проповедью успеха . Потом Лаура узнает , что Джим несвободен , - и возвращается в свое вековечное остекленелое одиночество . А он торопится откланяться - он поспешает на встречу с невестой , у него - то все , все о"кей .
Мы смотрим и вдруг понимаем , что победительная улыбка Джима - гримаска невротика , что вальяжность его жестов и уверенность речей скопированы со старательно изученных образцов . Что весь этот набор - и рассудительность отличника , и ловкая риторика , и самоуверенный жест - гиперкомпенсация неудачника , напялившего на себя фирменную противопечальную защиту . Но он хочет верить в себя - другого , девочка уже верит в этого другого как в единственного , а зритель - зритель видит , как человек , воплощаемый Куликовым , расслаивается и какие там зияют зазоры .
Можно снова помянуть и его Хлестакова . Кому случится посмотреть оба спектакля подряд - по Гоголю и по Уильямсу , - тот , непременно обнаружит в драматургии двух вещей ( отстоящих друг от друга по всем культурно - историческим параметрам очень далеко ) мотивные параллели : и там , и там есть провинциальный дом , где ничегошеньки интересного не происходит ; есть две особы - мать и дочь , - состояние которых удобней всего обозначить классической строчкой « душа ждала кого - нибудь »; появляется незнакомец - существо , как им представляется , из иного , лучшего мира ; обе мгновенно решают , что « это он », приписывают ему все мыслимые достоинства , начинают теснить друг друга и т . д . и т . п .
И Франц , кстати , сюда , в ряд , тоже как - то подверстывается - готовность его на все и ко всему со скуки намечтала Марта , и он почти уже стал таким , как она захотела .
... Получается , может быть , слишком уж складно , тем не менее : сухощавая ( какая - то зауженная даже ) фигура исполнителя будто заключает в себе таинственным образом просторный экран -монитор , на который другие проецируют всяческие свои фантазмы , мечтания , вожделения .
Но постоянно казаться таким , каким желают тебя видеть разнообразные другие , - не означает ли это и в самом деле быть вечно другим ?
Возможная к тому предпосылка была уже названа - двоение актерской природы , оставляющее лакуны для дополнительных , « третьих » смыслов . Можно сказать ( злоупотребив термином квантовой механики ) о проявляющемся в сценическом существовании Куликова « принципе неопределенности ».
Хорошо бы только понять , как эта характерологическая зыбкость соединяется в работе артиста с той жесткой сверхартикулированностью пластики , которая дана ему хореографической школой , балетным опытом ?
Речь не об успешности собственно танцевальных номеров ( это разумеется само собою ), но о том , что происходит с пластикой обыденной - с бытовым жестом , с какой - нибудь беглой мимикой . Он ведь и в этих бесчисленных мелочах обычную для драматической сцены меру внятности ощутимо превышает - все видно , все прочитывается , все хочет что - то означать .
Пожалуй, что и с избытком . Все - таки живой жест допускает некоторую меру « смазанности », ничего страшного . Когда же он волей - неволей , просто в силу привычной телесной тренированности , становится у актера так отчетист , это можно сравнить с речью квалифицированного западного слависта , беседующего с нами по -русски . Слишком правильное , стерильно - безошибочное означает - чужое .
А уж от другого - то до чужого рукой подать , это все об одном .
Не в силу ли вышеизложенных обстоятельств таким несомненным , таким стильно - экспрессионистичным получился у Куликова его Франц - немецкий персонаж , придуманный русским эмигрантом ?
Вот Евгений Филатов , он точно - местный , земляк . Где бы он ни играл , хоть даже и в Брехте ( у которого всегда немножко железный привкус ), - мы ощущаем теплоту , мы видим артиста доброй старой русской реалистической школы .
Говоря же о Виталии Куликове , мы , скорее всего , должны к слову « реализм » приделать приставку « сюр ».
И это понятно . Если одаренный , обученный , всячески оснащенный драматический актер имеет все средства к тому , чтобы явить на сцене образ человека , то артист балетный с его недосягаемой для прочих смертных пластичностью , оказавшись на сцене драматической , - чем он должен нам представиться ? Правильно - сверхчеловеком . Не обязательно в каком - то там брутально - суперменском смысле . А просто - не таким . Неотсюдошним . Существом с Луны , скажем , где гравитация послабее и элевация дается почти даром . Лунным Пьеро .
Ноябрь 2009 г .
Марианна Димант
Леонид Дубшан
