Любовь играть в театре очень опасно. Это обычно кончается влюбленностями, переходящими в жизнь, распадом семей и прочими драмами. Это сложная история. Все остальные сильные чувства (ревность, ненависть, ярость, злоба) не обладают такой властью, не перехлестывают через сценические отношения, хотя в жизни люди этим часто живут и даже умирают, когда исчезает объект ненависти, как умирают, когда исчезает объект любви (я знаю такие случаи, знал семейную пару, которая жила в страшной ненависти лет десять, последние годы - с руганью, драками, ударами в спину, плевками, а когда он умер, она растерялась и умерла через полгода, потому что все кончилось). Но что касается сцены, то я тысячу раз могу быть на сцене абсолютно убедительным и точным Яго, а потом мы с Отелло выпьем пива, и все будет в порядке. Последствий не остается. А хорошо сыгранная, прочувствованная на сцене любовь обязательно имеет опасные последствия в силу того, что она не действенна. Ненависть или месть действенны (я совершаю поступки), в любви действия нет, ты подменяешь действие своей кровью, а значит, это входит в тебя, развалы твоей души включаются в работу, и ты начинаешь болеть этим уже помимо предлагаемых обстоятельств пьесы. Это не проходит бесследно, ты же не можешь выбросить, выключить то, что сейчас испытал на сцене, - и мы выходим со сцены другими.
Любовь - это же всегда придуманная история, мы влюбляемся в собственный вымысел, конструируем человека, в которого влюбляемся, и главная задача нашего избранника - не поломать эту конструкцию, соответствовать твоему сочинению, не разломать твой вымысел нелепым поведением, глупым словом, хамством (редкое счастье, когда фантазия совпадает с действительностью). Любовь всегда - собственное изобретение, кристаллизация, ты придумываешь человека, а он только должен дать тебе возможность его придумать. То же - с партнером, мы выходим со сцены, придумав его себе, хотя подчас сформулировать что-то трудно. Об этом хорошо сказала Надя Живодерова, с которой мы играли Машу и Вершинина в «Трех сестрах»: «Я люблю Вершинина благодаря Петрову, хотя ничего между нами сказано не было, все - на уровне взглядов. Все. Больше ничего об этом говорить не хочу».
И даже если люди берут себя в руки, сохраняют семьи - все равно обязательно начинается боль, мука, отношения уходят в жизнь. И если ничего не происходит в реальности, человек просто начинает сниться, ты чувствуешь, что и ты ему снишься... То есть начинается какая-то другая жизнь, которая подавляется нравственностью, моралью, здравым смыслом (ты же понимаешь, что это перехлест, особенно когда такая история происходит с тобой не в первый раз и ты соображаешь, что это последствия подробного вживания в образ), но с этим очень трудно бороться.
Чтобы сыграть любовь, конечно, нужно испытывать тягу к партнеру. На моей самой недавней памяти в одном спектакле у двух актеров любовь получилась, в другом у нее появился любимый - и любовь на сцене не получилась. Все. Она пыталась по старой памяти что-то делать, но ее сердце было погружено в другого человека, и с тем же партнером не получалось ровно ничего. Про это написана гениальная пьеса «Тойбеле и ее демон»: одного и того же человека, Элханона, Тойбеле не может видеть в одном облике и любит в другом. Это абсолютно точное понимание любви - когда нет никаких аргументов. Знаете, говорят, что влечение - это химия, есть ферменты, запахи пота, которые притягивают, которые отталкивают... Но здесь - тот же самый человек, тот же химический состав, и одного она любит, а другого не терпит. И где эта тайна? И как это сыграть? Только через себя.
Когда-то один из моих первых учителей сказал мне: «Володя, артист должен страдать, кровь, боль, слезы полезны для профессии». Если ты абсолютно целый, в тебе нет бреши, если тебя не пробило никакое сильное чувство, если в тебе нет раны, - тебе нечем играть. Ты не можешь представить себе проблемы Кристиана, Сирано или Роксаны, тебе не объяснить проблем «Живого трупа» (да разведитесь и живите!). Артисту, который не пережил этого, невозможно объяснить, как это - и жить не могу и не жить не могу. Я не думаю, что новое поколение чем-то отличается от нас, может быть, молодые меньше открыты в сторону романтики и вообще более закрыты.
Наиболее «любовный человек» для меня - это Бунин. Это моя маленькая страсть, склонность. Он наиболее точно (для меня) переживает любовь - то чувство, которое меньше всего ассоциируется со словом счастье. Без любви жизнь теряет краски, остроту, но когда она приходит и тебя сражает - это почти всегда больно. Я знаю только одно: все нам посылается во испытание, все - тайна, и ко всему, даже к радости, даже к счастью и к безумному везению надо относиться как к испытанию. Тогда легче жить, легче вставать, переносить трагедию, жить дальше.
В театре любовь воплощается трудно, в отличие от литературы. Я завидую писателям, художникам, поэтам. Они связаны только с собой, со своим собственным аппаратом, в театре ты связан с огромным количеством людей, от настроения, выражения глаз которых, от таланта, обаяния и опыта которых зависит чрезвычайно много. Потому что любовь сыграть нельзя, это не сюжет. Может моргать свет и звучать скрипка, а ничего не ладится. Любовь в театре - это чудо в чуде, каким является сам театр.
Декабрь 2000 г.
