В ночь с 30 июня на 1 июля ушла из жизни актриса Театра Ленсовета Лариса Владимировна Леонова.
Она пришла в этот театр в 1965 году, закончив студию при БДТ. Без нее в старом владимировском Ленсовете не было бы полнозвучного аккорда той богатейшей труппы. Более того, она была тут — «basso profundo», с незаурядным драматическим удельным весом ее ролей.
Ее Дженни Малина из старой «Трехгрошовой оперы» — проститутка, предающая своего Мэкки: страшная, трагически мощная. А вот эпизод из опорковской «Жестокости» — за ее дорогим атаманом идет охота, а она им говорит о его любви: «Я, говорит, Клавдия, тебя не как женщину люблю, а как изображение!»… И поет. (Это все и надрывает, до несовместимости с жизнью, душу Веньки Малышева-Дьячкова). А ее грузинская крестьянка Груше (эпизод «Кавказского мелового круга в «Людях и страстях»): «Что же мне его, разорвать, что ли?!»…
Лариса Леонова.
Фото — архив театра.
Крупный и жанрово определенный рисунок роли всегда сочетался у Леоновой с человеческим объемом, именно интонация образа врезалась на долгие годы. Вот так и играла Леонова — с максимализмом сильной драматической актрисы. Амплитуда при этом была впечатляющей: от воплощенного добра — Груше — до концентрированного зла (эпизод в заведении мадам Бубновой во «Владимирской площади» Владислава Пази); и трагическое и комедийное также в ее власти. Юмора ленсоветовской актрисе было не занимать. Ее бессменная фрекен Бок, с комедийным драйвом игранная более полувека кряду (раньше приходилось «гримироваться старательнее», шутила она в интервью), тому не единственное доказательство, под которым подпишутся многие поколения зрителей.
«Легкое дыхание», внутренняя подвижность, которые были драгоценным свойством владимировской труппы, до сих пор составляют ее небанальный феномен, были характерны и для игры Ларисы Леоновой. При всем этом она была, конечно же, драматическим «тяжеловесом»: уходящая натура, амплуа не для короткого дыхания. Такое полновесное существование все больше становится неподъемной роскошью для сцены. Актриса сполна изведала драму отсутствия ролей. Были изумительные роли матерей — гротескная, бессловесная трагическая клоунесса в «Воре» Мысливского, поставленном Бутусовым и быстро ушедшем из репертуара, монолог в спектакле Тростянецкого по «Цинковым мальчикам» Алексиевич и драматически насыщенные эпизоды Королевы-матери в декоративной, увы, постановке Стрелкова по Фейхтвангеру — вот, в общем, и всё…
Но нет! Лариса Леонова — это театр в самой своей драматической сути. Композицию «Женщина. Власть. Страсть», которую она представляла на Малой сцене своего театра, трудно определить иначе как кредо и своего рода «Заповiт» артистки. Ее муж Олег Зорин, ушедший из жизни год назад, замечательный педагог большой части актеров ленсоветовской труппы, режиссер и актер, сделал эту композицию из монологов героинь Шекспира, Шиллера, Дюрренматта, Герцена, прослоенную стихами Цветаевой и Пастернака. Даже и в самом названии след легендарных «Людей и страстей». Тут не букет неких несыгранных ролей, нет! Это некое «прощание с Матерой»: лепка трагических характеров, в совокупности дающих живое представление о когдатошнем масштабе личности, когдатошнем градусе драматического послания.
Л. Леонова (Эльза). «Земля Эльзы».
Фото — Юлия Смелкина
«Земля Эльзы» была, можно сказать, ею выстрадана. Именно эта земля, ее почва, ее Малая ленсоветовская сцена в те часы, что она играла свою героиню. Пьесу Пулинович ставили многие, но у Юрия Цуркану и Леоновой Эльза была из ряда вон. Мелодраматический мотив исчезал бесследно, претворялся в мотив человеческого достоинства и судьбы: женщины, матери, страны. Вновь крупный рисунок роли, трагедийный по существу — и всепроникающая человечность.
Тот же Цуркану в Антрепризе Миронова поставил «Бабу Шанель» Коляды для целой когорты «возрастных» наших актрис, одна другой великолепнее. Лариса Леонова играла тут некую Капитолину Петровну, самую старшую, девяностолетнюю из самодеятельного вокального ансамбля. Речь шла не о чем другом как об обреченности людей, чья песенка уже спета, обаянии их мира и жестоком «ветре перемен». Леонова была, опять-таки, «basso profundo» всего ансамбля. С редкими внушительными безапелляционными репликами, в основном молчаливый свидетель-участник обвала, пожалуй что, глобального масштаба. Напоминала Индейца из «Полета над гнездом кукушки»… Оторваться от этого персонажа было невозможно.
Последний ее спектакль прошел очень хорошо, по ее признанию… Она вышла со всеми на поклоны. И тут, на сцене, упала. («Вот как меня угораздило!!! Но надеюсь, что скоро вернусь»). В больнице решительно настояла на операции, вопреки противопоказаниям и предостережениям. Пассивно доживать свой век без театра, без рыцаря и соратника Олега Зорина — с этим она не могла смириться. Уже после успешной операции организм не выдержал…
Чудеса все-таки есть, и театр залог тому. Вот случай Ларисы Леоновой: такое не уходит бесследно. И этот ее тембр, ее сценическая стать, сильный драматический темперамент в самом деле входят в золотой запас и сегодняшней труппы — в той же степени, в какой театр наследует всем ее великим партнерам.
ДИАЛОГ ОБ ИГОРЕ ВЛАДИМИРОВЕ
(Текст для книги об Игоре Владимирове «Большой человек»)
Олег Зорин и Лариса Леонова.
Фото — архив театра
Л а р и с а Л е о н о в а Меня тут спросила одна молодая женщина, которая о театре Ленсовета времен Владимирова знает понаслышке: почему, мол, ваши спектакли имели такой успех? Что тут сказать? Потому что талантливый человек делал талантливые спектакли. Ну и потому, что в его труппе были талантливые актеры, которым было по силам воплотить его идеи. А почему зритель к нам шел разный, так это потому, что театр был очень демократичный, умеющий контактировать с любым человеком в зрительном зале, вне зависимости от возраста и образования.
О л е г З о р и н Ну и яркие по форме были спектакли.
Л е о н о в а И очень живые, энергичные. Опять же артисты с одной, как говорил Игорь Петрович, «группой крови». Как бы это сформулировать? Если вы воспринимали театр как праздник, то Владимирову подходили. Это не значит, что праздник — это только радость. В это понятие входит и мудрость, и глубина, и печаль, и драматизм.
З о р и н Может, правильнее сказать о катарсисе, то есть о возвышении души через искусство? Именно к этому Владимиров стремился в спектаклях «Люди и страсти» и «Преступление и наказание». То есть, с одной стороны, трагические произведения…
Л е о н о в а …и тут же «Левша» или «Человек и джентльмен». Как соединялись праздничная легкость — и драматизм? Может, дело в музыке, которая вплеталась во все? Музыка задавала ритм, интонацию. В этом отношении Игорь Петрович действовал интуитивно, но чаще всего безошибочно. Еще ему помогало знание психологии. Он четко различал, на каком языке следует разговаривать с каждым. Конечно, никакие репетиции не обходятся без крика — можно ли найти режиссера, который не орет на артистов? Но он понимал, с кем это можно позволить, а с кем нет. Например, он знал, что на меня нельзя повышать голос, я теряюсь, у меня земля уходит из-под ног. Однажды Владимиров это понял и уже никогда, за все годы нашей работы, на меня не рявкнул. Хотя на моих глазах и кричал на артистов, и с репетиции выгонял. Всякое бывало.
З о р и н Конечно, Владимиров был как бурный поток. Как стихия. Часто он даже не знал, куда придет. Порой заранее концепции не было, она сочинялась уже после того, как спектакль был готов. Он очень ценил актерскую импровизацию и сам был импровизатор.
Л. Леонова (Дженни-Малина). «Трехгрошовая опера».
Фото — архив театра
Л е о н о в а В такие моменты режиссер и артист «входили в резонанс». Конечно, его отношения с нами корректировались личными обстоятельствами. С кем-то он был ближе, а с кем-то дальше.
З о р и н Обычно с актерами он общался по-дружески, даже по-отечески. Что, правда, не исключало того, что он мог вызвать и сказать: «Ты мне не нужен». Ну а что, это живой диалог. К тому же честный. Сейчас-то законы такие, что режиссер не имеет права никого уволить. Актер может сидеть без ролей, а уволить его нельзя…
Л е о н о в а Со мной и Олегом он всегда был доброжелателен. А уж про то, сколько он сделал для нашей семьи, я вообще молчу… Наши хорошие отношения начались с того, как я поступала в театр. Мою маму это событие так растрогало, что она в благодарность принесла ему бутылочку коньяка. Он ей сказал: «Я знаю, что у Ларисы отец погиб в сорок втором году на Ленинградском фронте. Считайте, что теперь отец у нее есть». И дальше он ко мне так относился. Даже когда я звание получила на гастролях, по-моему, это в Новосибирске или в Иркутске было, в 1976 году, и его не было с нами, он прислал телеграмму: «Поздравляю дочку с присвоением звания. Владимиров»… Хотя, конечно, не обходилось без «трудных вопросов». В первые дни после моего зачисления в труппу приглашает меня в кабинет: «А тебя не смущает, что у меня первая артистка Алиса Фрейндлих?» Я говорю: «Ну а что такого, есть же Джульетта Мазина, а есть Анна Маньяни. Они же ничего, уживаются на экране».
Посмеялся.
З о р и н Думаю, в творчестве не может быть такого, что либо — пушистый, либо — нехороший и злой. У Владимирова были замечательные общие создания с Равиковичем или Фрейндлих — эти актеры всегда что-то привносили в роль, обогащали ее новыми красками, и с ними ему было всегда интересно. Ну а с кем-то союз не складывался. Случались обиды: «он мне роль не дал», «он меня уволил» и так далее, но без этого же не бывает… Часто эти люди писали письма в инстанции.
Впрочем, если ты не писал писем и даже чурался такого занятия, вопросы все равно возникали. Почему, например, первый исполнитель играет два или три спектакля, а ты только один? Идешь к нему и говоришь: «Игорь Петрович, а почему я так редко играю?» — «Да потому, что ты хуже это делаешь». Вот это мне очень нравилось. Если ты пришел к нему, то будь готов выслушать все — или тогда не приходи.
Л. Леонова (Груше). «Люди и страсти».
Фото — архив театра
Л е о н о в а Я лично никогда ни в каких фракциях и коалициях участия не принимала. Один раз выступила на собрании по поводу такого письма. Сказала: «Что значит — кто-то там обижен? Отношения главного режиссера и артиста — это любовь. Ты меня любишь, а я тебя нет, и ничего тут не поделать. Будь ты хоть архиталантлив, но я тебя не люблю, и все. Тут или терпи и молчи, или уходи».
З о р и н Есть ли у меня обиды? Думаю, что у меня обид гораздо меньше, чем было у него. Уж очень много я доставлял ему хлопот.
Л е о н о в а У меня вообще нет обид. Если только сетование на то, что не довелось сыграть ни Островского, ни Горького… Я знаю, что Горького он не любил и даже не держал дома в библиотеке… А вот я Горького люблю.
З о р и н Кстати, о драматургах. Его отношения с авторами зависели от множества причин. Это была его, и только его, «кухня». Пьеса должна была дать материал для театрального озорства и в то же время совпасть с сегодняшним зрителем. «Человек со стороны» или «Ковалева из провинции» — это было то, что тогда активно обсуждалось, и он никак не мог пройти мимо. Ну а одновременно ему нужны были тексты, которые давали возможность разгуляться фантазии, — «Левша» или «Укрощение строптивой». Порой возникал симбиоз этих двух тенденций в такой работе, как «Люди и страсти». Здесь соединялись серьезная тема, полнота сопереживания — и яркая театральность.
Л е о н о в а Существовал принцип, заведенный Игорем Петровичем, — взятые в репертуар пьесы читались на труппе. Когда он прочел свою композицию по немецкой драматургии, которая потом получила название «Люди и страсти», девять десятых сказали, что это невозможно поставить. Только он один знал, а может, интуитивно чувствовал (или, скорее, и то и другое), что из этого выйдет… Правда, во время читки мне что-то померещилось. «Ничего себе, — подумала я, — вот это мощь, лавина, прямо обвал»… Мог ли кто-то ему что-то подсказать или изменить его мнение? Думаю, нет. Такие решения — ставить или не ставить? что нужно сейчас театру? — он принимал
единолично.
З о р и н Вот почему к нам тянуло талантливых людей. Талантливое притягивает талантливое. Какой хормейстер был его друг Николай Кунаев! Как он репетировал в «Левше» и «Трехгрошовой опере»! А какие у нас были композиторы! Началось все с Колмановского, потом появились Геннадий Гладков, Валерий Гаврилин… Помню, как Владимир Высоцкий пел песни к спектаклю по пьесе Штейна «Последний парад». Тогда почти вся труппа набилась к Владимирову в кабинет.
Л. Дьячков (Чешков), Л. Леонова (Римма). «Человек со стороны».
Фото — архив театра
Л е о н о в а Сегодня я играю на малой сцене спектакль «Женщина. Власть. Страсть». Мы его сделали через сорок лет после спектакля «Люди и страсти», но там есть цитаты из него — музыка Гладкова, пролог на слова Гёте… В каком-то смысле эта работа продолжает то, что когда-то сделал Владимиров. Такой заряд был заложен в его постановке, что его хватило почти на сорок лет.
З о р и н Вспоминаю, как он взял меня в театр и я сразу получил роль Принца в «Золотом сердце» Коростылева. Ставил Леонид Менакер. Затем к нам на репетицию приходит Владимиров и говорит: «Все хорошо, но скажи, пожалуйста, ты можешь играть так же, но только как в мультфильме?» Это значит — более остро. Когда я так попробовал, то роль задышала. Это был первый урок, который я от него получил.
Л е о н о в а А вот пример из моей биографии — спектакль «Человек и джентльмен» Эдуардо Де Филиппо. В нем рассказывалось о нищей бродячей труппе. Моя героиня — прима этой труппы, она беременна, причем хорошо беременна, у нее одежда… Какая должна быть у нее одежда? Одно платье на все спектакли — черное такое, летнее. Репетируем в костюмах, и вдруг Игорь Петрович говорит: «Лариса, расстегни молнию на платье. Все, больше ничего. У нее одно платье на все случаи жизни, а она с пузом». Мне подшили телесного цвета тряпочку — и все пошло. Вот сколько зависит от детали, если она работает на роль!
З о р и н Я уже говорил о его интуиции… После того как я поиграл в разных спектаклях, случился новый поворот. Он подходит ко мне и говорит: «Слушай, преподавать будешь?» Большая пауза, а затем я говорю: «Буду». Вот и весь разговор. Ну и началось — возникла студия при театре, которая просуществовала год. Учились у меня Костя Григорьев, Ильичев, Егоренкова, Гершт. Почти все — мои сверстники, а Гершт даже старше… Как Владимиров угадал, что я смогу это делать? Не знаю. Может, подсмотрел, что я читаю и чем интересуюсь?
А. Фрейндлих (Мать), Л. Леонова (Арлен). «Двери хлопают».
Фото — архив театра
Л е о н о в а А у меня другая история. Репетировали «Дом Бернарды Альбы» Лорки. У нас была актриса Александра Викторовна Корвет. Такая невысокая, очень полная. Она была на Альбу назначена, а я на старшую дочь Ангустиас. Вместе со мной роль репетировала Зина Дорогова… Второй премьерный спектакль, десять минут до начала. У Корвет случился сердечный приступ, ей вызывают скорую. Я уже гримируюсь, а Зина Дорогова просто пришла посмотреть спектакль. Владимиров заходит ко мне в гримерную и говорит: «Лариса, сыграй Альбу сегодня». И я с молодой отчаянной наглостью отвечаю: «Хорошо». Дело в том, что в этом спектакле и мать, и все дочери постоянно на сцене, поэтому текст у меня был на слуху. Но все же одно дело — на слуху, а другое — ты его играешь. Но я уже решилась. Меня перегримировали в Альбу, а Зину — в дочь, задержали спектакль на десять минут. Олег в это время играл какой-то концерт, опоздал и попал только на балкон. Садится и видит: вместо невысокой, полной Корвет выходит длинная и тощая какая-то тетка и говорит моим голосом. И тут он начинает понимать, в чем дело… Тем не менее я сыграла и после этого играла в очередь с Александрой Викторовной.
З о р и н Конечно, этот случай говорит о том, как он доверял артистам. А с другой стороны, он часто провоцировал артистов на вводы. Это было что-то вроде испытания, которое каждому из нас следовало пройти.
Л е о н о в а Боже мой, а что было с «Миссис Пайпер ведет следствие»! У нас служила очень хорошая артистка Вера Иосифовна Улик — Владимиров пригласил ее из Казани. В «Миссис Пайпер» у меня была небольшая роль Секретарши. Я играла ее с удовольствием. Вдруг у Веры Иосифовны появился «страх сцены». Это такая актерская болезнь, которой мучился еще Михаил Чехов. Однажды он сбежал со сцены, не доиграв спектакль.
Так вот играем мы «Огонь за пазухой» (у меня главная роль Судьи), все ждут окончания, спектакль короткий, день праздничный. Параллельно в Доме офицеров идет «Миссис Пайпер». Наконец, финал, иду усталая по фойе. Вдруг Игорь Петрович меня ловит: «Слушай, срочно в Дом офицеров. Вера первый акт отыграла и сказала, что больше на сцену не выйдет». Меня в машину, взлетаю по центральной лестнице Дома офицеров, где уже ждут зрители: «Приехала… Приехала…» Вряд ли где-то еще существует спектакль, в котором, вопреки замыслу режиссера, одну роль играли бы две актрисы по очереди. Кстати, публика приняла это нормально. Было сказано, что актриса заболела, у нее приступ, и срочно ввели другую. Как на такие вещи обижаться?
З о р и н А когда такое случилось впервые и мы ночью учили «Пайпер»?
Н. Леонова (Женщина из народа), Л. Леонова (Женщина в тулупе). «Песнь о городе».
Фото — архив театра
Л е о н о в а А это вообще… В пятницу вечером мы что-то отыграли, а Вера Улик сказала, что в субботу играть не будет. Игорь Петрович звонит и говорит: «Лариса, вот тебе пьеса, завтра в двенадцать на сцену». Мы с Олегом до девяти утра штудировали текст. Пайпер — это три огромных акта, которые надо исполнять, практически не покидая площадку…. В начале третьего акта там есть момент, когда Пайпер падает на сцене и ее обыскивают. Я лежу в темноте и думаю: «Господи, боже мой! Хочу только одного — умереть». Тем не менее доиграла. На нервной почве у меня полетели связки, потом я лечилась у брата Райкина, который был лучшим в Питере специалистом по этим проблемам, и десять дней молчала. Затем стала выходить вместо Улик. При этом роль не любила. Как только узнаю, что вечером у меня «Пайпер», так утром садится голос. Даже Райкин, когда я ходила к нему на процедуры, говорил: «Хочешь, я поговорю с Игорем Петровичем, чтобы он снял тебя с роли, ты же заплатишь связками»… Владимиров доверил мне роль, как я откажусь? Разумеется, я продолжала играть.
Или другой пример. Алиса Бруновна в «Трехгрошовой» играла Селию Пичем,
а я Дженни-Малину. Я очень любила эту роль, считала, что она мне удалась. Тут Алиса Бруновна уходит в декрет, вместо нее назначают Зину Дорогову. Но Зина не пела, а там зонги. Игорь Петрович поручил мне (считалось, что я поющая) «Зонг о Соломоне Мудром», который прежде исполняла Алиса. Это такая шарманочная, заунывная песня. У нас тогда был живой оркестр. На спектакле я взяла тон, в котором обычно поют алябьевского «Соловья». Про себя думаю: «Сейчас я все исправлю!», но — бах! — и опять «Соловей». Публика была в легком недоумении, но как-то обошлось. После спектакля я решила, что сейчас мне не стоит выходить из театра — попаду под машину. Затем пришел Игорь Петрович. Ну, думаю, все, он меня уволит, за такое может быть только увольнение. Он положил мне руки на плечи: «Ну чего ты, успокойся, с каждым артистом рано или поздно что-то такое происходит». Все. Он меня тогда утешил, и после этого я уже пела, как положено.
А. Семенов (Бакстер), Л. Леонова (Миссис Пайпер). «Миссис Пайпер ведёт следствие».
Фото — архив театра
З о р и н Это не значит, что все было идиллично. После двух лет, проведенных в театре, я подал заявление об уходе. Пришел к нему чуть ли не с ультиматумом. Мол, хочу делать что-то серьезное и не вижу тут перспектив. Говорю: «В Киев едет выпускник Товстоногова Резникович, мой товарищ, он меня приглашает на „Иду на грозу“ Гранина и „104 страницы про любовь“».
К этому времени я не только играл, но еще и в студии преподавал. К тому же, как молодой специалист, я обязан был проработать три года… Владимиров, может, и обиделся на меня, но сделал вид, что отнесся с пониманием. Выслушал и сказал: «Поезжай».
Ну и с моим возвращением в Питер тоже была история. Я как раз вернулся на «Мистерию-буфф», знаменитый спектакль Петра Наумовича Фоменко, который был запрещен… В выходные дни поехал с концертной бригадой в Тюмень. Оттуда должен был лететь на самолете и успеть на репетицию к Фоменко, но дожди размыли дороги, и мы не попали в аэропорт. Что делать? В девять утра — представляете мою наглость? — звоню Владимирову. Он говорит: «Ничего не знаю, чтобы завтра были на репетиции». Что делать? Иду в поликлинику, жалуюсь на радикулит, получаю бюллетень. Прилетаю на два дня позже, иду к Фоменко и извиняюсь, затем к Владимирову — прошу прощения и кладу бюллетень на стол. Надо сказать, он и тут не обиделся и не рассердился, а к тому же очень скоро пригласил преподавать…
Итак, 69-й год. Вызывает меня: «Будешь преподавать?» Я — это уже во второй раз, сначала была студия при театре — отвечаю: «Буду». Теперь он набирает свой первый курс в Театральном институте, и у нас начинается славная история совместной работы со студентами… Конечно, тут надо привести хотя бы пару примеров. Помню, на этом курсе была такая Таня Яковлева. Мы с ней делали этюд — она должна была показать, как готовит котлеты на кухне. Делала она это подробно, мы добивались точности физических действий… Пришел Игорь Петрович, смотрел-смотрел минут пятнадцать. Потом говорит: «Скучно». Тогда он Татьяне что-то сказал, чего я не слышал, и все заиграло. Я у Игоря Петровича потом спрашиваю: «А что Вы сказали?» — «Я сказал — ты людоедка, находишься на общественной кухне, у тебя ноздри раздуваются при виде фарша».
Л. Леонова (Миссис Пайпер). «Миссис Пайпер ведёт следствие».
Фото — архив театра
С этим курсом мы старались работать по-настоящему. Они у нас читали и Тынянова, и Бабеля. Все это оказалось полезно для «Матери» Чапека. Репетировали очень интересно, но, когда подошли ко второму акту, работа застопорилась. Я шел от разума, думал: «Если мать без сознания, то где существуют ее дети? Они должны исчезнуть после того, как она упала в обморок». Приходит Владимиров, смотрит эту сцену и говорит:
«А она что, без сознания?» — «Ну да, и это меня смущает». Он не без подвоха говорит: «Вы уверены? Она в полусознании, но все чувствует». Дальше он репетирует с ребятами. Доходят до текста отца: «Только мамочка ничего не должна об этом знать». Владимиров решает эту сцену так: за несколько фраз до этой реплики мать встает и разливает чай всем, кто сидит за столом. Когда отец произносит свою фразу, она ухмыляется, а потом опять ложится в кресло. То есть он сделал так, что ее сознание помутилось, но при этом ее близкие из него не уходят. Потрясающе.
Кстати, почти одновременно с приглашением преподавать я получил повестку, что офицеры запаса я и Дьячков по приказу министра обороны идем на сборы. Отправляемся к Игорю Петровичу, он включает свои «рычаги» обаяния, звонит, ездит с нами по начальству, и в конце концов нас освобождают.
Л е о н о в а Как это Зорин и Дьячков уйдут из театра, а что мы играть будем? Театр остановится! Надо просто закрывать театр… Он и в вопросах совсем житейских не оставался в стороне. Когда мы поженились, у нас не было своего жилья. У Олега маленькая комнатка в коммуналке, у меня большая семья — три брата, бабушка, мама. Мы снимали сначала, однажды приходим в свою съемную комнату, а нам соседка говорит: «Вам звонил какой-то Владимиров, просил, чтобы вы, когда бы ни пришли, ему позвонили». Полпервого ночи, я робко набираю: «Игорь Петрович… Мне сказали, чтобы я позвонила в любое время…» — «Да, завтра пойдете во Дворец искусств, там возьмете ордера на комнату». Я: «Спасибо, спасибо». На следующий день подходим к Дворцу искусств, и вдруг я говорю: «Олег, милый, сегодня же первое апреля, это же Игорь Петрович нас разыграл». Тут кто-то из знакомых из Дворца выходит и говорит: «Что вы стоите, идите получать ордера!» И нам дали комнату. Когда у нас родилась дочка, то Игорь Петрович опять включил свои «рычаги» и мы пошли «на улучшение». Затем он помог нам с телефоном — тогда это была большая проблема.
И. Замотина (Вики Рейнолдс), Л. Леонова (Мэрион Селби). «Миссис Пайпер ведёт следствие».
Фото — архив театра
З о р и н Говоря по справедливости, он так помогал многим. Бывало, у него занимали деньги, он спокойно давал… Ну и вопросы, которые связаны с театральным бытом, с каждодневной жизнью театра, решал легко. Всегда действовал интуитивно мудро.
Делаем «Плотницкие рассказы» с Каменецким, пишу письмо Василию Ивановичу Белову, автору, он отвечает: «Да, молодцы, спасибо, я очень рад, что вы поставили мое произведение целиком». Проходит несколько лет, и мы задумываем спектакль «Мир дому твоему», куда входят те же «Плотницкие рассказы», а также тексты Шукшина. Получили разрешение от Лидии Шукшиной, а Белов разрешения не дает: «Я против, — пишет он, — инсценировки моих рассказов». Я к Игорь Петровичу: «Что делать?» Он говорит: «Слушайте, а у вас первое письмо сохранилось?» Я говорю: «Да». — «А второе вы не получали». Это же перл! Ну и урок жизни, между прочим.
Похожая история была с моими моноспектаклями. Они по восемь, по десять раз шли на Малой сцене. Народу было полно. Прихожу к Владимирову и говорю: «Что делать?» — «А что такое?» — «Ну, надо же худсовету сдавать?» — «Слушай, а ты сдавал это в Ленконцерте?» Я говорю: «Нет». — «Давай скажем, что ты сдавал в Ленконцерте, и тогда никакой худсовет не нужен, иди играй». Проходит несколько дней, и в Ленконцерте меня спрашивают: «Вы худсовет проходили?» Я опять к Владимирову. Он говорит: «Ты скажи, что худсовет театра уже принял, покажи программку».
Л е о н о в а Мне при нем работать было безумно интересно. Боже мой, мы же ночами репетировали иногда, и никто не роптал… Так он мог заразить своей энергией и фантазией… Помню ночью «Левшу» репетировали, а параллельно «Люди и страсти».
З о р и н Через двадцать дней выпуск «Люди и страсти», это перед Новым годом. Я тогда много ездил от общества «Знание». Конечно, каждый раз нужно было разрешение. Надо сказать, Владимиров меня всегда отпускал. Вот и сейчас я пришел отпроситься. Десять вечера, репетиция еще не кончилась, а у меня в одиннадцать, накануне Нового года, спектакль. В обществе «Знание» какой-то вечер, и меня просили поучаствовать. Пауза в репетиции, я к нему подкатываю: «Игорь Петрович, что делать? У меня в одиннадцать спектакль». — «Сколько ты там будешь?» — «Сколько идет программа, сорок пять минут». — «Прекрасно. Поезжай. Мы начнем второй акт, ты отыграешь, а затем приедешь обратно». Помню, я вернулся, и мы репетировали чуть ли не всю ночь.
Лариса Леонова. «Женщина. Власть. Страсть».
Фото — архив театра
Конечно, бывало, он ревновал. И в этом нет ничего особенного. Так уж сложилось в нашем театре, что художественный руководитель — будь то Товстоногов, Акимов или Владимиров — строит что-то вроде крепости, чтобы в нужный момент отстреливаться… В этом оборотная сторона знаменитых максим Игоря Петровича: «у нас одна группа крови», «у нас особый театр», «я — хозяин». Теперь понимаете, как такого человека должно раздражать появление пришельца? Пусть даже его пригласил он сам.
Л е о н о в а Я всегда считала, что артисты — крепостные и в этом нет ничего унизительного. Если «хозяин» тебя любит, то ты в фаворе…
З о р и н Конечно, это может быть неприятно и даже обидно, но как иначе возникнет прививка? Прививка не на один или несколько спектаклей, а на десятилетия… Буквально до сегодняшнего дня. Можно как угодно относиться к бутусовским спектаклям, но его ребята тоже часть духа Владимирова. Помните, одно время Ленсовета назывался «Открытый театр»? Ну а бутусовский «Кабаре Брехт» — разве это не «открытый театр»?
