Режиссер Василий Сенин так перелицевал пьесу, что по сути вытеснил из нее Горького. Спектакль спасает блистательная игра актеров.
Питерский Театр имени Ленсовета пополнил репертуар новыми «Мещанами». Пьеса об извечной борьбе старого с новым, будучи перенесенной на сцену Василием Сениным, скинула хрестоматийную обложку и много приобрела в зрелищности, эмоциональности и чувственности. Сенин так перелицевал произведение, что по сути вытеснил автора «Мещан». Но назвать его новым Горьким язык не поворачивается.
В 2018 году главный режиссер Театра на Васильевском ныне покойный Владимир Туманов вернул «Мещан» в петербургскую афишу впервые после 1966 года, когда Георгий Товстоногов выпустил в БДТ спектакль, ставший эталонным. Тумановский спектакль вдумчив и даже нарочито «скучноват», но в нем — подлинный текст Горького. Ленсоветовские «Мещане» гораздо менее аутентичны и явно рассчитаны на близость к молодежной публике.
Начнем со сценографии — она, как и режиссура, сенинская. Картинка сколь эстетична, столь и казенна. Уходящая в перспективу стена с дверью в кухню (сквозь стекло виднеется добротный старорежимный буфет). Вдоль стены — тот самый горьковский диван, но не обитый клеенкой, как в ремарке к пьесе, а дополненный высокой кожаной спинкой — такие мы видели в советских комедиях пятидесятых, высмеивающих мещанский образ жизни. Далее — интенсивно использующееся персонажами пианино и крутая винтовая лестница, ведущая в комнату жилички Бессеменовых, вдовы Елены Николаевны. По левую сторону — стол, за которым постоянно то обедают, то пьют чай. Все бы ничего, только предметы интерьера выкрашены казенной цинковой краской с оливковым отливом. А стол со стульями так и вовсе имеют откровенно пенитенциарный вид.
В такой обстановке существуют действующие лица, одетые по моде шестидесятых-семидесятых годов. Все неброско, но стильно и порой изящно — кроме облачения торговца птицами Перчихина (Евгений Филатов), который, как и положено, выглядит совершенным побродяжкой. Есть еще исключение: вызывающее обольстительное платье вдовы, да еще высоченные сапоги-чулки, раструбы которых эффектно подпирают ляжки соблазнительницы сына Бессеменовых Пети (Иван Шевченко).
Да, именно так. Горький здесь ни при чем, так видит персонажа режиссер. Василий Сенин вообще уделил много внимания физиологической стороне бытования мещан и их окружения. Елена Николаевна (актриса петербургского ТЮЗа Мария Полумогина) не ограничивается провокационными одеяниями, но и завлекает теленка Петю Бессеменова стриптизоидными танцами — по счастью, в одетом виде. О чем-то своем, но тоже нецеломудренно, танцует на столе дочь Перчихина Поля. Приемыш Нил (Кирилл Нагиев), вколачивая свою правду жизни, треплет за холку отвергнутую им дочь Бессеменовых Татьяну (Татьяна Трудова), как мартовский кот загулявшую кошку. Правда, Татьяна временами и ведет себя соответствующим образом, так что неудивительно. Естественно, сам Горький подобных мизансцен не предполагал, предпочитая доносить смысл с помощью текста. Возбуждающая телесность у Сенина — вместо тысячи слов. А если и слова, то с о-го-го какими интонациями. Например, сцена, когда несчастная Елена Николаевна пытается достучаться до Петра — «Говорите за мной, повторяйте: я вас люблю!» — превращается в демонстрацию какой-то БДСМ-практики, когда разгневанная госпожа орет на своего раба.
У Сенина вообще орут много, по делу и нет. Реплики превращаются в выкрики. Особенно пробирает вставной номер: оказывается, Нил и друзья Елены Николаевны, студент Шишкин (Владислав Ставропольцев) и учительница Цветаева (Марианна Коробейникова), ставят для солдат не какой-то там спектакль, а «Песню о Буревестнике» самого Горького. Которая и проревывается, и пропевается артистами. На сцене находятся олицетворения и чаек, и гагар. Конечно, ужасная банальность и пошлость задаваться вопросом, кто же во всем происходящем является глупым пингвином, — но в голове он вертится.
Словом, «оживляжа» на сцене предостаточно. У Василия Сенина для каждого припасены свои лекарства от опасности задремать над хрестоматийной вещью. Одних займут шлягеры Виктора Цоя и Леонарда Коэна, кто-то отвлечется на татуированный торс Нила — Кирилла Нагиева и точеную стать Поли (Виктория Волохова). Кому-то придется по вкусу нарочитая инфернальность певчего Тетерева (Всеволод Цурило). А те, кто вырос на передачах советского телевидения, с радостным удивлением переключатся на заставку передачи «В мире животных». Все они там, в «Мещанах», звери — буквально вопиет Василий Сенин. Правда, я не знаю, является ли технической накладкой трансляция видеоролика в отзеркаленном виде, или это со смыслом — мол, все мы по эту, звериную сторону экрана. А вот ТАМ на нас кто-то смотрит.
Ну а что же старики, торчащие костью в горле у новой этики юного поколения? Именно так, потому что аллюзии на сегодняшний день и фиги в кармане рассыпаны по спектаклю щедро. Чего стоит акцентированная реплика Бессеменова про то, что «студент есть ученик, а не распорядитель жизни», и его же (на самом деле не его, а супруги) финальный вопрос «За что нас детки-то казнили?».
Если говорить про Акулину Ивановну, то этот образ актриса Светлана Письмиченко решает в трагикомичном стиле. Боль за любимого супруга и страдания из-за непутевых и не менее любимых детей она сочетает с нарочитым комикованием. И это комикование знакомо. Укоряет Акулина Ивановна детей, а в интонациях явственно слышится Надюха из всенародно любимой комедии: «Ну вот тебе на платье и на мороженое! А тебе, Людка — вот! — на сапоги и на помады!» Но чем ближе к финалу, тем трагичнее ее согбенность, тем раздавленнее она.
Сам Василий Бессеменов в интерпретации Артура Вахи — настоящий гвоздь, этакий дюбель, который если сломается, то однажды и навсегда. Эта фигура вызывает глубокое уважение. И я не увидел в нем ничего уродливого, отжившего, того, что должна отторгать жизнь. Когда они с супругой возвращаются от всенощной (еще одна «фига»: Бессеменов — в номенклатурном пальто и шапке-пирожке, Акулина Ивановна — в стиле кремлевских жен догорбачевской поры), то попадают в атмосферу всеобщего неприятия. «Идут богомольцы!» — кричит и одновременно по-змеиному шипит Елена Николаевна, а все вокруг начинают разогреваться, бегать и фиглярствовать. «Меня немного раздражает эта беготня», — произносит морально опустошенная Татьяна. И ее чувства вполне можно разделить. На «Мещан» идешь, предполагая несколько иной стиль поведения действующих лиц. На сцене же Нил удобно усаживается, задрав ноги на семейный стол. Примерно так поступил Василий Сенин с пьесой Горького.
Так что же, на новых «Мещан» не стоит идти? Отнюдь. Несмотря на все странности, спектакль интересен. И это заслуга актеров: каждый из них выписал свою роль блистательно — от главных действующих лиц до эпизодического доктора (яркая работа старейшины труппы Олега Левакова). Будет странным, если спектакль не получит премию за лучший актерский ансамбль. Не вина артистов, что цельной картины в итоге не сложилось. Что мы не увидели ни драмы, ни трагедии, ни фарса.
Впрочем, вряд ли это и злой умысел режиссера. Бывает так, что захотелось высказаться, а в итоге не получилось. С этой оценкой можно не согласиться: в зале было очень много молодых зрителей, и они горячо реагировали на зрелище. Смущает только то, что они веселились над теми сценами, где следовало бы если не плакать, то призадуматься. Реагировали на внешнее, а не на внутреннее.
Из зала выходил огорченным. Публика — дура. Режиссер, выходит, тоже. Тягостно чувствовать себя умнее всех. Неужели пришла пора приобрести шапку-пирожок и ворчать на студентов?
Фото Юлии Смелкиной
