Вампиловская «Утиная охота» в театре имени Ленсовета чуть-чуть опоздала выйти в срок – весенний локдаун затворил двери всех театрально-концертных заведений, и премьера случилась лишь осенью, в слякотный, дождливый сезон, что, в общем, пьесе к лицу.
Драму из жизни сотрудника «Бюро технической информации» Виктора Зилова ставят уже почти полвека, и все эти полвека пытаются разгадать его загадку. И «печоринское» в нем находили, и «гамлетовское», и «достоевское», и, конечно, «чеховское» – тот самый, вечный архетип выпадающего из времени и пространства человека в его экзистенциональном, так сказать, кризисе.
Иногда, напротив, жестко вписывали в эпоху постоттепельную, когда дожди уже сменились заморозками, и начался тусклый, мрачный застой. То есть, трактовали как сугубо «нашего времени случай» (не такого уж давнего, на самом деле), приключившийся с советским итээровцом эпохи раздолбанных «запорожцев» и запойных истерик. Время будто бы застыло и все крутится на одном месте невеселой каруселью: дом-хрущевка, кафе-стекляшка, работа-зараза. Проходит жизнь как ветерок по полю ржи. Да и она, «в сущности, проиграна», как обреченно констатирует один из персонажей пьесы.
Тут ведь вот какая штука – у Вампилова трагедия человеческого удела замаскирована чуть ли не под водевильчик: скучноватая жена, молоденькая любовница, старый ловелас, трусоватый муж-подкаблучник, бойкая подруга. Иногда драматурга понимали очень попросту: лепили бытовую драму на грани мело-, с похмельным синдромом и адюльтером. Иногда, напротив, жали на «символизм»: начинали мигать электроприборами, врубать акустические эффекты и заставлять героев делать пластические этюды.
Самое сложное тут, с одной стороны, не впасть в бытовуху, с другой - как-то избежать игры в популярный символизм. Главным символом у режиссера Романа Кочержевского стал дождь. Никакой новости тут нет, действие у Вампилова действительно разворачивается под аккомпанемент затяжного ливня, о нем много говорят, его окончания с маниакальной страстью ждет Зилов, чтобы отправиться на охоту.
Воды в спектакле много. Она изобильно льется сверху, ею опрыскивает персонажей из промышленного пульверизатора официант Дима, водой
наполняются многочисленные стеклянные банки, расставленные на авансцене – тут, конечно, можно припомнить и хлынувший с колосников ливень в гениальном «Дяде Ване» Люка Персеваля (там, правда, он являл собой некий очистительный смысл), и другие водные процедуры из многочисленных отечественных и зарубежных постановок.
Так что с символическим дождем понятно, а вот, например, с гитарой, которую Зилов с грохотом разбивает в затакте спектакля, – не очень. Этот затакт на самом деле – конец истории, которая будет разматываться в обратном направлении, и никакого намека на зиловское увлечение гитарой более не возникнет. К чему тут она? Чтобы эффектно треснуть ею о планшет сцены? Или, может быть, это отсылка к Гамлету Высоцкого, проговаривающему под гитару пастернаковское «Я один, все тонет в фарисействе…»? Впрочем, оснований так думать нет, метафора с гитарой никак не продолжена, и если уж говорить о музоформлении, то спектакль сопровождает или громко звучащее фортепиано, или агрессивный бой барабанной установки, установленной в глубине сцены. Барабанам, вероятно, надлежит эмоционально подстегивать трехчасовое действие в те моменты, когда оно грозит несколько зависнуть. Как ни странно, зависает оно почти сразу: реплики мальчика Вити, явившегося к Зилову с похоронным венком, распределены между остальными персонажами пьесы, и в этом мутноватом начале начинаешь как-то вязнуть, почти тонуть, не без труда из него выбираешься и думаешь, что Вампилов, перегруженный дополнительной порцией бессвязностей, – это faux pas и какая-то детская болезнь молодого режиссера, перемудрившего самого себя.
Он же, кстати, выступил и художником, и выступил удачно. Сценография выразительна своей преднамеренной тусклостью: блочные стены хрущевки, пустые глазницы окон, безбытная неприкаянность, одинаково безликие квартира, комната в учреждении, кафе «Незабудка»… При этом маскарадность ансамблевых сцен Вампилову совсем чуждая – ядовитых цветов пышные полубалетные юбки у дам, вычурные прически вне времени. Текст, подаваемый то впроброс, то, напротив, со страшным нажимом – будто бы актеры так и не пришли к общему знаменателю в смысле тона, а режиссер позволил им немножко поплавать вольным стилем.
Однако есть актеры, взявшие верный тон сразу и удержавшие его до конца. Во-первых, Лаура Пицхелаури (Галина) - первая на моей памяти зиловская жена, не впавшая ни в опасное страдальчество, ни в слезливую мелодраму. Еще Кушак Александра Новикова (в нелепом пиджаке какой-то попугайской расцветки) убедительный в обеих своих ипостасях – и одураченного начальника, и незадачливого ухажера. Конечно, официант Дима Олега Федорова – тот самый, что бьет в цель без промаха – немногословный, несуетливый, с пугающе застывшим взглядом и ласковой кротостью маньяка.
И, наконец, Виталий Куликов в роли Зилова – «узкий такой, как часы столовые…» (если вспомнить Толстого), бледнолицый, неяркой внешности. Видите ли, Виталий Куликов – артист особенного дарования, редких психофизических возможностей и странно-отрицательной харизмы. Бывает ли такое? В его актерской природе сильно ощущается балетное прошлое – любые, самые простые, самые что ни на есть бытовые физические действия, осуществляемые на сцене артистом Куликовым, дают эффект отточенных пластических этюдов. Берет ли он в руки стакан, поправляет ли галстук, встает, садится – все его мелкие жесты так соразмерны и элегантны, будто бы прорисованы художником. Это, конечно, гравюра в технике сухой иглы. Куликовский Зилов – человек без свойств, или, напротив, человек, обладающий тысячью свойств. Такой, как все, и при этом очень особенный. Вроде бы прямо и твёрдо стоящий на ногах, но будто бы лишенный точки опоры. Он обаятельный циник, безвольный фигляр, по сути – трикстер. Его силуэт с приставленным к животу ружьем и пальцем ноги на спусковом крючке, данный в контражуре, просится быть финалом спектакля, и оно как раз было бы очень экзистенциально и лаконично, но режиссеру опять захотелось проявить творческую фантазию. На сцену вываливаются веселые персонажи, зачем-то звучит фонограмма с вампиловскими ремарками-характеристиками героев, фонограмму перекрывает громкая музыка. То ли жизнь обнулилась, то ли, напротив, продолжается. Словом, танцуют все.
Марианна Димант