«Не боюсь выглядеть смешной»

В Театре имени Ленсовета молодой московский режиссер Кирилл Вытоптов ставит спектакль «Лес» по Островскому. Премьера назначена на 31 марта. Раису Павловну Гурмыжскую играет народная артистка России Лариса Луппиан, о которой Кирилл сказал: «Я Ларису Регинальдовну не знал как театральную актрису. Но я рад, что остановил на ней свой выбор. У нее огромный диапазон - от острой характерности до лиризма, который мне и был нужен. Я хочу уйти от стереотипа громоподобной барыньки с дурным характером, которая щупальцами захватила всю власть в округе. Она у нас и смешная, и трогательная, и мягкая, но в этом нежнейшем цветочке, в этой элегантной птичке скрывается сила и жесткость. Когда она показывает коготки, становится страшно».

- И я, и актеры, занятые в спектакле, - Александр Новиков, Дмитрий Лысенков, Сергей Перегудов - поражены взглядом Кирилла на пьесу - настолько это ново, неожиданно. Репетируем мы с января, и вот только сейчас начинает до нас доходить, чего же он от нас добивался. Кирилл очень упорно, при этом ненавязчиво доносил свою идею. А мы очень послушная труппа, не перечили и пытались уловить смыслы, переклички, ассоциации. Наши герои находятся на распутье в своей жизни. В лесу. Страшно в нем заблудиться, погрязнуть в чем-то непролазном. На сцене много всего деревянного: бревна, палки, которые падают, катаются, герои ходят на деревянных ходулях - все это символизирует лес. Я очень волнуюсь за свою роль, как удастся сочетать в одном лице Гурмыжскую, вздорную и глуповатую, и аристократичную чеховскую Раневскую, - таков замысел режиссера. Моя героиня ничего в жизни не умеет, только любить. Готова сорить деньгами ради молодого любовника. Наверное, так настоящей любви у нее в жизни никогда и не было, и нынешнее ее увлечение - очередная иллюзия. Хеппи-энда не будет, но финал придуман очень интересный. Раскрывать не стану. Переживаю вот еще по какому поводу: на меня наденут платье учительницы с воротничком и парик с белыми короткими волосами - эдакий декаданс. Теперь я по ночам не могу уснуть: все думаю, как этот облик будет сочетаться с тем, как и что я играю? Надеюсь на свою интуицию. Важно быть уверенной в себе, что все правильно делаешь. А я вот столько лет на сцене и так и не научилась быть уверенной, все в чем-то сомневаюсь.

- Я имею дело второй раз в жизни с экспериментом. Первым был спектакль молодого Василия Сенина «Кто боится Вирджинии Вульф» - он идет в театре «Приют комедианта» уже седьмой год, и роль Марты одна из моих самых любимых. А в работе с Кириллом Вытоптовым меня привлекает то, что существовать надо в абсурдных парадоксальных ситуациях, а это меня как раз раскрепощает как актрису, я очень свободно чувствую себя на репетициях. В чем-то принцип игры, предложенный Кириллом, напоминает мне театральные капустники, в которых я просто ас. И потом, Гурмыжскую в прямом прочтении роли мне было бы неинтересно играть - пошловатый образ, как ни крути. Здесь все сложнее. Но посыл Островского сохраняется: артисты оказываются благороднее, чем те господа, которые мнят себя благородными.

- Да, Кирилл нередко говорит мне: «Лариса, а здесь по-настоящему». То есть не надо играть. Я слушаюсь, пытаюсь уловить, чего он хочет. У молодых какой-то свой способ мышления и быстрые реакции. Конечно, это связано с компьютерами, интернетными скоростями, в которых наше поколение мало что понимает. Нам за ними не угнаться.

- Конечно. И горячо поддерживает идею постановщика. Лиза говорит: «Ты должна поверить в молодого режиссера». Я ей: «Палки какие-то у нас на сцене, зачем они?» А Лиза: «Мама, ты обязательно поверь, что это все не случайно». Вот я и доверилась. И я, и все актеры болеем за этот спектакль, потому что понимаем: это будет первое серьезное режиссерское высказывание Кирилла на большой сцене. Он работает очередным режиссером в «Современнике», но прежде были только спектакли на малой сцене или с кем-то вместе. В общем, работаем. А там уж зритель, надеюсь, подкорректирует.

- Ну а как же! По реакции зрителя всегда можно понять, правильно ли ты расставил акценты. И в какой-то момент до тебя начинает доходить, что ты на самом деле играешь. Шелуха отпадает, начинается настоящая жизнь спектакля. У меня это случается обычно с десятого показа. Поэтому я очень не люблю, когда критики пишут рецензии с первого спектакля.

- Рецензии стараюсь не читать. И знать не хочу, о чем там пишется. Больше того, я теат-ральных критиков за малым исключением считаю дилетантами и профанами. За минуту могут разнести спектакль, над которым режиссер и актеры трудились три месяца. При этом я как раз не люблю, когда меня хвалят, - мне нужны конструктивные советы. Но я могу их получить от подруг-актрис, от близких людей и отобрать то, что мне нужно. А критики не дают советов. Критик приходит на спектакль с каким-то своим представлением о пьесе и сложившемся уже у него в голове спектакле. И мало кто пытается проникнуться тем действием, которое он видит на сцене, и сказать, где бы получше что-то сделать. Ругать всегда легко. А вот попытаться полюбить...

- Случаются парадоксальные вещи, причем не знаешь, от тебя это зависит или от зрителя. Вот мы уже несколько лет играем «Заповедник» по Довлатову. Ну идет он и идет. И вдруг на последнем показе зрители начали считывать то, что не считывали два года назад. Они все буквально воспринимали - вот как смешно и нелепо было в 70-е годы! А на последнем спектакле я почувствовала, как зритель соединил то время и нашу реальность и появился какой-то двойной привкус.

- Да у меня всего один антрепризный спектакль «Интимная жизнь», который мы с Михаилом (Боярским, мужем Ларисы Луппиан. - Прим. ред.) уже 16 лет играем. Вот от этого спектакля устала очень. А не закрываем, потому что публика хочет. До сих пор полные залы, звонят администраторы и просят: ну еще разок, ну еще, пожалуйста.

- Нет, конечно же, выходим в настроении. Ведь что такое профессионализм? Умение включаться очень быстро и выключаться также быстро. Можно прилететь в театр таким вот запыхавшимся - и раз, будто кнопка переключается, и ты входишь в нужное состояние. Надел костюм и уже хохочешь, смеешься - ты в роли.

- Ну нет, не циничные. Театральные артисты, наоборот, очень ранимые, трогательные и вообще самые лучшие люди. Я вот сколько ни наблюдаю людей других профессий, не нахожу среди них тех, кто бы так готов был с душой работать за крошечные деньги. Мы же очень зависимы от всего: от случая, от успеха, от режиссера. Идем в профессию только из любви к этому делу, ремеслу. И всю жизнь исследуем человека, человеческие судьбы. Мы прозорливы. Очень много всего видим в людях, оцениваем и оправдываем многое. А причину неудач склонны находить именно в себе. Потому самоеды. Но это счастливая профессия. Мы на сцене можем выплескивать свои эмоции. Вот офисные сотрудники сидят скованные, зажатые, несвободные, не имеют права ничего сказать. А ты дома поругалась со всеми, вышла на сцену - и такие эмоции выдала, такие чувства - еще лучше прежнего сыграла. В общем, мы мудрые и наивные, как дети, которые должны поверить, что палки - это лес, что щепочка - это ложка, вилка и много чего еще. Должны поддерживать игру, даже самую абсурдную.

- Да какие артистки боятся быть смешными! В жизни, да, мне хочется выглядеть прелестно. А на сцене - так там уже не я. В принципе я не боюсь, что обо мне скажут. Даже если я плохо выгляжу - мы, артисты, такие же, как все, тоже стареем, и болеем, и лоск прежний теряем.

- Не знаю. Мне кажется, у меня здоровая психика. И у всех моих друзей и подруг - актеров и актрис - тоже. Надо уметь абстрагироваться. Психика должна быть мобильной. Ты вышел на сцену - у тебя такие амплитуды состояний, такие страсти! А пришла домой - и готовишь котлеты как ни в чем не бывало.

// Беседовала Елена Добрякова