Театр им. Ленсовета
Про «Гамлета» Юрия Бутусова. Я постараюсь коротко, потому что спектакль хвалят из последних сил немногочисленные профильные петербургские СМИ, и уже понятно, что после праздников восторги продолжатся, и зритель спектакль найдет.
Итак, тезис номер раз. Гамлет Лауры Пицхелаури это не режиссерский каприз в духе «поиграем со смыслами», а самое точное прочтение пьесы в этом городе, театре и времени. Дана труппа, дана тлеющая рефлексия россиянина и петербуржца, который в целях ее легализации тянется к «Гамлету», дан невротический общественный и социальный фон. И в рамках освоения реалий Гамлет из нежного мужчины стал сильной женщиной. Еще раз, это давно не новый, но главный уместный ход постановки. Тут можно вспомнить много хороших актрис, игравших Гамлета, при желании даже недавно гостившую в Петербурге Кончиту Вурст можно притянуть сюда же с формулировкой «идеи в воздухе». Но ведь аргументы нужны, когда явление не говорит само за себя. А Гамлет у Лауры получился без нашего одобрения. Этот герой может быть мужественным и женственным попеременно и даже одновременно. Дуэт с Виталием Куликовым (какое-то космически чувственное прочтение Призрака) дает сцене не столько Гамлета-личность, сколько Гамлета-сгусток эмоций, социопата, болезненно, чувствительно привязанного к вымышленному образу. Ощущение мурашек от окружающего морального холода достигает апогея, когда почти квадратная тень от Призрака в пальто защищает от взглядов съежившегося Гамлета, спешно натягивающего платьице в горошек. Принц только что произнес «тот самый» монолог, который выделен, опять же, скорее пластически и на уровне сенсорного, чем умственного восприятия. Пока актриса на хриплом выдохе задает вечные вопросы, Призрак нежно держит ее на коленях и гладит по голове. Это не столько про вопросы личности, сколько про болезненное столкновение вымышленного мира с реальным. О том, как хорошо мечтателю, пока его несет на руках плод его же фантазии. Сильный, благородный Призрак будто убаюкивает принца, а наш герой блаженно обессилел, потеряв много «крови» через душевную рану.
Театр им. Ленсовета
И тут мы подходим к тезису второму, то есть режиссерской трактовке центрального персонажа. Если абстрагироваться от гендерного восприятия (что после Кончиты Вурст современному зрителю и правда легко), то перед нами человек с хрупким телом и непоследовательным, но мощным, стихийным духом. Герой не видит вокруг ничего, кроме засилья пошлого ужаса, но все равно живет жадно, взахлеб. В финале светлая фигурка Гамлета волочит гигантский деревянный меч, и волна жалостливой нежности к персонажу не перекрывает, тем не менее, впечатление о его стойкости. Сложно сказать без спойлеров, но зал вставал с негодующими репликами в духе «а почему драку не показали?» Потому что Гамлет — он как Цой, жив. По крайней мере, в этом спектакле, театре и моменте финал с «дракой» был бы неловкой голливудской надстройкой.
Но давайте посмотрим не только на Гамлета и в Гамлета. И тут заботливый режиссер помогает зрителю, показывая всех героев будто сквозь призму гамлетовского восприятия. Розенкранц и Гильденстерн могли быть вполне самодостаточными и неоднозначными персонажами, а даны гротескными «китайскими болванчиками». Клавдий (Сергей Перегудов) и Полоний (Олег Федоров) в половине сцен карикатурно кривляются, чем, впрочем, радуют партер. Рядом со мной сидели две пожилые дамы, которые ушли во втором антракте, потому что Полония убили, а «он был самый прикольный». По мне «прикольнее» была Офелия Федора Пшеничного — гротескный хук, от которого у воспитанного театрала перехватит дыхание. Беспощадная смесь Питера Брейгеля с немой комедией, в которую нас макают вместе с Гамлетом. Верными трагедийному пафосу остаются Гамлет, Призрак, да Офелия, что характерно, в основном после смерти (та ипостась героини, которую играет Юстина Вонщик).
Еще одна вещь формирует противоречия этого маняще яркого спектакля. О ней нужно было сказать в самом начале: свет. Привычный черный фон коробки сцены Ленсовета, уже заслуживший чуть ли не отдельную роль в постановках Бутусова, переодет в радикально белый (сценография Владимира Фирера). Что дает «зеленый (формально наоборот — конечно, красный) свет» цвету (художник по свету — Александр Сиваев). «Гамлет» стал ритуально эстетским, графичным настолько, что местами это театр теней. Обычно за такое хвалят (или ругают) авторский кинематограф, тут можно намекнуть на родство с «Макбет.Кино». В любом случае почти непрерывный четырехчасовой вау-эффект дополняет тонкий, хрупкий посыл постановки.
Чего ждет принц от нас, зрителей? Он как будто капризно что-то выкрикивает в ожидании «драки». Он говорит напоследок: «Буду! Буду!». По прошествии времени кажется, что аплодисменты — наша присяга, и вот такой он, наш король. С неврозом, мнительностью и доверчивой податливостью. Иногда очень сильный, а иногда готовый сказать «хочу на ручки».
