Скоро спектаклю исполнится год. Какие изменения произошли с ним за это время? Люди, которые увидят вашу игру в первый раз на фестивальных показах, увидят нечто другое, отличное от премьерных спектаклей?
Нет, я думаю, что нет. Обычно, Юрий Николаевич Бутусов предлагает такую сложную схему взаимоотношений и существования, к которой нужно прийти. У кого-то это получается легче, у кого-то сложнее. Наш спектакль рос. В ноябре мы играли в Москве на фестивале в театре у Генриетты Наумовны (МТЮЗ), и, по моим ощущениям, только к тому спектаклю мы устаканились.
Какую схему предлагает Юрий Николаевич? Чем отличается его метод работы режиссера от подходов других режиссеров?
Хорошо, когда режиссер уверен в артисте. Тебе его уверенность передается, ты понимаешь, что на верном пути. Юрий Николаевич Бутусов – эксклюзивный режиссер. Его метод ни на что не похож. Это уже вторая моя с Юрием Николаевичем. У меня нет с ним абсолютно никаких шероховатостей, мне очень интересно существовать в мире, который он создает. Что касается «Дяди Вани», то режиссер с первого до последнего дня репетиций находился с нами в комнате. Был один случай. У меня случилась серьезная проблема с зубами, я отпрашивался с репетиций.
– Юрий Николаевич, мне надо к зубному.
– Сергей, ну, как же? Нет.
– У меня там все повываливается! Я на два часа хотя бы…
И вот я лежу под наркозом, а у меня телефон разрывается. Берет трубку доктор, на том конце:
– Здравствуйте, это Бутусов. А вы кто?
– Доктор. А Сергей под наркозом!
– Как? Мы без него не можем репетировать…
Это мы сейчас смеемся, а тогда такой был темп работы. Я уже много лет работаю и могу сказать, что только в таком темпе можно что-то сделать. И повторюсь, с первого до последнего дня репетиций мы все существовали вместе.
Сколько длился выпуск?
Мне кажется три месяца, и репетировали мы не по восемь часов. Были удлиненные репетиции. Сумасшедший темп существования, надо попотеть.
Если все персонажи вашего спектакля – пациенты, какой диагноз у вашего героя Серебрякова?
Это шикарный вопрос! Я не знаю. Серебряков предстает в разных ипостасях. В первом акте он такой холерик: перепады настроения от абсолютной благости до атомных алкогольных вспышек. Во втором акте он инфантильный ребенк. Персонаж очень интересный. Вы не представляете, как я люблю этого человека!
Да, во втором акте гениальная сцена раздевания Серебрякова!
Спасибо! Если бы вы знали, как это родилось... В комнате, где мы репетировали, было очень жарко. Я начал пробовать сцену, но был достаточно тепло одет. Мне стало жутко жарко, с меня текло, и я сам во время монолога начал раздеваться. Как Бутусов обрадовался! И потом все ребята возрадовались тому, что я сделал.
Как вы оправдываете для себя профессора? Его поведение, эгоизм? Он же отрицательный персонаж…
Нет, это проблема интеллигентных людей. Пусть о судьбе Серебрякова делает выводы зритель. Мой педагог Игорь Владимиров учил меня и всех моих однокурсников любить своих персонажей. Всегда, чтобы донести проблему героя до зрителей, к нему нужно нормально относиться.
Приведу пример из спектакля «Ревизор» (спектакль Театр им. Ленсовета в постановке Сергея Федотова – Прим. ред.). Кто такой Городничий – вор, хитрец. Но у нас так выстроен финальный монолог, что зрители жалеют Городничего: «Бедный, какой же он бедный». Поэтому нужно своего персонажа чувствовать нюхом. Как от него пахнет, как он причесан, какие у него аксессуары и так далее. Не смотря на сумасшедшие ритмы, которые предлагает Юрий Николаевич, он всегда уделяет внимание мелочам: не дай бог, будут не та обувь, не та рубашка, не та бабочка, не тот платок. У нас даже был конкурс на название спектакля, я сразу предложил: «Manet omnes una nox» («Всех ожидает одна и та же ночь», Горций «Оды»), и Юрий Николаевич задумался.
Случались ли какие-то неожиданные реакции зрителей на спектакле «Дядя Ваня»?
Разные реакции все время. Иногда смеются, иногда спектакль идет в полной тишине. Каждый раз по-новому. Мне очень интересно играть этот спектакль. Как будто выходишь на арену. Я всегда на этом спектакле замотивирован. Спрятаться не за кого, нас мало.
Вы служите в Театре им. Ленсовета уже сорок три года. Сейчас театр переживает сложный период, это сказывается на труппе?
Я ничего не могу сказать на эту тему. Я переживаю, очень тяжело.
