Сидя на гнутой жестяной цистерне, этакая кэрролловская троица разыгрывает «Убийство Гонзаго»: Гамлет в облачении барочного пажа, тень отца Гамлета, раскуривающая кальян, и Горацио, с готовностью кашляющий на каждый выдох этой призрачной гусеницы, с добросовестностью бродячих трагиков льют в ухо яд. Персонажи заговаривают Шекспиром в изложении современного поэта и переводчика Андрея Чернова. Кажется, режиссер Бутусов выбирает этот перевод только потому, что нужен какой-то перевод, любой, неузнаваемый, слова, слова, слова. Так же и сценографическое решение словно бы только и должно исполнять роль сценографического решения. Высятся белоснежные порталы, и белоснежный задник от действия к действию то заваливается назад, то наклоняется вперед. Все это напоминает множество других сценографий, но более всего заготовку, пустой, недовоплощенный макет. Внутри макета живет Гамлет Лауры Пицхелаури, такой же недовоплощенный, опытный образец. Даже в этом гендерном перевертыше — Гамлета играет женщина, — по сути, нет ничего про гендер, а только про смерть. Явственно звучат в сцене на кладбище слова Могильщика Александра Новикова «У мертвеца нет пола», и справедливы они не только для разъятой в спектакле на мужскую и женскую ипостась Офелии, но и для Гамлета. Однако Бутусов вглядывается и вглядывается в своего героя, как в череп Йорика, пытаясь узнать в субтильной фигуре Лауры Пицхелаури какого-то старого знакомца. Вот, кажется, в одной сцене Гамлет—Пицхелаури — вылитый Майкл Джексон, с влажными волосами, закрывающими поллица, и странненькой походкой, вот уже на Гамлете широкие белые штаны с подтяжками, и это не Джексон, а Чаплин, а потом и вовсе мерещатся героические персонажи японского аниме, меченосцы из компьютерных игр, буддийские изваяния или, наконец, Малыш, признавший в Могильщике своего блудного приятеля Карлсона. Недовоплощенный, призрачный Гамлет, прекрасное видение, вот оно сидит, идет или лежит, свернувшись калачиком, но стоит Гамлету произнести хоть слово, прекрасное видение исчезает. Слова, слова, слова пробираются по связкам Гамлета с треском и скрежетом. Долго и мучительно звуки и целые монологи извлекаются посредством скрипучей флейты, сломанной, проржавевшей…
В. Куликов (Призрак), Л. Пицхелаури (Гамлет). Фото Ю. Смелкиной
Но прежде чем Гамлет заговорит, маленький адский театрик разыграет для нас пантомиму с бутылками. Долго и неторопливо на длинный-длинный стол артисты и реквизиторы медленно, почти в рапиде, будут нести пустые бутылки, опуская по две за один подход. Две, еще две, еще две, еще и еще… В это время на втором плане Горацио — Роман Кочержевский, слегка пританцовывая, будет тренькать рукой по протянутой из одной кулисы в другую бельевой струне и танцевать, но не так неистово, как танцевал сам Юрий Бутусов в «Чайке», и не так, как Лаура Пицхелаури в «Макбет. Кино», и даже не так, как отплясывали многочисленные герои «Барабанов в ночи». В «Гамлете» все танцы вполноги, все вопли вполголоса. Время рок-н-ролла прошло, пришло тягучее безвременье, где похоронные торжества перетекают в свадебные, а свадебные снова в похоронные и так до бесконечности. Время в спектакле тянется мучительно, как никогда, и бутылки заполняют и заполняют стол, чтобы после короткой разговорной сцены так же медленно исчезать с него.
Л. Пицхелаури (Гамлет), А. Новиков (Могильщик). Фото Ю. Смелкиной
Впрочем, стоит сказать и об эпизоде, который играется между их появлением и исчезновением. Клавдий Сергея Перегудова в напяленном на собственную обширную шевелюру лысоватом паричке что-то говорит Гамлету, но дело не в словах. Гамлет— Пицхелаури, пройдя фирменной походкой на согнутых ногах через диагональ уставленного бутылками стола, оказывается на коленях у Клавдия маленьким, хрупким мальчиком с заплаканными глазами. Зафиксировали мизансцену.
А за ней следует другая, в которой Горацио и Гамлет, смертельно пьяные, шатающиеся, как надувные ростовые куклы, разыгрывают диалог о призраке отца Гамлета. И появляется Призрак Виталия Куликова в плаще и в шляпе, одним своим видом привнося атмосферу нуар-детектива. Он останавливается у дальнего края поминально-свадебного стола и что-то оттуда говорит. Опять слова сливаются в единый гомон, не долетают до зрительного зала. В памяти остается только сидящая на другом конце стола Лаура Пицхелаури с позолоченным лицом и гримасой Гаутамы Будды, узнавшего, что за стенами папиного дворца корчится в страданиях большой незнакомый мир.
Следом за расстроенной флейтой по имени Гамлет нам предстает мужская ипостась Офелии (Федор Пшеничный) с мимикой и пластикой умирающего от шальной пули робота Вертера. Небольшая эмоциональная палитра этой Офелии компенсируется эмоциональностью его женской половины (Юстина Вонщик), имеющей в третьем акте длинный предсмертный монолог. В сценах же прощания с Лаэртом и разговоров с Полонием и с Гамлетом лицо Офелии мечется от нервного тика к улыбке и обратно.
Р. Кочержевский (Горацио), Л. Пицхелаури (Гамлет). Фото Ю. Смелкиной
Гертруда Евгении Евстигнеевой, бледная фарфоровая статуэтка с вечно удивленным лицом и рыжей шевелюрой королевы-девственницы, и ее от сцены к сцене все более спивающийся супруг принимают у себя хрестоматийного хлопотуна Полония Олега Федорова, который словно сбежал из труппы тех самых привечаемых Гамлетом трагиков. Олегу Федорову единственному будто есть дело до всех этих слов Шекспира—Чернова. Он в них находит юмор и смыслы, в них черпает характерность и мотивировки. Пока все остальные играют здесь в совсем другой театр. Так же профессионально работает со словом только бродячий комедиант Александра Новикова, сам оглашающий (в оригинале произносимый Гамлетом) монолог об игре и исполняющий «Убийство Гонзаго» в нарушение всех этих предостережений. Этот вставной актерский номер был бы устрашающе хорош, будь он в полном одиночестве, в окружении иного театра. Но то Полоний Олега Федорова с его речевыми фейерверками, то никак не соединяющиеся в способе существования Розенкранц с Гильденстерном Всеволода Цурило и Сергея Волкова словно бы кажутся участниками труппы громкоголосых столичных комедиантов.
Сцена из спектакля. Фото Ю. Смелкиной
На все эти актерские эскапады, на сюжетные перипетии и даже на собственную роль во всем этом бедламе с каким-то злым алкогольным отчуждением смотрит Клавдий Сергея Перегудова. Его молитва «нераскаяния», его ленивые интриги и вдохновенная деградация, реплики и кивки в зал, очевидно, к тому, что этот пьянчужка единственный знает, что там, в конце истории.
А вот с чего начинается «Гамлет»? «Гамлет» Бутусова — не с диалога стражников Бернардо и Франциско и даже не с разыгранной на троих сцены «Мышеловки», начинается он с такого или почти такого диалога:
Л. Пицхелаури (Гамлет), Р. Кочержевский (Горацио). Фото Ю. Смелкиной
С. Перегудов (Клавдий), Л. Пицхелаури (Гамлет). Фото Ю. Смелкиной
— Слушай, как умер Гамлет и тому подобное?
— Славик, ты че, …нулся, я не знаю, как умер Гамлет.
— Я вспомнил, когда он умер, — давно… Гамлет умер давно.
Определенно во вселенной этого спектакля Гамлет умер давным-давно, само собой мертвы Розенкранц с Гильденстерном, и все другие тоже умерли, да что там умерли — стерты, удалены.
Рискну утверждать, что «Гамлет» Юрия Бутусова — это постапокалиптическая фантастика в оболочке узнаваемого бутусовского спектакля-сна. Представьте, что после мощной техногенной катастрофы несколько выживших «славиков», черепные коробки которых так же пусты, как пусты все другие цифровые носители, пытаются с помощью одного великого сюжета восстановить утерянные культурные богатства человечества. «Славики» силятся вспомнить, собрать один старенький миф, думая, что он ключ ко всему остальному, но этот ключик открывает лишь пыльные запасники всяческой театральной рутины: плешивые парички, разноцветные галстуки, старые макеты декораций. За очагом шекспировской трагедии оказалась лишь дверца, ведущая в маленький адский театрик, но кому он сейчас нужен.
И вот в избавившемся от бесчисленных бутылок и другого театрального хлама пространстве появляется Буратино Гамлет. Он волочит огромный деревянный бутафорский меч, а за ним темнота, театр отступил. Лишь слышен нарастающий гул и, кажется, пахнет серой. Пора уже тебе, наконец, покинуть этот адский театрик, Малыш Чарли, малыш Будда, малыш Гамлет.
Январь 2018 г
