|
Первая премьера главного режиссёра театра им. Ленсовета Юрия Бутусова - личное размышление автора спектакля над известной классической пьесой.
Если из театрального зала во время спектакля уходят люди, демонстративным стуком каблуков нарушая тишину, - это констатация колоссального успеха или грандиозного провала. В случае Бутусова: успех - его, провал - тех, кто ушёл, не считая нужным приложить к увиденному ни того, что гордо именуется интеллектом, ни того, что трактуется как внутреннее чутье, ни того, что во все времена будет почитаться как душа. Ушли, потому что театр их заставил трудиться: принимать сердцем, вспоминать, ассоциировать, делать выводы. Размышлять пять с лишним часов подряд (а на премьере почти шесть) - занятие, видимо, не для всех. Невероятный пример неопровержимого доказательства элитарности театра - клейма, против которого в случае другого режиссёра и другого спектакля я лягу костьми. А сбивает зрителя с панталыку нехватка привычных слов, привычного порядка действий, смещение эпизодов и героев...
Тексты
Прежде, чем упрекать Юрия Бутусова в «оскорблении чувств верующих в Шекспира», каждому из зрителей надо бы «признаться в содеянном»: кто, как давно и насколько внимательно читал или перечитывал трагедию «Макбет». А вот насколько Бутусов знает и остро чувствует каждое шекспировское слово, становится ясно уже после первого действия. Настолько остро, что, убирая фрагменты текста пьесы в переводе Андрея Кронеберга, режиссёр вместо них выводит целые линии, создает лишь вскользь упомянутые образы и порой даже избыточно расшифровывает все данные гением намеки. Но здесь всё слово в слово по Шекспиру, хотя и всё ассоциативно, всё пропущено через личностную призму. Если у Шекспира ветер упоминается, у Бутусова он «обналичивается» трепещущим у кулисы актёром или сбивающей с ног музыкой. И ветер этот, согласно угрозе одной из ведьм, иссушает, доходя до бури (разнокалиберные автопокрышки, во множестве падающие на сцену), выносит всё человеческое, изводит героев спектакля (кстати, заявленный во первых строках трагедии дождь здесь тоже хлынет и не раз, «смывая все следы», но не даря облегчения). Если герой в пьесе жалуется, что ему страшен каждый звук, Макбет-Бровин будет безмолвно корчиться под неведомо где родящийся гонг, физически прибивающий его к земле. Если на словах Макбет проводит циничную параллель «люди-убийцы - собаки», то налицо будет и «верный пёс» в его облике - тот же убийца, как и профессионалы, которых он посылает убрать Банко. А уж коли в тексте классика Макбет хочет видеть жену в виде «русского медведя», то режиссёр выведет в сцене первого пира (сразу после убийства Дункана) именно медведя - лохматого и донельзя натуралистического...
«Картинки»
Сцена театра им. Ленсовета «раздета», черна, «превращена» в съемочный павильон, в пространстве которого периодически будет светлым «экранным» пятном мучительно нащупываться следующий кадр или ракурс. И лицо кинозвезды Алена Делона в мерцании кинопроектора (и Бровин-Макбет рядом: «Знаете, как он в кино попал? Чисто случайно!»), здесь более чем уместно: большинство героев, сыгранных этим баловнем судьбы - солнцеликие Янусы с чёрной душой.
Так спектакль и запоминается - яркими фрагментами. Один из них долгий - «попавшие в кадр» ведьмы на лужайке - милые, нежные, но ясно - колдуют. Другой, полная противоположность - остервенелая пляска тринадцати участников спектакля во главе с самим режиссёром под джексоновский хит «Jam». Если ведьмы наколдовали трагедию, труппа и Бутусов «нашаманят» спектакль... Действительно, «Макбет. Кино» «работает» на уровне подсознания тех, кто вовремя «подключается» к процессу: спектакль гипнотизирует, завораживает, околдовывает.
Другая сильная «картинка» - трон Дункана, и всегда рядом канат, как прообраз петли, дамоклова меча над любой властью. Ещё: два «бала вампиров» - ужины в доме Макбета, один, когда убит Дункан, другой - когда убит Банко. В первом случае ритм, отбиваемый теми, кто попал в смертельный круговорот борьбы за трон, чётко диктует - терять им нечего (созвучие «пир» - «Пиррова победа» само собой приходит в голову). Во втором, обдуваемый ветром Макбет-Куликов, замирающий в позе эмбриона на столе, только что искрившем хрусталём, подсказывает: понять, что его могут убить, может лишь убивший. Силён и эпизод, в котором Макбет и его жена наслаждаются царственным положением (коронная сцена дуэта Пицхелаури-Куликов): она - чёрная королева, он - шут при дворе Её Величества. И, конечно же, в третьем действии: леди Макбет, вытанцовывающая из себя под музыку того же Джексона содеянный ужас. И не важно, придумала ли она всё, как ведьма, или происходит это на самом деле - безумие убийства съедает её изнутри, ища выхода наружу... Перечислить всё запоминающееся невозможно: тут «смешались в кучу кони, люди», ласточки, которым не жить там, где пахнет убийством, соколы и убивающие их совы.
Смыслы
Привычного развития сюжета здесь нет. Спектакль, как кинофильм, составлен из разнесённых по времени эпизодов (время - ещё один герой, постоянно звуками напоминающий о себе), но здесь важно не содержание, а размышление по поводу содержания. Кажущаяся сумятица пронизана жёсткой логикой эмоции: не тем занята леди Макбет, не тем... Именно нарушение основной женской функции - созидания (недаром леди Макбет и по Шекспиру бездетна), приводит к тому, что мир рушится, подменяет ценности, подменяет людей, подменяет времена (некоторые обращения со сцены напрямую к современнику очевидны). Леди Макбет тут - одна из ведьм (Лаура Пицхелаури), Макбет встаёт на место Дункана (Ивана Бровина сменяет Виталий Куликов). Флинс (Роман Кочержевский) становится сыном Макдуфа, и так далее. На «своём» месте в спектакле, кажется, лишь Дункан: все прочие стремятся занять и постоянно занимают чужие места. И в становлении этой тенденции, похоже, подозревается ХХ век, чей адский котел заварил несусветную кашу лжи, лицемерия и зависти, замешанных на крови. И зеркала, в которые смотрится Макбет, сродни портрету Дориана Грея, они символичны: так хочется, содеяв зло, остаться собой. Но не выходит: зло сковывает, старит, рождает безысходность и вынужденное зло (так леди Макдуф - Анастасия Дюкова собственными руками убивает своего сына, оставляя его нагим в снегу - выхода-то нет, убьют другие!). Но нескончаемый ветер расшевелит, наконец, Бирнамский лес, тиран падёт. «Благослови вас Бог и всех готовых на добро и мир» - хорошо, чтобы это так и случилось...
Екатерина Омецинская
|
