Это была неожиданность, когда Рома Кочержевский предложил вам роль Зилова?
Нет, не неожиданность. Вообще «Утиная охота» – это была такая моя просьба к режиссёру.Пересмотрел накануне «Отпуск в сентябре», и пришло желание это делать. И потом, актуальная тема. Вдруг наступает такой момент, когда человек останавливается и хочет проанализировать свои поступки, свою жизнь. Как-то так, мне было важно и интересно с этим поработать. Мы много придумывали и делали здесь и сейчас.
О горизонте и попытках услышать самого себя
Утиная охота – это истинная жизнь или небытие?
Конечно, небытие. Понимание того, что вот где-то там будет хорошо. Я помню, как в детстве в санатории нас вели купаться. Мы шли по длинной-длинной дороге. По обеим сторонам были деревья. И в конце дороги деревья пропадали, и ты понимал, что там горизонт, что там что-то такое невероятное – наверное, счастье. Что надо идти именно туда. И ты туда приходишь. А там ничего нет. А горизонт всё время отдаляется, ты дошёл до этого места, а оказалось, что всё не так. И ты опять идёшь. И никогда не приходишь.
Но это же и бегство внутрь себя?
Мне кажется, полезно и очень важно оставаться наедине с собой. Как Пётр Мамонов говорил. Попробуй просто выключить свет в квартире и побыть в тишине. Чтобы никаких звуков и темнота абсолютная. И себя спроси: «А кто ты?». И попробуй себя услышать. Это очень важно.
О том, что каждому – своё
«Жизнь, в сущности, проиграна»? Человек сам виноват в этом или это какие-то глобальные вселенские процессы?
Говорят же: хочешь быть счастливым – ну и будь им. Всё просто. Тут дело в том, что для счастья нужно. Каждому своё. Для кого-то – ноги-руки есть, голова соображает – вот и счастье. А для кого-то что-то другое нужно.
Когда ничего уже нет, остаётся последнее и самое важное. Для Зилова – утиная охота. А для вас?
Что остаётся? Покаяние, наверное. Для меня утиная охота – начало чего-то нового. Новый круг, новый виток. Очищение.
О любви
Если в пьесе Зилов рвёт все связи с жизнью, то в спектакле Зилов и Галина отчаянно цепляются друг за друга, пытаются что-то сохранить.
Для нас это основная линия, мы пытались вывести их отношения на первый план. Галина пытается достучаться до него. Но он не слышит, он находится в своём мире. Но всё же, у Зилова и Галины – серьёзные чувства. Это всё равно есть. Не такой уж Зилов конченый эгоист, не совсем. Он не подлец. Он, конечно, делает ужасные поступки. Но подлец бы всё это спланировал. В Зилове нет коварства. Его кидает из стороны в сторону. Он не даёт себе отчёта, какие будут последствия, он не думает, что может ранить кого-то. Если бы он понимал это, может, он бы этого не делал.
Зилов всё же любит Галину? Он вообще способен любить?
Я думаю да, конечно.
Что такое любовь?
Вот он и ищет ответ. Или для меня? Не могу так сразу ответить. Не хочу заученными фразами. Не знаю… Любовь – это вообще больно. Это жертвенность. Самопожертвование. Ты начинаешь жить другим человеком. Чем больше твоя любовь, тем больше страх потерять этого человека.
Почему женщины любят Зилова? Почему притягивает эта склонность к разрушению?
Это вопрос к женщинам. Вообще часто бывает, что девочки выбирают негодяев. Правильно же? А почему? Потому что негодяи открыты, свободны. Они такие, какие есть, не пытаются спрятаться под маску приличия.
О переменах и о поиске предназначения
После событий, которые происходят с Зиловым, наступает либо смерть, либо перерождение. Вообще человек может измениться?
Люди сложно меняются. Но думаю, что какое-то сильное потрясение может заставить человека изменить свою жизнь, приоритеты, выбрать какой-то новый, ещё неведомый ему путь. Мне кажется, это не так часто случается, но случается.
В «Утиной охоте» заложено очень много философских, мистических тем. Вы верите в судьбу, в то, что всё неслучайно и имеет какой-то более важный смысл?
Вообще да. В судьбу верю. Просто не всем удаётся рассмотреть какие-то её знаки, подсказки. Человек всю жизнь себя ищет. Мы можем в середине жизни вдруг понять, что мы вообще для другого были предназначены. Для чего-то, чего даже не могли предположить. Допустим, человек был рокером всю жизнь, а в конце жизни понял, что он – священник, что это его призвание. Вот может такое быть? Может.
Вы же и про себя это говорите? Вы были артистом балета, не сразу стали драматическим.
Да, не сразу. Но желание всегда было. Ну как желание. Я очень любил стихи, но учил их исключительно для себя. Чтобы в компании рассказать. У меня было коронное стихотворение – «Утопленник» Пушкина. Ух, я с таким удовольствием его рассказывал!
Я понимал, что в балете первым я не стану. Всю жизнь в кордебалете? И что? И потом, балетный век всё-таки короткий, в 38 ты уже, считай, пенсионер, а до 38 надо ещё дотанцевать. Друг поступал на актёрский – и позвал меня. А я как раз тогда из-за травмы не поехал на гастроли с Театром балета Эйфмана. Думаю, схожу на прослушивание – попробую. Друг в последний момент передумал идти. Ну а я уже пришёл… а там очень много абитуриентов, никого не знаю, все повторяют тексты, поют песни. Я был далёк от этого. Я думал, зайду, как в кино: длинный стол с красной скатертью, комиссия, я спою, станцую, прочитаю стихотворение… и – да или нет. А там туры, потом коллоквиум. Но я быстро втянулся и решил довести дело до конца. Меня взяли. И надо было принимать решение. Всё то, чем я занимался 14 лет, оставить позади и начать новую жизнь. И всё-таки я решился. Начать сначала. Опять институт. Театр.
В «Приюте комедианта» мы играем спектакль «Три товарища?», это истории трёх артистов балета. И каждый плачется: «А если б я тогда…», «А меня ведь звали…», «Не использовал шанс… упустил момент…». И так всегда. Поэтому… лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Хотя бы попытаться.
О жизни спектакля
В конце спектакля – звонок. Почти что «как умер Гамлет» в начале «Гамлета» Бутусова. Как умер Зилов и умер ли? И жил ли вообще? Но раньше же у вас был другой финал?
У нас было несколько версий финала. Была закольцовка: в начале спектакля мы выходим и начинаем надевать на себя образ героев, которых будем играть. А в конце – сброс. Выход на публику уже не в образе. Был ещё один вариант финала: после того, как звонит телефон, и я спрашиваю: «Кто это? Кто это, отвечайте!» – выходила Ирина на передний план. Смотрела на меня. Я стоял с этим ружьем и смотрел на неё.
В остальном, по мизансценам почти ничего не изменилось. А по смыслу… Зрителю будет виднее, что поменялось. Каждый раз спектакль звучит по-разному. Ну и потом, сегодня я – такой, завтра – другой. Это даже не про настроение, а про то, какой я сам на данный момент. Что во мне есть. Или чего нет. Надо отталкиваться от себя, чтобы герой жил со мной, а не отдельно.
А в вас что-то поменялось из-за Зилова?
Это как в каком-то интервью Михаила Пореченкова спросили, чем отличается кино от театра. Он говорит: «В кино ты должен заряженный войти в кадр и сыграть. А в театре ты постепенно набираешь, набираешь, погружаешься». «Ну и как глубоко вы погружаетесь?». «Порой до печени достаёт». Ну вот. До печени, может, и не достаёт. Но всё равно погружаешься, есть о чём поразмыслить. Иногда мы вытворяем какие-то вещи, делаем больно людям, которые нас любят и которых мы любим. Надо как-то учиться ценить и беречь то, что у тебя есть.
Почему важно, чтобы спектакль шёл сейчас?
Не знаю, может, и не важно. Каждый для себя выбирает, что ему важно, а что – нет. Я никому ничего не навязываю. Просто есть такая история, Зилов, на мой взгляд, вот такой-то и такой-то. Я его не пытаюсь ни оправдать, ни наоборот. А дальше – судите сами, имеет ли он право на сострадание.
