Режиссер и автор сценографии премьеры «Обыкновенная история» в Театре им. Ленсовета Роман Кочержевский создал очень стильный спектакль по классическому роману А. Гончарова.
Премьера качественно отличается от его предыдущих спектаклей на этой сцене. Если раньше режиссер числился в ряду талантливых последователей Юрия Бутусова, но никак не мог проститься со своим ученичеством, то в «Обыкновенной истории» долгожданный прорыв, безусловно, случился. Сценография, мизансцены, костюмы, свет – тщательно продуманы, подчинены единой идее и целенаправленно работают на нее. Режиссер играет с петербургским мифом русской культуры. Для этой трактовки романа Гончарова Северная столица не просто место действия, она становится основным фоном происходящего, активно воздействуя на молодого героя. Тень медного всадника буквально маячит за спиной Адуева-младшего, напоминая о пушкинском Евгении и герое «Подростка» Достоевского («Долгорукий, но не князь»). Так в спектакле возникают отсылки к двум смыслообразующим линиям петербургского мифа – пушкинскому Петербургу и Петербургу Гоголя – Достоевского. При этом сквозь условный XIX век спектакля «Обыкновенная история» просвечивает сегодняшний день. Да, современность постановки лежит не только в области отточенных технологических приемов, хотя, говоря о постановочной команде «Обыкновенной истории», нельзя не отметить блестящую работу художника по свету Константина Бинкина, который свето-тенью просто-таки рисует картину за картиной сценического действия. Световая партитура Бинкина напоминает музыкальное произведение, так легко и изящно, используя разные планы, ширину и высоту пространства, художник выводит героев из интерьеров в экстерьер, кадрирует, замедляя или ускоряя действие, играет масштабами, следуя режиссерскому ритму. Свет здесь танцует собственный сюжет, а не просто расставляет смысловые акценты или освещает «точки» (как это часто бывает), равноправно играет в общем хоре с постановочными решениями режиссера-сценографа, актерскими партиями главных персонажей, переплетая все компоненты сетью разнообразных лучей, световых рам и видеопроекций.
Основой визуального решения «Обыкновенной истории» Кочержевского стала отраженная реальность. С колосников сцены над происходящим действием свисают, покачиваясь, словно маятники, классические петербургские фонари, перевернутые вниз головой, нечто подобное можно наблюдать в жизни, когда разводят петербургские мосты. На самом деле, режиссер меняет точку восприятия. Вместо того, чтобы смотреть на все происходящее из партера снизу вверх, мы смотрим на все действие, будто на отражение в воде, с набережной Фонтанки или Мойки – сверху вниз. Визуализирует этот эффект проекция воды, ее транслируют на всю сцену и всех, кто на ней находится, когда дядя главного героя отбирает у своего прекраснодушного племянника очередной романтический атрибут, безжалостно бросая в черные воды петербургской реки милые сердцу юноши предметы. Это может быть локон возлюбленной, сохраненный на память о первых чувствах, или наивные стихи, в которых эти чувства едва обрели свою плоть.
Жизнь героев превратилась в свое отражение в мутных водах рек и каналов имперской столицы. Условная пластика персонажей, особенно в сценах несчастной любви Александра Адуева (Федор Федотов играет молодого героя «юношей бледным со взором горящим») усиливает эффект эфемерности происходящего. И этот мотив тоже из нашего времени. Мы теряем смысл привычных жизненных действий, но часто автоматически продолжаем жить по старым схемам, играть прежние социальные роли, утратив чувство реальности.
В «Обыкновенной истории» есть сцена, где персонажи посещают театр. В этой комической зарисовке артисты усаживаются в ряд на сцене лицом к лицу с реальными зрителями. Публика смотрит на артистов, изображающих типичную публику. Мы сидим и смотрим глаза в глаза самим себе. Вот оно буквальное зеркало сцены! Сделано это Романом Кочержевским без излишней акцентировки, как бы впроброс, но это совершенно экзистенциальный эпизод, который дает спектаклю еще один выход в день сегодняшний. Сценами, подключающими зрителей ко второму-третьему плану постановки, становятся также недлинные и не слишком запоминающиеся части спектакля, в которых возникает образ русской провинции с ее вечной не меняющейся столетиями неустроенностью и тоской. Именно оттуда выталкивает судьба молодого племянника в мегаполис к респектабельному дяде. Адуева-старшего играет Александр Новиков. Артист настолько органично смотрится в этой роли, что кажется наделяет своего героя собственным обаянием, иронией и умом. И, конечно, классические сцены пикировок дяди и племянника (за них-то мы и любим этот роман) становятся еще более привлекательными. Уверен, что для большинства публики эти эпизоды запомнятся как лучшие моменты спектакля. Дуэт Александра Новикова и Федора Федотова сложился в прошлогодней премьере Театра им. Ленсовета, спектакле «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» в постановке Б. Павловича. Роман Кочержевский в своем спектакле подхватывает тот дуэт. Смотреть, как, раз за разом, элегантный дядя в коротких словесных дуэлях кладет своего юного племянника на обе лопатки – отдельное удовольствие. Флегматик дядя миллион раз наступил на все грабли, на которые с завидным упорством и неизменным успехом напарывается его племянник. И вот порывистый, романтически настроенный неврастеник Адуев-младший почти повержен. Сила ума, опыт и знание жизни, кажется, победили, и мы должны увидеть, как изменился этот человек. Но режиссер меняет ракурс (на смене этих ракурсов – все не то, чем кажется – к слову, выстроен весь спектакль), маятник повествования резко улетает в другую сторону, и всю вторую половину постановки мы наблюдаем полное фиаско Адуева-старшего. (Драматургически этот поворот подготовлен слабо, поэтому мгновенное превращение победителя по жизни Адуева-старшего в аутсайдера смотрелось на премьере несколько натянуто). Оказывается, что практического ума и опыта недостаточно, чтобы сделать счастливыми самых близких. И вот идеальная жена дяди – Елизавета (Лидия Шевченко), героиня, словно сошедшая из финала «Укрощения строптивой», уверенная в себе и своем положении, живущая в полном согласии с мужем, статная, красивая женщина чахнет на глазах оттого, что Адуев-старший и не может ей дать, может и хотел бы, но не в силах, не в его характере. Он пытается, и затравленный взгляд, каким наделяет своего героя Новиков, говорит о полнейшем тупике, сбое системы. А ей всего-то хочется любви, порыва, не рассчитанного на несколько шагов вперед прагматического шахматного хода, а проявления спонтанного искреннего чувства. Эта сторона человеческой жизни исчезла, испарилась из их отношений безвозвратно. Одиночество, а не формальная болезнь убивает сначала ее, а потом и его. Одиночество убивает даже успешных, умных, сильных, красивых.
История взросления, избавления от романтических идеалов, рассказанная Гончаровым, в спектакле Кочержевского оборачивается историей об отчаянии, тотальном одиночестве и отсутствии перспектив. В этом смысле, тема рифмуется со многими спектаклями театрального сезона Петербурга. Сразу вспоминается и «Нос» Тимура Кулова, где молодых просто уничтожают, вычеркивают из жизни, постановки Андрея Сидельникова и Семена Серзина «Друг мой» по пьесе К. Стешика – в одном спектакле главные герои превращаются в стариков за одну ночь, в другом – молодой герой теряет всякие связи с социумом и как бы самоуничтожается. Список можно длить. Тема «No Future» стала главным посланием сегодняшних молодых миру. Вот и «Обыкновенная история» обрывается повторяющейся несколько раз фразой молодого Адуева: «Только горе реально, и оно впереди!»
Владимир Кантор
