В юбилейный шекспировский сезон наиболее значительной петербургской постановкой английского классика стала недавняя премьера «Макбета» Люка Персеваля в «Балтийском доме». Несмотря на свою безусловную эстетическую уникальность, этот спектакль оказался в контексте других «Макбетов», доступных нашему зрителю. В театре имени Ленсовета продолжает идти «Макбет. Кино» Юрия Бутусова, а на киноэкранах можно увидеть британского «Макбета» Кеннета Браны. И это в тот момент, когда фанаты всего мира только и ждут, чтобы приветствовать шекспировским «О, хейл!» грядущего Макбета Майкла Фассбендера.
Сколько нужно трагедий?
«Макбетов», как ни странно, не бывает слишком много. Вот по поводу «Гамлета» еще могут быть сомнения: недавно на страницах британской «Гардиан» даже попытались подискутировать по этому поводу. А все потому, что, не сговариваясь, на английской сцене наперебой принялись решать «быть иль не быть» Бен Уишоу, Дэвид Теннант, Джуд Лоу, Рори Киннир, Майкл Шин, Джон Симм (и это помимо датских принцев рангом помельче) — и уже показалось, что пора бы как-то определиться. Но вовремя вспомнили, что через год Гамлета играть Бенедикту Камбербатчу — и решили, что нет, еще один Гамлет лишним точно не будет.
«Макбет» же идет не чаще других шекспировских пьес (за исключением вечного аутсайдера «Цимбелина», в России, кажется, не ставившегося вовсе). Зато никогда не проходит незамеченным. К примеру, можно почти наверняка пропустить очередную постановку «Ромео и Джульетты» — списанная по разряду «молодежной романтики», замыленная вариациями, вроде «Сумерек», замученная учебными работами (считается подходящим материалом для тренировки студентов актерских вузов), великая трагедия попросту слишком устала и уже давно не сопротивляется рейвам на балу у Капулетти. Бесчисленные истории про то, что «внешне подростки изменились, но внутри остались прежними и жаждут любви» уже кажутся слишком сентиментальными даже самим подросткам. (В театре на Литейном «Ромео и Джульетту» играют в постановке Галины Ждановой — и там есть несколько сцен, заслуживающих внимания. Но не стоящих подряд). Очевидно, что новая жизнь трагедии о веронских любовниках наступит только тогда, когда пойдет на спад современный культ молодости (снимающий трагические вопросы заранее). То есть еще очень нескоро.
«Сказка, рассказанная идиотом»
А «Макбеты» все наперечет. До сих пор. Парадокс: практически все наиболее значительные шекспировские пьесы в какой-то момент удостаивались «исчерпывающей», канонической интерпретации (то есть казавшейся таковой для своего времени) — но «Макбет», даже исключительно удачный (таким был, к примеру, знаменитый спектакль Тревора Нанна с молодыми Йеном Маккелленом и Джуди Денч) обычно всегда признавался не более чем вариацией. Словно
всегда оставалось что-то еще, недосказанное. И это не легендарное проклятие «шотландской пьесы». Это ее суть. Там есть место для вечно тревожащей неопределенности — зазор между предсказанием ведьм и свершившейся судьбой, между темным и смутным пророчеством о «Бирнамском лесе, идущем на Дунсинанский холм» — и зелеными ветками, прикрывшими наступающих солдат. Между роком и свободной волей.
С помощью «Макбета» играли множество историй. Захватывающую мистическую легенду с ведьминским котлом и кровавыми призраками (и варварскими обрядами вплоть до культа вуду — как у Орсона Уэллса). Страшную сказку о жене-злодейке (столетиями леди Макбет была куда популярнее мужа). Кровавую политическую драму, соперничающую разве что с «Ричардом III», — обоим шекспировским королям-тиранам в ХХ веке оказались удивительно к лицу военные френчи (Муссолини, Гитлера, Сталина, Каддафи). Историческую басню с внятной моралью: «Коль жизни ты подашь пример кровавый, она тебе такой же даст урок». Трагедию о сверхчеловеке, одержимом страстью к самоосуществлению (это мог сыграть, конечно, только Пол Скофилд). Историю распада личности лучшего в мире воина и подающего надежды поэта (так играли Шон Бин, Эллиот Кауэн, Джеймс МакЭвой). Историю гибели двух влюбленных, чья страсть готова была погубить все вокруг (в незабываемом спектакле Роберта Стуруа). Великую поэтическую притчу об одиноком и запутавшемся человеке, завершающуюся молитвой о милосердии, — на такое, разумеется, мог отважиться только Эймунтас Някрошюс. И любая из этих версий, будучи сыграна сегодня, показалась бы уместной, более того — точной.
Бывали Макбеты, для которых в жизни уже не оставалось никаких тайн, кроме ведьминских, — так когда-то играл Александр Романцов. Бывали и случайные «Макбеты», вызванные к жизни, кажется, лишь желанием их создателей помахать картонными мечами и продемонстрировать Шекспира «в переводе Гоблина» (таков был спектакль театра Сатиры на Васильевском). «Поединок» двух «Макбетов», сошедшихся на петербургской сцене в середине 90-х годов, памятен до сих пор — спектакли Роберта Стуруа в театре имени Руставели и Темура Чхеидзе в БДТ важны были и каждый по отдельности, и в дуэте.
«Пузыри земли»
А вот в одновременном присутствии в петербургском театре сегодня «Макбетов» Юрия Бутусова и Люка Персеваля судьбоносного, прямо скажем, немного. В них тщетно было бы искать, к примеру, политической злободневности. Разве что повышенный интерес публики кое-что сообщил бы о времени создания этих спектаклей. Дело даже не в том, что «Ричарда III», вероятно, сочли бы попросту неблагонадежным. Но и в том, что в кровавых политических уроках сегодня с особым пристрастием пытаются разглядеть не историческую закономерность, а злой ведьминский умысел.
Как бы то ни было, ни один из теперешних питерских «Макбетов» не спровоцирует (и не отменит) охоту на ведьм. «Макбет» Юрия Бутусова — просто потому, что он вообще не сформулирует ничего определенного. Спектакль «по Шекспиру», неотличимый от других бутусовских спектаклей по Шекспиру, Чехову или Тургеневу, — яркий пример фирменной режиссерской дислексии. Когда прыгающие «буквы» театральных знаков иногда составляют какие-то «фразы» (не обязательно имеющие отношение к пьесе), но чаще оказываются частью нечленораздельного косноязычного потока худосочных образов. Интересоваться, какого черта
в «Макбете» делает Майкл Джексон или Ален Делон, так же бесполезно, как пытаться сообщить, что слова в пьесе имеют определенный смысл, а аналитической работы над текстом не отменяет даже отсутствие необходимости в режиссерской интерпретации.
О тщете всего сущего
Премьерный «Макбет» Люка Персеваля в «Балтийском доме» не откликнется на злобу дня и вообще не склонен к диалогу с публикой по иной причине — его мир герметичен, герой этого спектакля изначально глубоко погружен во внутреннюю тьму, ему нет дела до происходящего вокруг. Герой Леонида Алимова пытается очнуться — но тщетно: сколько бы он ни пил, сколько бы ни нырял в ведро с водой, ведьмы и призраки не покинут его. Они безобидны и безмолвны — не «пузыри земли», а сгустки тумана в пустоте.
В распахнутом темном пространстве виднеются только тени — стайки обнаженных женщин, укрытых спутанными волосами, смутных силуэтов, сулящих корону, крошечных принцев, которых так нелегко будет обвинить в отцеубийстве. Вырваться из тьмы иногда способна лишь леди Макбет — но только для того, чтобы, осыпав мужа упреками, вернуться в ту же тьму. Захлебываясь в тексте, становящемся все бессвязнее, здешний Макбет не способен действовать, а все его приказы — не более чем бред больного сознания. Этот Макбет не «зарезал сон» — он спит с открытыми глазами. Не случайно единственным достойным собеседником оказывается его собственная тень — упитанный здоровяк в короне, приплясывающий рядом на стене.
Внутренний паралич, сковавший спектакль Персеваля, — результат логического сбоя. «Жизнь — только тень, комедиант, паясничавший полчаса на сцене», — сказано у Шекспира. Таков итог великой, насыщенной событиями трагедии. «В ней много слов и страсти, нет лишь смысла». Идею о «тщете всего сущего» Персеваль доказывает, обходясь без «сущего» вовсе: «Жизнь — только тень, комедиант» потому что «тень, комедиант — это жизнь». Чистая тавтология.
Суетливая логорея спектакля Бутусова ничуть не схожа с медитативным спектаклем Персеваля — но оба «Макбета» случайны и бессмысленны или по результату, или по приему, или от чрезмерно раздутого простодушия, или, напротив, от бесплодного глубокомыслия. Быть может таков и есть «Макбет» нашего времени — обещающий, что настоящий король непременно явится, — но только «завтра, завтра, завтра».
Лилия Шитенбург
