Не то что через двести или триста, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, остается постоянною», - в первые секунды спектакля манифестирует режиссер Юрий Бутусов устами барона Тузенбаха. А дальше мы очень долго смотрим на то, как неподвижно сидят за столом сестры Ольга, Маша, Ирина и их невестка Наташа (кажется, что они сидят так уже сто лет и просидят еще двести и триста), а герои- мужчины за их спинами непрерывно мельтешат, примеряя всевозможные костюмы, переодеваясь перед черной ширмой, словно перед зеркалом. Тузенбах говорит: «После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки... но жизнь останется все та же...». И потом видим, как персонажи множество раз меняют пиджаки, а вместо шаров, на которых можно улететь, - у них в руках цветные воздушные шарики. Синий мяч для фитнеса, который герои осторожно берут в руки, как будто боясь разбить, «рифмуется» с другим шаром - планетой Земля (видеоизображение на экране). Такова система координат, в которой живут персонажи. Они соотносят свои маленькие, но горькие несчастья с вечными космическими величинами, ищут смысл своих потерь и страданий.
«Все-таки, смысл?» - всегда в этой пьесе спрашивает Маша. Неправильно жить - и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся... Заставляя еще отчетливее звучать мотив отчаянного поиска смысла нашего «непостигаемого бытия», Бутусов находит в записях Чехова монолог царя Соломона и поручает его Федотику - Ивану Бровину: «К чему это утро? К чему из-за храма выходит солнце и золотит пальму? К чему красота жен? И куда торопится эта птица, какой смысл в ее полете, если она сама, ее птенцы и то место, куда она спешит, подобно мне должны стать прахом?» Милый офицер Федотик в спектакле и вправду «весь погорел»: рокер в потертой кожанке, разочаровавшийся в былых кумирах, сжигает в ведре портрет Цоя и размазывает по лицу слезы вместе с золой. Да, кто-то может не выдержать, сдаться, не устоять... Идеалы будут сожжены, сорная трава их заглушит, рулоны пыльных ковров будут сброшены прямо на головы. Красивая Наташа - Анна Ковальчук красивыми белыми руками обовьет шею безвольно сидящего Андрея - Виталия Куликова, а красивые длинные ноги она поставит на клавиатуру рояля так, что становится очевидно: этот рояль заперт и ключ потерян навсегда! Но, однако, кому-то удастся выстоять - в прямом смысле. В финале спектакля три сестры в ярких платьицах стоят на сцене лицом к залу, как вечно юные невесты с букетами в руках, под нежно-сладкую испано-язычную песенку «Porque». Мужчины, как и в начале спектакля, мельтешат: бодро выстраивают на авансцене стену из деревянных брусков, похожих на кирпичи. А сестры стоят и будут стоять. Это - по Бутусову - константа, та самая жизнь, которая «останется постоянною».
...После завораживающего, гипнотически воздействующего «Макбета. Кино», после взорванного и разлетевшегося снопом брызг «Месяца в деревне» («Все мы прекрасные люди») Юрий Бутусов поставил в театре им. Ленсовета спектакль, в котором многое высказано чересчур прямолинейно. Неистовые страдания, надрывные крики, хриплые вопли героев и многозначительные пафосные обобщения режиссера в «Трех сестрах», на мой взгляд, проигрывают всем замечательно сочиненным гротескным сценам, в которых Бутусов остается верен исконной «циркизации театра». Трагикомическая клоунада великолепно удается артистам, и герои, балансирующие на грани буффонады, вызывают острое сочувствие, становятся живыми, трогательными, по-чеховски объемными и сложными.
Актерские работы в спектакле - почти сплошь удачи. Серьезный, тонкий нервный Тузенбах Григория Чабана. Громогласный Вершинин Олега Андреева - нелепо смеющийся великан с грустными потерянными глазами. Чебутыкин Романа Кочержевского - неопрятный запущенный старик в грязном пальто, печальный символ одиночества (молодой артист на глазах у зрителей гримируется, начесывает седой парик, клеит бороду). Обреченный нести крест своей отвергнутой любви, собранный, интеллигентный Кулыгин - Олег Федоров. Его соперник Соленый решен эффектно (синий ирокез, красные «дьявольские» перчатки), но пластический рисунок Ильи Деля в этой роли слишком узнаваем. Наконец, трио трагически прекрасных сестер - детская улыбка и обреченность во взгляде Ольги - Анны Алексахиной, надтреснутый страстный голос и чуть грубоватая грация Маши - Ольги Муравицкой, строгая внешняя формула внутренней муки Ирины - Лауры Пицхелаури.
Можно многое, наверное, оспорить в спектакле, кроме одного: у Бутусова в театре Ленсовета есть актерская команда, на которую он может рассчитывать в любых самых сложных и рискованных творческих затеях.
Евгения ТРОПП