|
Все актерские «сюжеты» Ирины Балай имеют одну общую черту. Женственная жертвенность, самоотдача, душевная грация - качества, кристаллизованные, спекшиеся в ее работах до состояния даже не графитного, а алмазного стержня. Благородство, внутренняя прочность, строгая четкость контура роли делает Балай характерно петербургской артисткой и, кстати, роднит ее с партнершей по театру Ленсовета Алисой Фрейндлих. Когда-то в «Укрощении строптивой» именно Ирина Балай переламывала действие, которое покидало колею шуточного восприятия, переходя в русло высокого комизма, - и делала это в традиционно служебной, бессловесной роли. Процитируем критика: «Кульминационный пик спектакля - сцена примерки платья. Платье не выносится на сцену, как это всегда делалось, оно надето на манекенщицу, на живого человека, превращенного в вещь и на наших глазах действительно превращающегося в вещь. Живой манекен в начале эпизода - реальная женщина. По мере того, как происходят абсурдные ситуации - хулится и отвергается прекрасно выполненная вещь - нарядное, изящное, великолепно сидящее на прекрасной женской фигуре платье, - темнеет лицо живой женщины-модели, затем оно становится грустным, далее - скорбно трагическим. В конце концов, оно становится маской скорби. С женщины срывают платье. С этого момента она становится окончательно мертвой моделью, вещью. Завершается это грубейшее поруганье человеческого достоинства тем, что модель механическим шагом заводной куклы уходит со сцены...».
Великолепная находка режиссера И. П. Владимирова не сработала бы без выразительности, интеллекта, глубокого и острого ощущения комического - свойств, которыми наделена актриса Ирина Балай. Женщина-манекен, безмолвная Балай западала в воображение зрителя как некий двойник укрощаемой героини. Та давняя роль и приходит на ум, когда думаешь о малышке Луизон, мольеровской роли Ирины Балай. Концентрированное, кристаллизованное - до жути! - свойство образа, существенное для комедии в целом, и там и тут фокусирует концепцию спектакля. Балай играет в чисто гротескном ключе - саму субстанцию качества, которым одержим главный герой в исполнении С. Стругачева. Сцена по-настоящему пронзительно лирична - и предельно комична. Это бурлеск, актриса ведь в этой роли даже не травести, а именно гротескный образ доверчивости - страсти мольеровского героя. Именно небывалая, неправдоподобная, гиперболизированная доза простодушия малышки Луизон и может дать повод воспринять ее как зловещую фигурку в доме Аргана. Между тем этот персонаж - своего рода зеркальная параллель госпоже Пернель в «Тартюфе». Там матушка Оргона воплощала тупик, косную гримасу страсти к ложному кумиру, отказываясь видеть очевидную истину, когда уже и Оргон ее прозревал. Здесь маленькая дочка Аргана воплощает саму доверчивую простоту, которая, как и в случае ее отца, оказывается «хуже воровства». В отличие от госпожи Пернель, Луизон «снимает» зло реальным простодушием детской души. Утрированные приметы травести как раз и служат «снятию» порока, высмеиваемого в комедии, одновременно указывая на младенческое неведение «мнимого больного». Сама же эта роль гротескно выражает квинтэссенцию многих и многих актерских работ Ирины Балай, выполненных, как правило, в совсем другом ключе, но всегда с ощутимым драматическим стержнем достоинства человечности.
Роли Ирины Балай, независимо от их положения в сюжете, - большого «удельного веса». Индивидуальная нота ее неповторима и ничем не заменима на нашей сцене. Верная театру, в котором она играет, Ирина Балай, как и многие ее партнеры, сохраняет его лучшие традиции. Благодаря им высокий уровень мастерства, сильные актерские индивидуальности - не отменяемая норма этой сцены.
Надежда ТАРШИС
Сентябрь 1998 г.
|
