В гостях у портала «Субкультура» один из самых ярких театральных актёров Петербурга и Москвы – артист театра им. Ленсовета Илья Дель. Подробнее – в материале нашего корреспондента Екатерины Балуевой.
Панк Солёный, отчаянно претендующий на роль героя нашего времени в «Трёх сёстрах» Юрия Бутусова. Яростный африканский рыцарь Джамба, заклинающий публику магией ритма. Ромео с взрослыми глазами, для которого «любовь как прогулка по минным полям» в постановке Галины Ждановой. Криминальный романтик, петроградский принц воров Лёнька Пантелеев, мечтающий о белом пароходе для всего человечества, в мюзикле Максима Диденко и Николая Дрейдена. С моцартовской лёгкостью Илья Дель исследует тёмную глубину своих персонажей, к списку которых недавно добавились страстный разбойник Дубровский в иммерсивном триллере «Чёрный русский» в московском особняке Спиридонова и демонический генерал Варравин в премьерной «Смерти Тарелкина» в петербургском «Приюте комедианта».
- Илья, расскажи, как ты выбираешь проекты?
- Мне очень важен лидер, режиссёр – тот человек, который ведёт за собой, и если он меня увлекает – я делаю всё с огромным удовольствием. Очень важна человеческая харизма. У меня есть ряд людей, которые могут мне предложить всё, что угодно, и я соглашусь…
- Максим Диденко – один из них? Что ты черпаешь для себя в сотрудничестве с ним?
- Максим вызывает у меня большое человеческое уважение. Он был для меня учителем и в творчестве, и в жизни.
- А Юрий Бутусов?
- Для меня Бутусов начался с «Макбет. Кино». Я ожидал, что мне сорвёт крышу, но этого не произошло: мы тогда с тем же Максом занимались вещами не менее экспериментальными, драйвовыми. И мне было понятно, что я могу сделать то, чего Бутусов добивается от актёров. Он – мой режиссёр, а его артист, потому что по каким-то энергиям мы совпадаем. Однажды мы были на гастролях в Перми, и потом человек сто из зрительного зала собрались в фойе – была пресс-конференция. И у Юрия Николаевича спросили: «Почему у вас так много всего тёмного и так мало света в спектаклях?». Он рассказал, как достаточно продолжительное время жил в одной северной стране, где была долгая полярная ночь. Но обязательно наступал тот миг, когда после продолжительного периода мрака наступал рассвет, и люди этот момент не пропускали: они поднимались на крыши, встречали солнце, и это было невероятное открытие! Бутусов говорил о том, что для того, чтобы в этой жизни увидеть свет, нужно пережить большую тьму…
- В одном из интервью ты говорил, что самое сложное за время творческого пути – 5 минут в «Любовной истории» Дмитрия Волкострелова, когда ты стоишь на авансцене молча, и зрительный зал внимательно тебя рассматривает… Это по-прежнему самый тяжёлый момент или появилось что-то пожёстче?
- Сложно, когда ты против двухсот пятидесяти человек, которые тебя просто разглядывают, и ты это видишь – свет в зале включён. Но при этом ничего не делаешь: мне даже нельзя поправить руку, нужно находиться в абсолютной статике. А я же артист достаточно эксцентричный, физика у меня слишком подвижная: то нога начнёт трястись, то нос зачешется, а ты должен находиться в состоянии покоя. Чаще всего я смотрю в сторону последнего ряда, где сидит Дима, и видно его светящиеся очки. Я направляю внимание туда и могу энергетически так очень долго медитировать, просто глядя на него…
- У тебя есть какие-то ритуалы перед спектаклем? Как ты настраиваешься?
- На каждом спектакле по-разному… Абсолютно точно единственный ритуал – я молюсь…
- Недавно возобновились показы «Жадного Джамбы», где ты в образе африканского воина читаешь текст пушкинского «Скупого рыцаря» под барабан. Моноспектакль создавался в период дикого безденежья и безысходности, но теперь ситуация изменилась – тебя хорошо знают и в Петербурге, и в Москве… Зачем он тебе сейчас?
- Я не всегда подхожу к творчеству как к каким-то важным жизненным вехам. Да мне просто нравится стучать на барабане и читать Пушкина, сам процесс меня увлекает! «Жадный Джамба» – первый спектакль в моей самостоятельной актёрской биографии. Я тогда ушёл из МДТ, перебрался в Москву, снялся в фильме Игоря Волошина «Я»… Ко мне приехал Денис Ширко, мы придумали спектакль. Денис выступил как такой режиссёр-художник: он придумал африканский закос, грим, флаг… Это наш мир, где мы можем делать всё, что захотим. Очень часто я ощущаю себя функцией в огромной театральной системе, где ты связан с большим количеством людей и не можешь быть абсолютно свободным. «Джамба» даёт эту свободу. Недавно мы играли в «Цифербурге», в помещении «Голицын-лофта», и Денис рассказал, что прямо в этом пространстве собирались декабристы… Пушкин прочитал в этом зале свою оду «Вольность», представляешь?
- У тебя были и режиссёрские опыты: «Гуссенбах-Кочугурки» – документальная драма памяти трудармейцев колонии «Шахта No.46» в театре «Предел»…
- Это была постановка, основанная на биографических фактах, связанных с моей семьёй, с моими дедушкой, бабушкой… Там играл папа. Он и был главным провокатором всей этой истории. Я был человеком со стороны, который искал какие-то театральные эквиваленты всем этим личным, трепетным вещам. Я всегда вёл звук на этом спектакле и параллельно рыдал. Я так счастлив, что всё это было прожито нами и как-то увековечено.
- У тебя уже был совместный спектакль с твоим папой – «Моцарт и Сальери», и сейчас вы снова встретились на одной площадке: в «Black Russian» ты играешь Дубровского, Владимир Дель играет Троекурова. Расскажи про вашу работу в этом проекте…
- Папа для меня – главный пример и творца, и человека. У меня было очень счастливое детство: мы делали спектакли, посетили миллиард фестивалей… В школу я практически не ходил – всё время проводил с мамой, с папой и с великими критиками нашей страны: Дмитревской, Горфункель, Гительманом… В «Black Russian» у нас всё начиналось с того, что ежедневно с десяти утра мы занимались power-йогой, разминками, делали бёрпи бесконечные. Мой папа был лучшим! Это человек, который стоял в планке пять минут! Если что – папе моему уже 62-й год, мне 31. Меня трясло уже на второй минуте. Это невероятное счастье, когда с тобой работает близкий человек. Папа для меня – это режиссёр, тиран, человек, который говорит, что должно быть так, а не иначе… В «Чёрном русском» я вижу уже другой подход к работе. И он уже ко мне относится как к артисту, к большому артисту, который очень многое знает и понимает. Тем более, мы работаем в режиме иммерсивного спектакля, который скорее связан с перформансами, акциями – с какими-то современными состояниями театра. Папа играет Троекурова, и мне кажется, что его линия в спектакле самая осмысленная, продуманная… Классный он артист.
- Расскажи про иммерсивный театр: как тебе находиться в условиях такого театра, где в происходящее активно вовлечён зритель?
- «Чёрный русский» сейчас занимает достаточно большое место в моей жизни: я играю там по 8-10 вечеров в месяц… Кроме того, этот проект интересен ещё и тем, что позволяет взаимодействовать практически со всей театральной Москвой – там заняты артисты из «Гоголь-центра», из театра Пушкина, из «Сатирикона»… Я не смотрел «Sleep No More» и о самом формате знаю довольно мало. Само это определение я впервые услышал от Кости Фёдорова, который мне рассказал, что задумывается такой проект… Когда мне было 8 лет, я видел в Челябинске спектакль «Гамлет-машина» Могучего – небольшой такой квест по разным местам, но без эффекта погружения. Ты перемещаешься по локациям, смотришь одну сцену, потом другую, потом в бар заходишь… Позже были и другие «бродилки» – «Норманск», например… Раньше я знал такое определение как «хэппенинг», проще говоря – интерактив, когда зритель становится как бы участником происходящего. Но я понял, что иммерсивность – это несколько другое: она предполагает ещё попадание в атмосферу…
- А могут зрители как-то нестандартно отреагировать?
- Бывают разные ситуации… Однажды какая-то женщина взяла отлетевший на край стола пистолет и начала палить… Но это так круто! Это такой невероятный опыт, возможность которого я не предполагал в театре: всегда есть чёткий закон – есть сцена и есть зрительный зал. А здесь границ почти нет…
- В «Black Russian» ты играешь 2-3 показа за один вечер, а это колоссальная нагрузка, как ты её выдерживаешь?
- Я сам не понимаю, театр – это великая магия! Даже если я прихожу больным, я выхожу на сцену – и всё проходит.
- Говоря о популярных проектах, невозможно не упомянуть клип «Очки Собчак», набравший нереальное количество просмотров на YouTube… Ты не боишься, что о тебе теперь будут говорить: «А, это тот парень, который съел муху в клипе «Ленинграда»?
- А чего бояться-то? Я же её действительно съел… Неужели я всегда должен быть только романтическим героем и говорить исключительно высокие тексты? Мне нравится и эта работа, и группа «Ленинград». Я люблю вещи жестокие, для взрослых, с юмором. Понятно же, что это стёб, абсолютно нелепая ситуация. Никакой особенной популярности мне не пришло после этого клипа. Только какие-то люди в социальных сетях стали спрашивать, какова муха на вкус… Да никакая она! Это резиновая муха.
- Помимо съёмок и спектаклей ты сейчас начал заниматься педагогической деятельностью – совместно с Алексеем Козловым вы ведёте курс «Эксцентрика» в театральной гостиной VINCI…
- Да, мне предложили преподавать на курсе для людей, которые хотят заниматься актёрским мастерством. В этом есть и мой личный интерес, потому что я знаю – никого невозможно научить, но, преподавая, можно самому чему-то научиться. У нас, например, есть тренинг с маской – это колоссальный труд. Подобные вещи позволяют тебе пусть ненадолго, но превращаться совсем в другую субстанцию.
- У тебя есть любимые театральные работы?
- Доктор Ранк в «Кукольном доме» Квятковского, это была моя любимая роль. Я очень серьёзно готовился к ней: в течение месяца ездил в клинику для больных детей и общался с ними. Я случайно дал кому-то номер телефона, и они мне потом звонили несколько лет… Ежедневно: «Алло, солнышко, привет! Как ты поживаешь?». Одни и те же вопросы… «Ну, сегодня получше, знаешь, дорогой, ничего…». К сожалению, этот спектакль куда-то просто исчез, нам даже не дали его сыграть в последний раз.
- Ты долгое время мечтал о роли Мышкина, почему для тебя так важен этот персонаж?
- Мышкин самый, наверное, пока недоступный герой... Он только определённый должен быть, и те вещи, которые он говорит, переживает – это не совсем про человека. Он вызывает у меня симпатию, интерес. И абсолютное непонимание, как его можно сыграть. Есть вещи, которые я понимаю, как можно сделать в театре – на уровне опыта, своих данных и так далее. А есть вещи, которые я не понимаю, как сыграть. И только это непонимание и мотивирует что-то делать дальше.
Фото: Ники V.Demented, Юлия Люстарнова, Александр Мурашкин и др.