В этом театральном сезоне премьеру «Воскресения» по роману Льва Толстого готовят три петербургских театра. Первым в конце декабря свое «Воскресение» представил публике театр им. Ленсовета. Актер Илья Дель исполнил в этой постановке главную роль. Мы поговорили о том, почему пришло время Толстого, работе над этим и другими персонажами, предстоящих театральных и кинопремьерах.
- Илья, вы из Скопина, небольшого города в Рязанской области, ваш отец - худрук театра “Предел”, так что театр был у вас с детства в крови - как нечто бессознательное.
- Безысходное, я бы сказал.
- А в какой момент вы почувствовали “вот оно, это точное моё”? Когда пришло осознание, что актерство станет профессией?
- В Скопине у меня была счастливая театральная юность - папа сделал блокбастер “Моцарт и Сальери”, и мы с ним ездили на Пушкинский фестиваль. В Школе драматического искусства показывали, пришёл сам Анатолий Васильев, тут же взял меня в лабораторию. Это была неосознанная театральная радость - от того, что я путешествую, знакомлюсь с великими критиками. Но я себя не чувствовал серьезным актером. Настоящее осознание пришло в ГИТИСе на первом курсе, там надо было из кожи вон лезть и что-то доказывать, все ребята работали самоотверженно, не спали ночами, показывали этюды. А я в такой тепличности был до этого - и пришлось переламывать себя, заставлять, самому сочинять. Я не считал, что я лучший ученик, хотя было чувство, что это так. Но я был жутко недоволен собой. Ощущение того, что вроде бы получается, что-то во мне есть, приходило этапами, с первой большой ролью в “Ромео и Джульетта” в Театре на Литейном. О ней все говорили, и тогда я понял - окей, кажется, я продолжу этим заниматься.
- Вы работали в Москве и потом переехали в Петербург. Какие качества города для вас ценны и почему вы решили остаться?
- Для меня город в первую очередь - это люди. В Петербурге есть единая каста, комьюнити всех творческих людей. В Москве это разрозненные компании, у меня было ощущение, что я интересен, только если из меня извлекается выгода (а я там хорошо зарабатывал даже в театре), а как человеческая единица не нужен городу и людям там… Как будто бы в Петербурге есть душа, а в Москве ее нет. Я же учился в ГИТИСе и за месяц до того, как меня отчислили, побывал в Петербурге, и у меня случилось абсолютное проникновение в этот город. Возникло ощущение, что я целую жизнь тут жил. И до сих пор эта связь держится.
- Какие особенные места в Петербурге у вас, которые наполняют?
- Наверное, это где я чаще всего бываю, работаю. Я долго жил на Васильевском острове, и в той части, что ближе к Приморской, за Смоленским кладбищем, эта романтика островная была, пока не построили ЗСД. «Владимирская» для меня - место силы, все, что связано с Владимирским собором, мы там дочку крестили. Конечно, Театр Ленсовета. Рядом музей Достоевского - я ежегодно участвую в Дне Достоевского.
- Жаль, что эти перформансы показываются лишь раз и больше не повторяются! Расскажите, как вы пришли в этот проект, это же один из знаковых городских праздников.
- Я много как актер участвовал, а потом и как режиссер. Начинался у меня День Достоевского, кажется, со второго показа. Саша Баргман делал одну историю, вторую - Максим Диденко и Паша Семченко (театр АХЕ). У нас была визуальная акция во внутреннем дворике, на крыше сидел Лев Толстой, на стене Паша писал “нам нужны новые люди”.
- У вас было раньше больше независимых проектов. Скучаете по ним?
- Да, очень. В независимых как будто бы есть абсолютная свобода мысли и выражения.
- У вас почти в каждом спектакле присутствует танец - что у Автора в “Академии смеха”, у Соленого в “Трёх сестрах” необыкновенная пластика, у Федота-стрельца. Вы сами предлагаете пластические этюды?
- Да, мне самому интереснее как зрителю синтез, когда актер умеет и петь, и двигаться. Не люблю говорящие палочки на сцене. Это связано еще и с тем, что я долго сотрудничал с Максимом Диденко, мы делали физический театр. Сейчас я работаю с Сашей Челидзе (независимый хореограф, перформер, педагог).
- Расскажите, как пришла идея открыть Drama bar, который стал местом притяжения всех петербургских театралов с самого открытия в сентябре?
- Этот гастрохаб на Фонтанке, 69 открывался частями, сначала появился “Чижик”, и все началось с театральных рейвов - Боря Павлович, я, Женя Анисимов диджеили, такие невероятные компании собирались, люди на окнах танцевали. И продюсер Денис Рубин предложил: “а давайте сделаем для артистов отдельно заведение - для вечеринок, дней рождения и шапок”. Сейчас мы всё же его немного будем прикрывать для своих.
- Вообще это уникальное место встречи своих людей, не только в театре.
- Да. Нас по инерции потянуло всё равно делать и там театр, а сейчас поняли - не надо, наоборот, это должно быть место для отдыха после спектаклей, для игр в настолки, общения, танцев. В общем такое безответственное место.
- Расскажите, как вам сотворчество с Айдаром Заббаровым над премьерным “Воскресением” в Театре Ленсовета?
- С Айдаром мы первый раз работаем, он любит сочинять вместе истории и собирать их. Он не тиран, который приходит со своим уже готовым решением, ему важно побольше времени на репетиции, чтобы сделать вместе, комфортно и понятно для всех.
- Интересно, что у Айдара есть постановка “Көл” (“Пепел”) в Татарском театре имени Камала - по пьесе “Академия смеха” Коки Митани, по ней же поставил Федор Пшеничный в Театре Ленсовета свой премьерный спектакль с вами, такие театральные связи. Как с Фёдором складываются отношения?
- В “Академии смеха” был мучительный процесс притирки, это был режиссёрский дебют Фёдора, и тогда мне казалось, что в нем много студенческого, такой игры в режиссёра. Он приходил и предупреждал: “Я сейчас вам буду читать Эфроса!” Я говорю: “Ну я же читал его в детстве, все четыре тома, зачем сейчас тратить время!” Мы можем где-то не сходиться во мнениях с ним, но это быстро проходит. В нём нет обидчивости и злопамятности, он позволяет горячим столкновениям случиться, покричать вместе, но всегда создает уникальный план репетиций. Мы репетируем с утра и до позднего вечера. Это имеет огромное значение, чтобы по-настоящему погрузиться в свои роли и в спектакль. Ему важно, чтобы тотально все время мы посвящали этой работе. Он очень начитанный, умный, он вгрызается в профессию, очень серьезно ко всему относится, долго готовится. На “Академию смеха” мы с Серёжей Перегудовым пришли в полностью придуманный им мир - от декораций и музыки до разбора каждой сцены. Это отчасти оперный стиль, когда режиссер конструирует вселенную, а потом загружает в неё актеров. Но, конечно, внутренне актерски мы нащупывали свои роли. На “Федоте” он как режиссёр стал свободнее уже. И у меня есть ощущение, что какие-то смыслы мы в “Федоте” еще не успели довести, процесс продолжается. Федя бывает на каждом спектакле, мы всегда проводим обсуждения после. Это не так часто бывает - режиссер выпустил постановку, и дальше как хочешь, а он всегда поддерживает, проходит вместе с нами путь.
- Если продолжить диалог про режиссёров, Пётр Шерешевский известен тем, что “подламывает” роль под актера – Мышкина вы примеривали и “натягивали” на себя. “Идиот” в “Приюте Комедианта” - блокбастер прошлого сезона, до сих пор полные залы, большая редкость, что он одинаково любим и критиками, и зрителями. В чем секрет популярности, как вы считаете?
- Мне кажется, это связано с тем, что создавали мы спектакль в очень сложное время, казалось, мир рушится. На репетициях мы собирались в кружок и обсуждали, как жить дальше, была такая зыбкость жизни и полное отсутствие понимания, что будет. И эта энергия безысходности вошла в Достоевского и очень скрепилась с романом. И, конечно, классную компанию собрал Шерешевский. Мы целыми днями репетировали, общались, вместе обедали. Мы проживали эту жизнь вместе, и это было важно. И мне очень близок этот путь работы с артистом, когда режиссёр не настаивает на своём видении, а дает артисту самому разобраться и принести. Хотя Пётр Юрьевич много предложил - например, стихи Александра Дельфинова.
- А Дельфинов слышал ваше исполнение?
- Да, ему очень понравилось, я скидывал ему в соцсетях эпизоды. Ещё мы смотрели на youtube его программу “Я - псих”, где круто разбирают диагнозы и говорят о ментальном здоровье. Оттуда мы черпали знания и опыт, например, что такое биполярное расстройство, симптомы депрессии, пограничного расстройства личности.
- Про Мышкина вы неоднократно упоминали, что это роль мечты и одновременно триггер, вы пробовались - и не были утверждены в сериал Владимира Бортко. А о Нехлюдове и “Воскресении” задумывались, вообще близок ли Лев Толстой?
- У меня как-то с Толстым не складывалось, всегда Достоевский цеплял. Но, кажется, сейчас наступило то время, когда ставить надо Толстого. Его милосердие, свет, энергия очень нужны сейчас.
- Не зря в этом сезоне выходит почти одновременно три “Воскресения” - у вас в Театре Ленсовета, в Александринском у Никиты Кобелева и в Приюте Комедианта ставит Семен Серзин.
- Да! Вообще этот роман в свое время не устроил ни церковь, ни одно политическое движение. Он жутко раздражает, потому что в нём нет подсказки, в которой Толстой говорит: это правильно. Открытый финал - идет история, в какой-то момент останавливается, а что будет дальше с Нехлюдовым - покажет время. Наш основной вопрос с Айдаром - понять, что же будет дальше. Если смотреть с точки зрения современной реальности, все не так обнадеживающе. Но главное, мне кажется, путь Нехлюдова. И смысл - в самом движении, а не в том, к чему он пришёл. Но, размышляя над Нехлюдовым, я понимаю, что мне недостаточно толстовской чистоты и ясности, я все равно с точки зрения Достоевского начинаю его расковыривать.
- Расскажите про ваши киноработы. Последний фильм - “Миттельмарш”, его уже окрестили “Прогулкой” для современного поколения. В образ эпатажного авантюриста и плута Ковальски вы много от себя внесли?
- Да, и мне кажется, я был утвержден, потому что во мне ощущается эта питерская неформальная энергия, во всяком случае, так было раньше, что ни тусовка - везде я. И я много людей таких знаю в Петербурге, их тянет сюда, где можно свободно жить в сквоте без копейки, тусоваться, участвовать в проектах. Сейчас таких персонажей любят снимать в массовках.
- Как работалось с Алексеем Учителем, вы же раньше сотрудничали на “Цое”?
- В “Миттельмарше” он выступил как художественный руководитель и продюсер, а снимала его ученица, Софья Меледина. С Алексеем Ефимовичем после “Цоя” у нас найден общий язык, мы хорошо друг друга понимали. Он предлагает большую вариативность, предложит двадцать абсолютно разных актерских перевоплощений и снимет двадцать дублей - а дальше сам решит, какой выбрать. Это довольно изнурительно, но так ты можешь в одной сцене попробовать много разных настроек.
- Будто сыграть спектакль много раз!
Да, это как в театральном учат упражнению на событие - надо его принять абсолютно разными способами. Учитель всё время ищет, у него нет знания, как надо, как правильно, и эта его неуверенность очень подкупает. И если при просмотре отснятого материала ему показалось, что что-то не так пошло, он может собрать еще один съемочный день и потратить кучу денег. Так было на “Цое” - переснимали глобальные сцены, где было задействовано 200 человек, мы тогда стоя в воде толкали автобус. Так вот он собрал нас через месяц, когда было уже холодно - и сделал так, как было правильно.
- А в каких ещё кинопроектах вас можно будет скоро увидеть?
- У меня был насыщенный год, восемь проектов параллельно. В сериале “Столыпин” Алексея Андрианова у меня роль анархиста Дмитрия Богрова, убийцы Столыпина. Скоро выйдет фильм про соловецкий лагерь “СЛОН”, его снимала известная актриса Маруся Фомина, это её режиссерский дебют. Я играю начальника лагеря, абсолютно мерзкого человека. Сейчас еще много снимают про Пушкина, в 2024 его юбилей - 225 лет со дня рождения. На Первом канале выйдет сериал “Наталья и Александр” про их сложные взаимоотношения. Я пробовался на Пушкина, но играю в итоге его лучшего друга - Вяземского, тоже большая роль.
- Посоветуйте читателям, что посмотреть в театре в этом сезоне?
- Я, к сожалению, не так много вижу работ у коллег. Очень хочу успеть увидеть спектакли Андрея Могучего, сейчас ведь всё так зыбко. “Материнское сердце” в ближайших планах. В Александринский театр обязательно нужно идти на “Отелло” и “Ворона”, Николаю Рощину очень нужна зрительская поддержка. Много хорошего слышал про “Тварь” Никиты Кобелева. Из независимых - конечно, постановки Романа Кагановича в Театре Ненормативной Пластики, Димы Крестьянкина, Петра Шерешевского в Камерном Театре Малыщицкого, пока только на “Сиренах Титана” был.
- Да, а еще последняя премьера Шерешевского - “Крум” по Ханоху Левину очень интересна с точки зрения сценографии, и его излюбленный приём, с которым ты знаком по “Идиоту” - онлайн-театр - там на новом уровне. А еще московские работы Петра Юрьевича - “Мария Стюарт”, “Ромео и Джульетта. Вариации и комментарии” в МТЮЗе хороши.
- Да, я очень хотел попасть на “Ромео и Джульетту”, когда привозили в Петербург на фестиваль “Золотая Маска”, но у меня самого был спектакль. И, конечно, рекомендую Театр имени Ленсовета - жду всех на премьерном “Воскресении”, на постановках Фёдора Пшеничного, стоит пересмотреть “Трёх сестер” Юрия Бутусова.
- Кроме “Воскресения”, у вас ожидаются театральные премьеры?
- Да, на Новой сцене Александринского театра мы готовим проект Юрия Смекалова по Гоголю вместе с Сашей Челидзе, Сашей Баргманом, Олегом Рязанцевым - команда собирается великолепная, и интересно, что все из разных миров.
Беседу вела Наталья Стародубцева
