ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ

Услышав о премьере «Снежной королевы» в Театре Ленсовета, мы не долго размышляли о том, кто будет автором отклика на спектакль Евгении Богинской. Дело в том, что в 1978 году студент V курса Песочинский и аспирантка Дмитревская получили первую в жизни профессиональную премию за рецензию на «Снежную королеву», поставленную именно в Театре Ленсовета. Конкурс ВТО назывался «Молодость. Мастерство. Современность». Конечно, сразу захотелось поиграть в «Старость. Возросшее мастерство…» и всякое прочее. Но главное — понять про современность.

Найдя желтую газетную вырезку, Дмитревская и Песочинский, как рассказывают теперь студенты на Моховой, долго ужасались качеству своего награжденного когда-то текста с названием «Дух студенчества и студийности» (впрочем, заголовок принадлежал самой газете «Смена»). Потом они поняли, что перекличек между спектаклями — никаких, кроме названия театра. Но тот давний текст начинался с некого абзаца: «Тогда мы начали спорить…» И дальше: «Говорил один… Говорил другой».

Такую форму заслуженные авторы и решили взять.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Мне не кажется, что тот спектакль 1978 года был каким-то сугубо прекрасным, хотя шел долгие годы, сменяя исполнителей. Я, конечно, ни черта не помню (и это показательно, потому что «Малыша и Карлсона» помню наизусть, ведь помнишь именно хорошие спектакли). Да и по нашей с тобой рецензии понятно — ничего особенного тогда не было. В том невыразительном тексте содержится вопрос про некую «нерешенность» пьесы, в частности, образа Сказочника: кто он Каю и Герде — учитель, друг? Или он вообще сочинитель наподобие Хозяина из «Обыкновенного чуда» и, крибле-крабле-бумс, все происходящее — его фантазия? Это возможный, кстати, и перспективный гипотетический режиссерский ход, тем более, что в тексте Сказочник постоянно сетует: сочинил до середины, а каким сделать конец — не знаю. Вот тебе и театр, вот тебе и тема… Но премьера в Ленсовете совершенно никакая, и в этом смысле, конечно, наследует «никакому» спектаклю-1978, как я его помню, а точнее — не помню.

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й Да нет же, спектакль конца 1970-х годов был программным в истории труппы. Это одна из серии постановок незадолго до этого открытой Малой сцены, названной «Молодежным театром», с участием золотого выпуска 1974 года учеников И. П. Владимирова: Станислава Купецкого — Сказочника, Ларисы Луппиан — Герды, Сергея Межова — Кея, Николая Варухина — Ворона, Лидии Мельниковой — Вороны, Дмитрия Кривцова — Оленя, Сергея Мигицко — Атаманши, Елены Ложкиной — Маленькой разбойницы (плюс молодых артистов, уже работавших в театре: Натальи Леоновой — Бабушки, Михаила Боярского — Советника). Там в полном смысле начинался «игровой театр». Необыкновенное качество фирменной, живой, вызывающей ленсоветовской неакадемичности — и в то же время конкретные реальные забавные человеческие свойства персонажей. Не общий «сказочный» стиль, а жизнь вымышленных существ с занятными человеческими характерами. (В той старой рецензии мы это назвали «духом студенчества и студийности», а сейчас ясно, что речь о более принципиальном — о театральном методе.)

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Какая у тебя, однако, память. Но ты был тогда моложе меня на два курса и запоминал лучше…

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й До сих пор вспоминаются страстная Атаманша Сергея Мигицко и трепетная Бабушка Натальи Леоновой, без ожидаемой возрастной характерности. И самоуверенный реалистический чиновник — Советник Михаила Боярского… В новом спектакле артист того поколения Евгений Филатов играет Короля именно так — человечески конкретно, театрально, вообще без сказочной мишуры, с чертами душевной жизни: жертва капризов дочки и наивный проказник, желающий быть самодуром и интриганом. Рядом с ним другие поколения ленсоветовской труппы. Новые мастера — выпуск курса Анны Алексахиной 2014 года, артисты, прошедшие через спектакли Бутусова, теперь уже зрелые, много сыгравшие в первоклассной режиссуре. Александр Крымов — интересно задуманный Сказочник: неуклюжий, он роняет лыжи, натыкается на предметы, немного наивный, немного восторженный, не угадывающий развития интриги, которую сам же выдумал (роль можно развивать и развивать). Очень яркая, жестко-экспрессивная фигура Советника у Марка Овчинникова (недаром бутусовские актеры овладели стилистикой «Кабаре Брехт»).

В «сопутствующих» ролях артисты, которые пришли в последние годы и воспринимаются уже следующим поколением труппы: обаятельные пары Ворона и Вороны (Иван Шевченко, Анна Гольдфельд), Принца и Принцессы (Максим Мишкевич, Ася Прохорова), довольно искусственно придуманные Атаманша (Владислава Пащенко) и Маленькая разбойница (Виктория Волохова). Способы игры с «бутусовцами» у них расходятся, молодым артистам нужны более сложные содержательные задачи, чтобы выйти за пределы пресловутой «студийности».

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Смелкина.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Это ты серьезно про «ярких», про «мастеров», про влияние режиссуры Бутусова? Или шутишь? Вот ты похвалил Александра Крымова. А я понять не могла — он Сказочник или фокусник, зажигающий из кулака какие-то красные огоньки? Он Учитель жизни, Поэт или иллюзионист? Он развлекает или учит слушать?.. Вообще же поставлен невысокого изобразительного вкуса заштатный утренник с несостоявшейся претензией на «диснеевщину». При чем тут метод Бутусова? Эта «Снежная королева» не решена жанрово: мы смотрим волшебную сказку, на которую претендуют видеоинсталляции, или человеческую историю, к которой тяготеет пьеса Шварца? Или — повторю — идет процесс авторского создания истории? Может быть, не стоит грузить детский спектакль историческими реминисценциями, но как-то не хочется забывать, что Шварц писал пьесу в определенные годы (большого террора) и взял сказку, в которой за близким человеком приходят — и он исчезает неизвестно где (а уж кто его увозит — черный воронок или белые сани, — это детали).

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й Да, выбрать для постановки пьесу Шварца — не то же самое, что любую милую, добрую детскую сказку с волшебными чудесами. «С грустью скажу, что Шварца ставили в основном плохо, как-то получалось ни про что. Во всяком случае, по сравнению с теми бездонными смыслами, какими мерцают его сюжеты» (Алексей Герман-старший). Про бездонные смыслы — важно. Шварца можно понимать, как «большую» литературу и классику ХХ века. За сюжетом есть несколько планов отражений. И сегодня «для семейного просмотра» это подходит как ничто другое. Это и для взрослых. И для умных подростков. Шварц работал с репрессированными в 1937–38-м обэриутами в детских журналах. У него другой литературный язык, но сравнимые масштабы трагического понимания мира. Объективно важна линия пьес: «Голый король» (1934) — «Снежная королева» (1939) — «Тень» (1940, сразу запрещена) — «Дракон» (1944, сразу запрещена).

И. Шевченко (Ворон Карл), Т. Трудова (Герда).
Фото — Юлия Смелкина.

Шварц не побоялся политической метафорики в годы большого террора. В брежневские времена ее полностью зачищали. (Знаю от мамы: инспекторы Управления культуры перед допуском спектакля проверяли его на отсутствие «неконтролируемых ассоциаций».) Да, прозрачность политического плана — вопрос позиции. Но при любой позиции сценический текст может иметь разную символическую или ассоциативную глубину. Во всяком случае, для подхода к тексту Шварца нужен нестандартный режиссерский замысел.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Вот и я про это. Но в спектакле Богинской режиссерского хода нет вообще. Там даже элементарная логика то и дело нарушается. Ну с какой стати разбойники все время пускаются в пляс, как будто это «Бременские музыканты», а все остальные герои обходятся без танцев? А почему заглушаются музыкой (в финале) или вовсе купируются (в начале второго акта) главные, прекрасные человеческие монологи самоотверженной Герды, то есть минуется драматическое: и про одиночество среди людей, и про любовь? Вместо тоски начала второго акта Герда «парит» на крыльях Ворона в поднебесье, словно Нильс на гусе… А по какой житейской или художественной логике Маленькая разбойница укладывает Герду спать не в пещере, где они только что беседовали, а в чистом зимнем поле ввиду изменения проекции? Почему в финале герои собираются не в уютном доме бабушки, а в каком-то пустом пространстве, где от бывшей комнаты осталось только окно, — вещи конфисковали?

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Смелкина.

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й Да, не вполне разработан драматизм происходящего. После поцелуя Королевы Кай грубит, как грубит подросток, от этого не становится страшно. И он исчезает из действия до финала. Учитывая облик молодой нежной красавицы, в котором появилась Снежная королева (никакой зловещести, и это интересное решение!), триггером отчаяния это не становится. Современные реалии неизбежно вносят дополнительные аспекты в понимание пьесы. Снежная королева — нежная королева (ее поэтично и загадочно играет Диана Милютина) — по возрасту и по внешности годится Каю в подруги (Иван Санников не притворяется ребенком), обещает ему, бедняку, обеспеченную жизнь («Я одинока, богата»)… Мотив рождается сам собой, но никак не развит, и надо выкинуть его из головы. Советник угрожает и семье Кая, и Королю коммерческими санкциями… В тексте говорится о богатстве как всемогуществе. Бунтом объявляется неуважение к богачам и почтенным людям. На актуальность этих моментов невозможно сегодня не обратить внимания, их можно было бы развить как мотивы действия. Но как должное, автоматически (привычный симулякр сюжета), мы принимаем, что уход Кая опечалил бабушку и сестру, их стремление к спасению Кая не кажется оправданным. После сказочно-красочных перипетий с милыми принцем Клаусом и принцессой Эльзой, вороном Карлом и вороной Кларой, Оленем, совершенно не страшными фарсовыми разбойниками, Герда и мы оказываемся в чудесном мире динамической видеопроекции. Виртуальный дворец Снежной королевы выглядит чудом из чудес. Кай решает здесь интеллектуальные задачи. (Ему обещана власть над миром.) Трагизм ситуации и мотив возврата туда, где «живем втроем в такой конуре», не вполне внятен. После двух-трех реплик оттаивает и из виртуального рая убегает. Развернуть в действии мучительную гибель души и ее мучительную реанимацию было бы очень важно.

В. Пащенко (Атаманша), М. Ханжов (Советник).
Фото — Юлия Смелкина.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я И очень бледная, вялая, «без свойств» Герда — Татьяна Трудова. Ни эмоций, ни стойкости, ни градуса любви, способной растопить лед, ни личностной оригинальности… Да режиссеру все это и не нужно, она подкладывает под последний монолог достаточно невыразительную музыку Глеба Колядина — по законам шоу, — и что там говорит Герда — неважно… Сердце Кая растопила, в итоге, не она, а подоспевший красно-огненный видеообъект… Пьеса дает миллион возможностей для глубокой театральной фантазии. Не зачерпнуто и не придумано ничего… Динамические проекции. Царство Снежной королевы, если бы она делала домашние шоу.

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й Да, по ходу спектакля усиливается «громкость», и переломная сцена Герды и Кая во дворце играется больше на патетическом произнесении текста, чем на драматизме. Стремительное замораживание, а потом трудное, вопреки прагматической логике, с преодолением невозможного размораживание сердца Кая могло бы стать по-настоящему важным и осмысленным существом спектакля. А сейчас оригинальные режиссерские постановочные краски — хип-хоп (текст Карла и Клары), шаманское пение (разбойники), драка, танец ворон — номера, нацеленные на зрелищность спектакля для детей. А ставить «Снежную королеву» как спектакль 6+, по-моему, задача упрощенная. Она не соответствует и сегодняшним представлениям о театре для детей (как игровом переходе во взрослую жизнь во всем ее сложном объеме и как пути к современному искусству). Проблемой для режиссуры остается специфическая художественная конструкция шварцевского мира с ее мнимой простотой и мнимым выпадением из культуры ХХ века. Интересно подумать об этом спектакле в сопоставлении с постановкой схожего советского сказочно-политического литературного произведения — «Трех толстяков» в БДТ.

Т. Трудова (Герда), В. Волохова (Маленькая разбойница).
Фото — Юлия Смелкина.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Ну, зачем тут «Толстяки», тем более что от Олеши в БДТ не осталось ничего, даже фабулы? Достаточно примеров и из самого Шварца: сегодняшний театр ставит именно «Снежную королеву», и ставит по-разному. Самая знаменитая «Снежка» — номинант «Золотой Маски» и лауреат «Арлекина» — спектакль Романа Феодори и Даниила Ахметова в Красноярском ТЮЗе, визуальный, пластический, музыкальный пир, феерия. Но был и спектакль Григория Дитятковского в МДТ — со сложным образом Королевы: «Она бездетна. Душа ее полна печали и грустной памяти. В ней есть тоска одиночества. Это не маска и не скульптура изо льда. Губы у нее алые, живые. Голос — мягкий, спокойный», — писала Елена Горфункель. Встречаются разные решения. Ре-ше-ни-я. Возможна игра в эстетизм, в разные изобразительные миры, в отечественную историю, в символизм и метафизику, в «холодное-теплое», как в детстве. Пожалуй, стилистически изящен в спектакле только «выбеленный» Максим Ханжов — Советник.

Н и к о л а й   П е с о ч и н с к и й Ожиданиям зрителей спектакль Е. Богинской отвечает. Рядом со мной сидели родители с девочкой лет 6-7. Перед началом отец вызвал жену на спор: уйдем в антракте или нет? Он делал ставку, что уйдут. Они остались и аплодировали.

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Смелкина.

М а р и н а   Д м и т р е в с к а я Когда-то в своей статье Елена Иосифовна Горфункель писала о том, что со «Снежной королевы» практически у всех начинается базовая театральная история, это наше всё. И вот я сейчас вспомнила: в шестом классе в драмкружке я играла, не поверишь, Сказочника (мальчиков не хватало). И это «снип-снап-снурре» до какой-то степени сделало меня. Кстати говоря, и первый увиденный в детстве ленинградский спектакль был «Снежная королева» в Комиссаржевке. Но это уже совсем другая история, как написано у Шварца.

В общем, так. Молодость прошла. Мастерство наше, судя по этому тексту, не выросло, а театр все продолжает ставить средние спектакли, не имеющие отношения к современности. Если только в плане мультимедийных возможностей и постановочных затрат…

В общем, со старым Новым годом тебя!