Премьера «Пиковой дамы» подтверждает: театр Евгении Сафоновой существует. С этим, думаю, пора считаться и тем, кто сбегает с ее постановок в темноте зала. Они, кстати, в своем праве: есть с чего сбегать! Все-таки проблема «удельного веса» сценического действия реальна — и все более актуальна. Вроде бы традиционные формы драматургии повсеместно размываются, надежный каркас отменен — и вот тут-то театр, оказывается, умеет постоять за себя — на зависть и на поучение остальному человечеству.
Но никто не обещал в таком случае комфорта, привычного уюта. В этих эстетических параметрах «студено» или, может быть, «горячо» — но не «тепло».
Проза Пушкина — кристаллизованная, афористичная проза поэта. Сафонова считается с этим прежде всего. Она обращается к повести, написанной около двухсот лет назад; подзаголовок постановки («сюрреалистический триллер») должен бы предупредить тех, кто приходит на «историю любви», которой в спектакле нет. На мой взгляд, если театр и проделывает некий слалом в сравнении с пушкинским текстом, то дело именно во временной дистанции, которая нас разъединяет. Вот и Дмитрий Быков успел где-то произнесть, что «Пиковая дама» Пушкина — первый триллер в истории русской литературы. Это аберрация: все же триллер возник именно на временном расстоянии. С абсолютной осязаемостью этот процесс фиксируется в спектакле Театра имени Ленсовета.
Повторенные многажды, литые строки пушкинской повести становятся у Сафоновой пулями снайпера. (Что говорить, пушкинские предвидения были неактуальны, когда сочинялась опера, но уже в 1935 году Мейерхольд яростно выгрызал банальности либретто Модеста Чайковского из партитуры. В МАЛЕГОТе он поставил трагедийный спектакль, не лишенный, кстати, и ноток триллера — чего стоил только гениальный ансамбль «Мне страшно» вместо светлой сцены в Летнем саду с нянями и детьми.) Теперь восприятие повести сделало еще один виток — и настойчивое повторение (точь-в-точь «репетиции» одного звука в музыке) пушкинского текста делает настоятельной самую суть послания великого поэта в «Пиковой даме»: лишних слов в его прозе нет.
Итак, вместо горького анекдота — сюрреалистический триллер, новейшая «маленькая трагедия». Трагедия рока впрямую, в чистом виде, которой добился в 1935 году Мейерхольд на материале партитуры Чайковского, сегодня возникнуть уже не может. Пушкинский жесткий иронизм — о да, он оказался донельзя современным, и Евгения Сафонова, по привычке выступая одновременно в трех амплуа (как режиссер, сценограф и автор инсценировки), вместе с художниками по свету и видео Константином Бинкиным и Михаилом Ивановым располагает целым арсеналом сценических средств, помогающих выстроить мир «Пиковой дамы».
Повторенные многажды, литые строки пушкинской повести становятся у Сафоновой пулями снайпера.
Мир этот в самом деле сюрреалистичен. Карточная игра претерпевает травестию, становясь игрой виртуальной. Студентка, сидевшая рядом со мной, распознала в «Пиковой даме» «аркадную игру». Отсылки к компьютерной графике и к фильмам Линча, сногсшибательный пластический рисунок, столь значимый в спектакле (художник по движению — Сергей Ларионов), поразительное голосоведение, всегда существенное в постановках Сафоновой, — все помогает увидеть персонажей в их разорванном существовании, на острой грани мертвенно-кукольного и страдальчески-живого. Не случайны отсылки к культурной памяти ХХ века: если Германн (Григорий Чабан), по-паучьи карабкаясь по лестницам дома Графини, напоминает Грегора Замзу из «Превращения» Кафки — то это законный знак.
Заявленная в названии «Игра», развернутая в ораториальное действие большого стиля, после финальной катастрофы «свертывается» — почти неожиданно. Этот финал вызывает ассоциацию с явлением Аустерлица — Василия Реутова в конце сафоновского спектакля по Зебальду в БДТ. Только там эпическая мозаика разрозненных сюжетов рождает целостную судьбу, и человек обретает свои имя и историю. В коде «Пиковой дамы» с героев словно снимается проклятие разорванности — и обнаруживается иной горизонт истории, человеческое ее измерение.
Собственно, и по ходу действия артисты, оставляя своих персонажей, не раз выходят к рампе — со своего рода ироническими парафразами брехтовских «зонгов», образующими второй слой постановки. Эпическая составляющая, похоже, — вообще характерная черта театра Сафоновой, и музыкальная организация спектакля (композитор — Олег Гудачев) тоже связана с этим качеством режиссерского стиля. Персонажи ведут свои темы, и остинато пушкинских фраз, музыкально интонированные, ритмизованные, законны еще и в рамках ораториального жанра. Герои, понятное дело, не находятся в психологически разработанных отношениях — как нет предпосылок к ним и у самого Пушкина. Но вот, например, дуэт Лизаветы Ивановны и Графини: потрясающий (и в чисто музыкальном плане тоже) агон Лидии Шевченко и Александра Новикова, безжалостный и трагический, с той самой снайперской точностью афористически емких, литых строк. Художественный атлетизм свойствен и постановке в целом, и всем без исключения актерским работам — кроме упомянутых выше артистов в ансамбле спектакля заняты Роман Кочержевский, Федор Пшеничный и Всеволод Цурило: творческая смелость у ленсоветовцев уже в крови.
При всей своей исключительной театральной «ударности» «Пиковая дама. Игра» — спектакль страстный и строгий. Театр Евгении Сафоновой возник не в один день — и с каждой новой премьерой мы видим новый ярус этого здания.
