Она чуть ли не единственная петербургская актриса, которая не спешит «засветить» свое лицо в рекламе, «застолбить» место в рядах любимцев публики, «зашибить» гонорары, значительно превышающие оклад заслуженной артистки. Она честно играет свои несколько спектаклей в театре им. Ленсовета и любима теми, кто чувствует в ней настоящий, не навязанный модными журналами, а подлинный высокий Стиль. Иногда представители бульварной прессы вдруг берутся «пиарить» актрису, пытаются провозгласить ее «женщиной-вамп», но ярлыки к Елене Комиссаренко не пристают.
Не в ее лице, как будто с полотен мастеров Возрождения (те же крупные бледные веки, те же изящные ноздри и так же величаво приподнят подбородок), искать невнятные черты нашей эпохи, и не в ее бархатном, обжигающе-женском голосе можно расслышать «шум времени». Но именно несовременная героиня Комиссаренко, мучаясь своими женскими проблемами, вечными и неразрешимыми, постоянно сталкивается с главной - современной и актуальной - невозможностью реализоваться в этом мире: всегда остается невостребованной большая часть щедро одаренной, богатой женской природы.
Первой значительной работой в театре им. Ленсовета, куда в середине 80-х ученица З. Я. Корогодского пришла из ТЮЗа, стала для Комиссаренко роль Валентины в спектакле И. Владимирова «Под одной крышей» по пьесе Л. Разумовской. Из трех актрис, участвовавших в спектакле, все критики единодушно выделили ее, заметив, что «героиня Комиссаренко значительнее своего литературного двойника»1. Всю свою несложившуюся жизнь (мужа у Валентины нет, со взрослой дочерью отношения не складываются, писательницей она так и не стала) Валентина украшала фантазиями, преображала, как бы творя ее заново такой, какой она представляется, а не такой, какая есть на самом деле. Комиссаренко «игрой - легкой и озорной - преодолевает усталость героини. Валентина не плачет, а лишь печально улыбается над своей незадачливой жизнью. Героиня Елены Комиссаренко вносит в спектакль мироощущение светлое и жизнестойкое»2.
Это особенное свойство героинь Комиссаренко - излучать свет, несмотря на то, что жизнь редко позволяет им смотреть открыто, не тая этого сияния. Пожалуй, только в «Адъютантше его величества» Жозефина, кухарка из богадельни Святого Игнасия, смело глядела в лицо своего низвергнутого императора, и глаза ее светились от любви к нему, к своим четырем маленьким «Наполеонам» и ко всему этому миру, философию которого Жозефина постигла в совершенстве: «Надо только не кукситься и не ныть по пустякам». Жозефина - Комиссаренко обрушивалась на заплесневелый мир маленького острова, точно поток свежего воздуха, несущий живительную силу и головокружительную радость. Пожалуй, ни в какой другой роли «атомному» темпераменту актрисы не удалось проявиться так мощно, как в роли простолюдинки-корсиканки (а нынче в моде не корсиканки, а Рената Литвинова). Все не реализованное ни до, ни после смогло найти выход в этом спектакле: Комиссаренко много пела, корчила рожи, щедро любила, объявляла войну, укрощала генералов, а в финале выпархивала на сцену в розовом платье - «чудное видение» женственности. Жозефина - единственная героиня Комиссаренко, реализовавшаяся, состоявшаяся в этом мире, и, может быть, оттого актриса играла особенно заразительно.
Говоря о Елене Комиссаренко, как будто бы говоришь о нескольких разных актрисах, настолько не похожи ее героини друг на друга, и, осмелюсь предположить, на саму актрису.
В легкомысленной музыкальной комедии «Крошка» тетя Полина - персонаж второстепенный. Она живет своей собственной жизнью на фоне «значительных» перипетий, происходящих в семействе Фонтанж. Она существует вроде бы на заднем плане, а зачастую и бессловесно, но каким-то образом все время на виду. Когда Фонтанжи в очередной раз выясняют отношения, забытая ими Полина из своего кресла наблюдает за ссорой, азартно проживая каждый новый виток, и в ажиотаже чуть ли не подпрыгивает на месте, потирая кулачки от удовольствия. Сухонькая дамочка с острыми плечами в нелепом розовом платье, зябко кутающаяся в шаль, семенящая особенной стародевичьей походкой - этакая Шапокляк! И нрав такой же: ехидная, проказливая, вредная тетка. Но вредничает она с наслаждением, с таким детским энтузиазмом и радостью, что проникаешься к ней большей симпатией, чем к ее родственникам-мыловарам. Когда же ненавистный зять-бизнесмен называет целомудренную жизнь свояченицы «никчемным существованием», тетя Полина решается мстить самым жестоким образом, а именно: вырастить крошку-сироту «сильным и здоровым, чтобы кое-кому от этого не поздоровилось». Став добровольной «кормилицей» чужому ребенку, «Шапокляк» преображается, она поет нежные и грустные колыбельные и деловито расхаживает по дому в переднике, занятая рожками и пеленками, всю свою неуемную энергию направив на заботу о младенце. «Скучное и никчемное существование» старой девы обретает смысл.
Эву в спектакле И. Владимирова «Любовь до гроба» Комиссаренко играет много лет, практически с самого своего прихода в театр. Эта Эва - воплощенная женґственность: хорошенькая, изящная, легкомысленная и до ужаса непосредственная. Она своих мужчин не завоевывает, а пленяет. Вскинет огромные лукавые глаза, промурлычет бархатным «кошачьим» голоском, и они теряют головы и уже готовы ради нее убить и умереть. Но с точки зрения героев спектакля, Эва - даже чересчур Женщина. Со всеми достоинствами: жить без нее невозможно, со всеми недостатками: уж совсем невозможно жить с ней...
Елена Комиссаренко была идеальной актрисой для театра Владимирова: музыкальная, пластичная, тонко чувствующая юмор, озорная и дерзкая. С приходом Владислава Пази изменился не только репертуар театра, изменилось его «лицо»: под маской серьезности скрылось прежнее легкомысленное, но жизнеутверждающее выражение. Зашло жгучее солнце, опалявшее неизменно желтые стены, сцена погрузилась в сумрак: бледный свет и густая тень. Но тени больше. Комиссаренко оказалась идеальной актрисой и для этого «теневого театра». Магда - жена, верный спутник и посох мага Воглера - в спектакле «Лицо» по сценарию Бергмана словно окаменела, так сдержанны и скупы стали ее жесты, так глух голос и немногословна речь. Ее светлое лицо смутно проступает из полумрака, и тень особенно жестко подчеркивает скульптурную лепку: надменно поднятый подбородок, сжатый рот, чересчур тяжелые веки, всегда полуопущенные. Как будто бы под их тяжестью таится - томится! - тот прежний светлый, необычайно сияющий взгляд Валентины и корсиканки Жозефины. И играет Комиссаренко так же - жестко, скупо, сдержанно. Ее тонкие гибкие руки, которые обычно порхают в каком-то чудесном непрекращающемся танце, теперь сложены на груди, неподвижные, стиснутые. Магда сама - тень своего великого мужа, все ее переживания, все чувґства, отчаяния и надежды так же стиснуты, наглухо заперты внутри. Она упорно и упрямо идет вслед за Воглером по бесконечным дорогам, подставив свое хрупкое то ли женское, то ли юношеское плечо под его тяжелую руку, молчаливый ученик немого ученого. Только однажды глуховатый юношеский голос прорвется женскими горькими нотками: уставшая Магда попросит своего мужа «бросить все это и купить домик». Но это только минутная слабость, ведь она и сама знает, что нет у них пути «ни назад, ни в сторону». Их гонит по дорогам непонятная и чуждая обитателям замка (обывателям!) вера, что «один единственный раз это бывает правдой» и вместо фокусов с дымом и магнитами однажды действительно произойдет чудо.
В спектакле «Король, дама, валет» героиня Комиссаренко «написана» теми же красками, что и героиня романа Набокова. В поверхностном, аляповатом, разменянном на «фишки» спектакле В. Пази Комиссаренко удается сохранить авторскую глубину, неоднозначность и передать своей игрой особенную холодновато-изысканную цветистость набоковского языка. Марта - роскошная женщина с обложки журнала мод. Чуть-чуть декадентского излома, чуть-чуть позирования, слегка манерный жест и необъяснимая, таинственная полуулыбка в уголках рта. Свои дорогие платья и меховую накидку она носит с неподражаемой элегантностью и нарочитой небрежностью. Ее голос всегда звучит ровно и негромко, с едва уловимой досадой, когда она обращается к своему мужу, и с легким пренебрежением - к его племяннику. Девочка из бедной семьи, когда-то она продала себя пожилому и богатому мужчине и теперь томится в плену своего роскошного дома. Марта сдержанна, высокомерна, холодна. В экспериментальных манекенах из магазина ее мужа, кажется, больше жизни, чем в ней. Все человеческие и женские чувства в Марте заморожены, она дрессирует прислугу, но и сама похожа на вышколенную светскую даму, несвободную от этикета и условностей. Но если у Набокова даже влюбленная Марта остается механической куколкой, то в Марте - Комиссаренко внезапное чувство к молоденькому племяннику мужа пробуждает жизнь. И кажется, что объектом любви Марты становится не этот конкретный неуклюжий эгоистичный юноша, а сама жизнь, которая вдруг ворвалась и забурлила. Она любит свою проснувшуюся женственность, незнакомую нежность, заявившее о себе материнство: все это обрушивается на молодого человека, нуждавшегося лишь в удовольствии и покровительстве. Эта любовь меняет Марту так сильно, что накладывает отпечаток на все, что она делает, и танцует она теперь лучше своей учительницы, потому что в ее танце, как замечает Франц, появилась и зазвучала душа. Самый драматичный момент в спектакле - вечер, когда Марта ждет известий о муже, попавшем в аварию. Через считанные минуты она может оказаться свободной женщиной, а может - и нет. Марта - Комиссаренко предельно напряжена, она становится гранитно-жесткой: голос тверд, жесты скупы и точны, лицо непроницаемое, и только тонкие пальцы судорожно, вопреки воле комкают край шали. Когда появляется живой и невредимый супруг, Марта громко выдыхает и мгновенно слабеет, просто обмякает, не в силах побороть слезы: «Ведь это мог быть он, и тогда сейчас!.» Комиссаренко не устраивает громких, душераздирающих истерик, ее героини никогда не кричат и не всхлипывают, наоборот, они каменеют. И только внутри - страсти, сила и темперамент.
Руэлла в спектакле «Дверь в смежную комнату» похожа на Марту лишь элегантностью, только это элегантность не светской дамы, а деловой женщины. Она решительная, здравомыслящая и самостоятельная, можно сказать, вполне современная героиня. Но прибывшей из своего две тысячи четырнадцатого года проститутке Фебе Руэлла кажется безнадежно старомодной. Современен только внешний облик героини Комиссаренко, на самом же деле, в Руэлле живут непривычные для «бизнес-леди» душевность, человечность и отвага. Ее Руэлла мгновенно принимает решения, каждую минуту готова к действию, у нее «все под контролем». И когда она узнает, что кому-то - незнакомой проститутке или первой жене ее мужа - грозит опасность, она напяливает роскошную шляпу, забыв снять пеньюар и переодеться, и готова не раздумывая спешить на помощь хоть в прошлое, хоть в будущее. В плохой пьесе с размытыми, невыявленными характерами актрисе удается создать сочный, очень смешной и обаятельный образ. Поразительна неистощимая фантазия актрисы, с которой она отыгрывает оценки: Руэлла все время делает какие-то сногсшибательные открытия и каждый раз по-новому реагирует на них. Сначала странные события этой ночи доходят до нее с трудом, и она кажется заторможенной и рассеянной. «Эх, ты, шляпа!» - пренебрежительно отзывается о ней Феба. Но в дальнейшем Руэлла берет ситуацию в свои руки, и уже никакие невероятные происшествия не могут выбить ее из колеи. Когда она провозглашает план действий: «идем в прошлое, забираем признание из биде, потом идем в будущее, отдаем признание Джессике, возвращаемся сюда и рвем ноги из отеля», - смешным кажется контраст между нелепостью команды и серьезностью тона, которым она отдана. Комиссаренко в самых «кичевых» спектаклях удается соблюсти меру, хороший вкус и остаться смешной.
«Синхрон» - странный спектакль, стоящий особняком в репертуаре театра. Как процесс озвучания порнофильмов раз и навсегда синхронизирован личностью по имени Боб, так и жизнь супружеской пары заранее кем-то предопределена. Но невозможно синхронизировать «половину себя с половиной другого», и поэтому отношения между супругами никак не придут к желаемому равновесию. И они бесконечно бродят по комнатам внутри себя, «если только там есть комнаты», сталкиваясь и не узнавая друг друга, множа свое одиночество до бесконечности. В этом спектакле актрисе особенно пригодилось ее умение отстраняться от роли, как бы со стороны иронизировать или рассуждать о своей героине, не сливаясь с ней. Сибиллы - героини «Синхрона» с ее живым, имеющим развитие характером - нет, потому что постмодернистская драматургия живыми людьми не интересуется. Поэтому и в спектакле Сибилла - фигура абстрактная, просто какая-то женщина в лиловом платье и голубом парике. А Комиссаренко в свою очередь не интересуется постмодернистскими играми, но зато заинтересована в своей профессии, и стихия театральной игры ей знакома как нельзя лучше. Свою «несинхронизированную», распадающуюся на отдельные реплики и выходы роль она играет как дельартовскую маску, со свойственным ей юмором, мгновенными сменами состояний, импровизационной легкостью и эксцентричностью. Бессвязные обрывки сцен и хаотичные, бессмысленные диалоги актриса нанизывает на одну нитку, как бусинки, и ее героиня обретает плоть. Проявляются они обе - героиня, бесплодно пытающаяся из закоулков памяти извлечь цельное представление о своей нескладывающейся жизни и найти в этой картине место мужу, превратившемуся в утомительную ношу, и потерянному ребенку; и актриса, у которой светятся глаза. Она азартно играет и испытывает удовольствие от самой игры.
Творческая судьба не щедра к Елене Комиссаренко, мало спектаклей, мало ролей, второсортная драматургия, отдельные осколки, великолепные, но все же - фрагменты, не складывающиеся в единое полотно. Но актриса так же, как ее героиня Руэлла, «никогда, никогда не покидает поле битвы» и в схватках с плохой драматургией или вялой режиссурой всегда выходит победительницей.
Елена Комиссаренко не играет в антрепризах, не снимается в сериалах, не рекламирует кока-колу, не участвует в кулинарных шоу, не улыбается с обложек глянцевых журналов. Почему? Может быть, не зовут? Да нет, знаю, что зовут, а вот почему не идет, не знаю, но могу предположить... Когда после мнимой смерти Воглера начальник полиции хамовато предложил вдове свою рекомендацию в бордель, Магда глухо сквозь зубы, бросила «нет, спасибо» и отошла в сторону. Обхватила руками плечи, чересчур высоко вскинула подбородок и застыла в холодной ярости и презрении. Должно быть, так же в стороне, в тени от обманчивого света рекламных огней, находится и сама Комиссаренко.
Март 2004 г.
Виктория Аминова
Примечания
1 Крижанская Д., Маркарян Н. Все - под одну крышу // Театральная жизнь. 1987. № 15.
2 Скорочкина О. Об антиредукторе и «душегубке домашнего рая» // Ленинградская правда. 1986. 20 дек.