ХОТЯ ГЛАВНУЮ РОЛЬ И СЫГРАЛА ХРУПКАЯ ЛАУРА ПИЦХЕЛАУРИ
В этой премьере Театра имени Ленсовета главным образом удивляет даже не то, что Гамлета играет Лаура Пицхелаури (на фото справа), а удивительная для Юрия Бутусова простота. Без явного режиссерского курсива, без преобладающей визуальности, без тех методичных повторов эпизодов, что маркируют поэтическую монтажность спектакля, без волн музыки, накрывающих зал.
Бутусов, в общем, движется по пьесе, при этом вовсе не «растворяясь в авторе»: «Мышеловка» купирована, а принц оставлен в живых. В сравнении с другими бутусовскими постановками – скажем, с недавно показанными в Петербурге «Барабанами в ночи» (где добрую половину действия не понять, кто кому дядюшка) – «Гамлет» так вообще имеет «строгий, стройный вид». Хотя и длится четыре часа с двумя антрактами.
Этот сложно переводимый в слова «плазменный» спектакль завораживает паузами, позволяет по-новому услышать пьесу, которая совсем не выглядит уставшей (за что спасибо и Андрею Чернову за «непоэтичный» перевод, в котором ощущается нерв нашего времени).
Сценография Владимира Фирера – а это его первая совместная с Бутусовым работа – заведомо незатейлива. Пустое пространство, простые средства, черно-белый мир (даже программка в двух вариантах: одна черная, другая белая). И множество пустых бутылок – в этом Эльсиноре много уже выпито и актерами передано состояние тяжелой головы, похмельной прострации, но без пошлого обозначения «пьяного человека». Есть что-то нездоровое в здешней атмосфере. У Клавдия – Сергея Перегудова тусклый, потерянный взгляд и мешки под глазами. А в одной из сцен Розенкранц и Гильденстерн – Всеволод Цурило и Сергей Волков – множатся (тут им в помощь другие артисты), нацепив на лица обычные канцелярские резинки, но превратившись в зомби.
Гамлет благодаря прекрасным монголоидным чертам лица Лауры Пицхелаури выглядит пришельцем из восточной цивилизации – в мир европейцев, которые кажутся плоскими на фоне этого Гамлета. Сколь бы ни всматривалась в сына белолицая рыжеволосая Гертруда (Евгения Евстигнеева очень выразительна, «не играя»), никогда ей не понять его – «япончика», самурайчика, трудного подростка, представителя какой-то депрессивной тинейджерской субкультуры. Они живут на разных планетах.
Изначально Пицхелаури репетировала Гертруду, а Гамлета – Илья Дель, и уже тогда было понятно, что Бутусов лишает заглавного героя претензии на брутальность и внешний героизм. Но знала ли когда-нибудь сцена такого хрупкого, миниатюрного и сексуального Гамлета, какой получился у Пицхелаури?
Почему бы и нет – в нашу-то эпоху гендерной размытости? Во времена Шекспира женские роли играли мужчины, здесь же роль Офелии поделена между актером и актрисой – Федором Пшеничным и Юстиной Вонщик. Первую половину действия выходит Офелия (Пшеничный) с набеленным лицом – маской, за которой то и дело проступает нервическое напряжение. Удивительно, но мужская природа дает этой травестированной Офелии прелестную наивность: ах, как она смущена, признавшись отцу, что принимала подношения от принца! А сцена сумасшествия отдана Офелии – Вонщик, и она просто сидит на стуле и, обращаясь к нам, поет свои песенки; сцена проведена без режиссерских подпорок и сильна по эмоциональному воздействию.
А Гамлету – как сценическому герою – режиссер с самого начала дает подпорки. Сколько бы ни хорохорился, этот Гамлет беззащитен. Клавдий сажает его к себе на колени. Могильщик – в сочном театральном исполнении Александра Новикова, – желая подбодрить Гамлета, надевает рыжий клоунский парик и катает принца, исполненного радости, на себе. Малыш и Карлсон! И еще рядом с Гамлетом красивый и седовласый, с балетной выправкой, отец: Призрак в исполнении Виталия Куликова. Потусторонний персонаж оберегает сына от ошибок: в сцене молитвы Клавдия, когда Гамлет заносит над ним длинный нож, Призрак отводит удар. В сцене диалога с Клавдием отец, сидя рядом с сыном, произносит какие-то его реплики – то есть приходит на подмогу, помогает держать ответ.
Мы видели Пицхелаури, среди прочего, Ириной в бутусовских «Трех сестрах» и леди Макбет в «Макбет. Кино», но там у актрисы не было сквозного действия, роль как бы распадалась «на картины». Здесь же вся логика действия подчинена становлению Гамлета как сценического героя. Сначала кажется, что это аутичный подросток, лишенный эмпатии, как сказали бы психологи, и что он, может, даже пойдет по пути героя Додина – Козловского, антигуманиста и циника, подминающего мир под себя. Но нет.
В последней сцене принц выходит на бой с гигантским деревянным мечом. Гамлету говорят: вы проиграете, вы не должны фехтовать. А он отвечает: «Я буду фехтовать». Этот подросток с игрушечным оружием, желающий сразиться с драконом, вышагивает в обступившем мрачном пространстве, теперь совсем-совсем один, зная, что бой надо принять. Эта мизансцена перекликается с финалом «Дяди Вани», которого Бутусов поставил в прошлом сезоне. Там стоически вышагивала Соня на словах о небе в алмазах, здесь – Гамлет. И что-то в его хрупкой, но решительной пластике обнадеживает. И ты веришь этому принцу.
