Театр имени Ленсовета выпустил долгожданную премьеру пьесы «Тартюф». Воплотить на сцене знаменитый текст Мольера взялся режиссер Роман Кочержевский. Роль заглавного персонажа досталась Олегу Федорову. Мы поговорили с Олегом об обмане, непрерывном поиске и праве на ошибку в работе над спектаклем.
- Время, в которое мы живем, часто называют эпохой постправды: подделку не отличить от оригинала, а ложь от истины. Насколько пьеса «Тартюф» актуальна сегодня?
- Эта история очень созвучна сегодняшнему дню, она по-своему апокалиптическая, полубезумная и даже роковая. В ней переплетается множество тем. Почему мы хотим быть обманутыми? Потому что нам чего-то не хватает. Мы что-то ищем, чего-то жаждем. Исследуя эту тему, мы обратились к тексту В.Ерофеева «Жизнь с идиотом», это позволило добавить объема нашей работе, не разрушая замысел Мольера. В пьесе «Тартюф» очень важна позиция Оргона – отца семейства, который многократно обманут в этой истории и очевидно желает быть обманутым. Без такого Оргона невозможен был бы и сам Тартюф. Легко обманывать того, кто хочет быть обманутым. Работая над этим спектаклем, мы смотрели записи других постановок, сделанных в разное время, и убедились в том, что у каждого времени свои обманщики.
- Ваш персонаж – обманщик? Вы оправдываете его?
- Когда мы думаем о том, кто такой Тартюф, на ум приходит, что он обманщик и лицемер. Мы с Романом Кочержевским долго обсуждали этот персонаж и задумывались о том, почему он именно такой. Поведение Тартюфа связано еще и с той семьей, в которой он оказался, ведь человека всегда формирует среда. Лицемерие – это не порок, это качество, которое в той или иной степени присуще нам всем. Значит, это определенная маска. Мы перечитывали «Мизантропа», «Дон Жуана» и другие тексты Мольера – они помогали нам понять, что скрывается за этой маской и почему происходит обман. Сложнее всего играть простого человека – не супергероя, не выдающуюся личность. Я скорее отношусь к тем актерам, которые всегда для себя пытаются оправдать своих персонажей. Ну, как можно жить без обмана? Я себе и Роману задавал этот вопрос. Почему он это делает? Какую цель он преследует? Вроде, он не злодей и не мерзавец. Конечно, навешивать ярлыки, делить на черное и белое – самый простой путь. Но это как-то плосковато. И когда уходишь от этого плоского восприятия, многое встает на свои места. У Мольера в тексте есть фраза: «Как я ни набожен, но все же я мужчина» - в этом ключ. Все мы люди. Он обманщик, но его окружение способствует появлению обмана. Здесь все очень взаимосвязано.
- Вам легко работать с Романом Кочержевским?
- Легко оттого, что он удивительно терпеливый человек. Это очень важное качество для режиссера. Не знаю, как ему это удается, но он как-то нас терпит. Многое в нашей команде выстроено на доверии и понимании природы друг друга. Актеры ведь живые люди, мы часто спорим, позволяем себе проявлять эмоции в работе. Роман очень чуткий человек. Он доверяет нам, а мы – ему. Работа над спектаклем – это непрерывный поиск. И часто этот поиск продолжается до самой премьеры, а находки в нем – это особенное ощущение счастья, когда вы долго ищете вместе с режиссером и предлагаете разные решения. Процесс репетиций я люблю даже больше, чем выступление перед зрителями, поскольку зарождение чего-либо на сцене это почти сакральная ситуация, она всегда очень живая. В выступлении перед зрителями неизменно что-то ускользает. Примерно дней за 10 до премьеры происходит самое интересное: прорывные открытия, паника, вдохновение – спектакль набирает удивительную плотность. И для меня эти 10 дней – самые счастливые. К слову сказать, я никогда не любил премьер, для меня это скорее необходимость, этап, который нужно прожить. И премьерный спектакль – это не всегда то, что вкладывает в него режиссер. Нужно дать спектаклю пожить на сцене.
- Музыку к спектаклю «Тартюф» написал Федор Пшеничный – актер театра Ленсовета. Как вы оцениваете его дебют в качестве композитора?
- Федор в этот раз не принимал участие в спектакле как актер, хотя мог бы, он решил сконцентрироваться на музыке. Когда музыкальный материал создается к спектаклю специально – постановка приобретает совершенно особенное звучание. Федор погружался в материал вместе с нами, чтобы максимально точно выразить происходящее на сцене в звуке. Для него это был такой же поиск, как и для нас.
- Режиссеры сами принимают решение, что им ставить. Актеры не так свободны в выборе ролей. Как вы принимаете роли, которые вам предлагают?
- Роли приходят сами и нужно уметь их принимать. Когда Роман предложил мне роль Тартюфа, у меня в первый момент возникло внутреннее сопротивление. Но потом я доверился, отдался этому выбору и понял, что это неслучайно. И тогда начался этот удивительный и многогранный процесс поиска.
- Когда вы ищете, часто ли вы обращаетесь к каким-то сторонним источникам?
- Каждый раз. Иногда в процессе работы нужно объяснить то, что нельзя выразить словами. И начинается разговор на уровне образов, каких-то картин, фотографий. Так формируется рабочий птичий язык. Юрий Бутусов говорил, что актер не перевоплощается на сцене в другого человека, он показывает самого себя просто в других обстоятельствах.
- Вы можете сказать, что Бутусов стал вашим учителем?
- Конечно. Он очень многое дал мне еще в институте, а потом ввел меня в спектакли «В ожидании Годо» и «Войцек». Но главное – он научил не успокаиваться. Даже если какая-то сцена получается в работе, все равно не оставлять ее до премьеры, а пытаться еще как-то докрутить. А еще он учил нас ситуацию доводить до предела и только тогда отпускать. И я очень рад, что сегодня у нас собралась команда из актеров разных поколений: более опытные передают свои знания более молодым, помогают адаптироваться, включаться в сложную работу и по-настоящему доверять друг другу.
- Вы даете друг другу право на ошибку?
- Обязательно. Актер должен ошибаться и не бояться ошибиться. Тот метод, которого придерживается Бутусов, как раз позволяет актеру максимально выразить то, что он чувствует. Этот метод часто называют этюдным, хотя сам Юрий Николаевич никогда его так не называл, это уже какая-то мифология. Он просто предлагает актеру продемонстрировать свое видение и понимание ситуации. И это здорово формирует доверие между актером и режиссером. Именно поэтому я очень рад, что у нас в команде этого спектакля сохранен верный баланс между молодыми актерами и опытными, рад, что мы можем передать им это ощущение доверия. И я бы хотел, чтобы Кочержевского перестали воспринимать только как ученика Бутусова, потому что он уже сам по себе ценен.
- Играя на сцене, что вы получаете из зала? И с чем выходит ваш зритель из театра?
- Можно не помнить, кто и что играл, не уловить смысл всех сказанных слов, но вынести какое-то ощущение от спектакля. Наши зрители порой пересматривают одни и те же спектакли по 5-6 раз, приходят снова и снова, чтобы пережить свои ощущения, повторить их. « Три сестры», «Макбет. Кино.» или «Гамлет» - это спектакли, на которые люди часто возвращаются. Профессия актера так устроена: все, что мы делаем, так или иначе направлено в зрительный зал. То, что я передаю в зал, может нравиться или не нравиться. Зрители иногда уходят, но я никогда по этому поводу не переживаю. Главное чтобы актер не терял то, что он хочет донести. И поэтому важно убеждаться и утверждаться в том, что ты делаешь. Для этого нужны пробы и поиски.
- В какой момент актерская профессия обрела для вас смысл?
- Я всегда любил театр. Лет с 15, наверное, с детской театральной студии. Но отношение к нему меняется. Проходя этот путь, начинаешь задавать себе вопросы: а что же я такое делаю? Что я меняю? Что доношу зрителю? Театр – интеллектуальное занятие, оно включает этот непрерывный мыслительный процесс, заставляет продумывать вперед ходы, конструировать путь персонажа. И я испытываю невероятное удовольствие, когда этот лабиринт приводит меня в нужное место. Каждая находка – это победа. Например, спектакль «Город. Женитьба. Гоголь.» потребовал очень серьезного включения в поиск. Мы тогда посмотрели фильм Иоселиани «Жил певчий дрозд», и у нас возникла тема города, тема этих странных женихов. Город добавил объема этой истории, воздуха, который помогает дышать персонажу. Город в то же время обрамляет основную тему спектакля. И когда зритель принимает тему – это самое главное. В этом смысле мне кажется, что наш самый совершенный спектакль – «Три сестры». Он совершенно космический и очень цельный, невероятно многослойный. Этот спектакль прошел долгий путь, в нем многое менялось, его выпускали дважды, но в итоге он обрел идеальную форму. И за него мы, конечно, заслуженно получили «Золотую Маску».
- А награды важны?
- Награды очень важны для молодых артистов. Это дает статус и возможности. Я не склонен оценивать спектакли по количеству наград, для меня они мало что значат. Театр – такое живое дело: иногда смотришь и удивляешься, почему та или иная роль не удостоилась «Маски». А для признанных мастеров, у которых много наград, их количество уже не имеет значения. Когда человек переходит на другой уровень сознания в творчестве и мыслит другими категориями – награды уже не имеют такой ценности. Я по возможности смотрю трансляции и всегда очень радуюсь, когда «Маски» дают помимо московских и петербургских артистов, актерам из провинции. У нас в регионах есть уникальные таланты, и им очень нужны награды и признание.
- В период карантина, когда театр вынужден был закрыть свои двери для зрителей, состоялся видео-проект Евгении Богинской, кроме этого театр показывал записи многих любимых спектаклей. Как вы относитесь к такому формату?
- Скорее как к необходимости. Для театра и для зрителей это драматичная ситуация. Я все-таки думаю, что природа театра заключается в том, что он живой. Прекрасно, что есть трансляции, которые позволяют нам видеть премьеры Лондонского шекспировского театра «Глобус» или берлинского «Фольксбюне». Но все-таки это скорее вспомогательная функция. Живой театр заменить невозможно и не нужно. Живой театр – это дыхание, люди, их глаза.
Беседу вела Динара Белоус