О возрасте в жизни и на сцене
Ты, самый молодой из команды «Тристрама», играешь самого возрастного героя — отца Тристрама. Как это получилось?
Я не знаю. Помню только зимний вечер, когда позвонил Борис Павлович и предложил мне сыграть роль отца героя, которого будет играть Александр Новиков. Когда я услышал эти слова — «Александр Новиков», «театр Ленсовета» — они сработали на меня, как волшебное заклинание. И я сразу согласился.
С Борисом Павловичем мы были знакомы, но не пересекались раньше в работе. Очень интересно было посмотреть, как работает Борис. Бесконечно эрудированный, начитанный — ходячий учебник.
Ты чувствуешь себя взрослым?
Иногда случаются эти счастливые моменты, но чаще мне сложно всерьёз назвать себя взрослым человеком. Детство уходит только внешне. Ты начинаешь брать на себя ответственность, какие-то обстоятельства накладываются. И мы это называем ростом. Но зона детства всё равно где-то рядом присутствует. Просто в неё можно попадать, а можно не попадать. Можно быть к этому способным, а можно и не быть. Есть люди, которые простились с этой частью себя. А актёры постоянно так или иначе попадают в детство, ведомость, состояние игры, когда всё для тебя безусловно. Когда ты вместо шляпы видишь удава, который съел слона. Это часть профессии — оставаться детьми.
Почему для тебя важен этот спектакль?
Это моя первая номинация на «Золотую Маску». И первая работа в новом театре, на этой сцене, с этими артистами. Александра Новикова я видел ещё в детстве. Первым спектаклем, на который я в своей жизни пошёл, был «Кот в сапогах», где он играл. А теперь я играю с Александром Марковичем в «Тристраме». Это неожиданные, странные и очень правильные человеческие совпадения.
У спектакля удивительные зрители — люди, которых я раньше не мог представить в качестве зрителей на спектаклях с моим участием. Когда ты пытаешься произносить какой-то текст, а на тебя смотрит Алиса Бруновна Фрейндлих — становится смешно, страшно, всё становится неважно… И в то же время всё обретает смысл.
Я никогда не работал с таким объёмным материалом. Очень, очень объёмным. Из которого надо доставать, искать и перерабатывать в сценический язык самое главное. В этом спектакле многое для меня было впервые. А всё, что впервые — всё интересно и всё важно.
О книгах, которые что-то делают с нами
Ты читал «Жизнь и мнения…» до начала репетиций? Что значит действительно прочитать книгу?
Я читал Стерна на первом курсе, наискосок, для экзамена по зарубежной литературе. К премьере удалось перечитать всю эту книгу. 8 томов. Это уже большая победа.
Можно прочитать книгу от корки до корки и ничего не запомнить. Прочитать книгу, на мой взгляд, — это желание постоянно к ней возвращаться и её перечитывать, наполняться от самого процесса, когда сам текст что-то с тобой делает. Если так рассуждать о «Тристраме Шенди», то мне ещё только предстоит его прочитать. Потому что когда мы делали спектакль, совершенно по-новому звучали тексты, которые только неделю назад мы читали и не понимали, причём здесь это вообще, как это связано с настоящим, с ситуацией в стране, в мире, почему мы читаем сейчас эту книгу. А она нам сама давала какие-то бесконечные ответы и поводы для размышления. Есть книги, которые я чувствую прочитанными. Но в «Тристраме» ещё многое предстоит открыть при следующем прочтении.
А какие книги ты чувствуешь прочитанными?
Я читал «Сто лет одиночества» много раз, «Три мушкетёра», «На западном фронте без перемен»… Когда я к ним возвращаюсь, читаю с любого места, совершенно не напрягаясь. И с таким материалом тоже хочется в театре работать.
О темах, которые нас формируют, и вопросе «зачем?», который мы постоянно задаём
У каждого из героев Стерна есть своя тема, на которой он зациклен. Эти темы помогают жить или, наоборот, превращают жизнь в ад?
Эти темы сложно отделить от нас. Они нас и формируют. Это был бы уже не дядя Тоби, если бы он не был раненый военный, не так сложилась бы его жизнь и мы не встретили бы его в определённой точке. Так можно сказать о каждом, в том числе и об отце семейства, романтике, учёном, теории и фантазии которого оборачиваются большими трагедиями для его сына. Он всё пытается осмыслить, подвергнуть сомнению и переработать.
У каждого из героев Стерна есть свой «конёк» – так автор называет больные и важные темы своих персонажей. И вот Отец Шенди с большим удовольствием садится на своего «конька»: создание теорий и переосмысление жизни!
Создание роли так и происходит. Сначала ты смотришь просто на обложку, набор букв, которые составляют имя твоего героя, а потом начинаешь наполнять. А в книге есть всё, надо только выбрать самое важное. Создание пьесы из большого романа всегда было огромной проблемой. В актёрской натуре – влюбляться в материал, присваивать его, каждую сцену воспринимать как материал для работы. И когда всё важно, в итоге ты не понимаешь, как может быть важным только что-то одно. Поэтому оставалось только читать внимательно книгу и вникать в то, какой бесконечный, какой объёмный каждый герой.
А у тебя есть такая тема? О чём ты можешь бесконечно говорить?
Видимо, о спектакле «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» (смеётся). Первое, что приходит в голову — из области хобби. А тема глубинная, о чём хочется размышлять… Это попытки найти смысл в профессии, а наша профессия неразрывно связана с нашей психикой. Каждый день ты задаёшь себе вопросы: «А зачем я сегодня это делаю?», «А зачем я пытаюсь из себя сделать другого человека и иду об этом разговаривать с людьми, которые сегодня пришли в театр?», «А зачем они пришли?». «Зачем?»- собственно, и спектакль пытается ответить на этот вопрос. И, более того, кажется, отвечает на него.
В конце спектакля — детское видео из личного архива Бориса. Для меня это важно.
Можно бесконечно говорить о театре, о кино, а потом ты приходишь домой, где тебя встречает маленький ребёнок. И ты растворяешься. Может, в этом и есть весь смысл жизни. Когда это начинаешь формулировать, звучит банально. А когда об этом размышляешь с помощью спектакля…
В конце спектакля, когда зритель думает, что вообще уже ничего не понятно, вдруг всё складывается.
О том, что оправдывает наше существование
Тристрам говорит, что самый счастливый день в его жизни — день, когда дядя Тоби влюбился в миссис Уодмен. Есть ли у тебя воспоминание, которое оправдывает наше существование?
Первый вскрик моей дочери. Я подпрыгнул в коридоре родильного отделения до самого потолка. И это было абсолютное счастье. А Тристрам копается в памяти и находит день, когда из ничего возникли эти отношения, которые так ни во что и не выросли, но что-то в них было… бесконечное.
Видел ли ты когда-нибудь белого медведя?
Видел, конечно. Я очень люблю эту сцену. Когда она получается – это большая удача. Я очень рад, что предложил этот текст. Борис нам давал полную свободу, каждый мог приносить тексты, которые нам казались важными. И когда я вообще перестал понимать, куда мы идём, то предложил этот, самый бессмысленный кусочек. И он оказался очень важным. Я спасаюсь тем, что могу говорить о белом медведе. Иногда вспоминаю немножко сошедшего с ума белого медведя из Ленинградского зоопарка, который ходит взад-вперёд и мотает головой. Но иногда разговор идёт на совсем другие темы, которые условно для нас называются «белым медведем». За белым медведем таится, с одной стороны, всё, что угодно, а с другой — что-то самое важное.
