На Малой сцене Театра имени Ленсовета 28 марта состоится премьера спектакля «Медея» в постановке Евгении Сафоновой. Режиссёр уже достаточно известный в нашем городе, лауреат Петербургской театральной премии для молодых «ПРОРЫВ» за спектакль «Братья» (по роману Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы») в театре «Приют комедианта», в этом сезоне вышел ее спектакль «Лицо Земли» в ТЮЗе им.А.А.Брянцева. Мы расспросили режиссёра о том, что можно рассказать о нас, сегодняшних, с помощью мифа о царице Медее.
- Ваше режиссерское поколение имеет своеобразную привилегию: вы не занимаетесь случайностями, необходимыми по каким-то тактическим причинам спектаклями. Вы делаете то, что хочется. Пусть порою в маленьких театриках, в подвалах, в нестандартных пространствах — но делаете то, что считаете важным здесь и сейчас. Это ваше счастье. Так вот: что ты расскажешь миру своей «Медеей»?
— Невозможно ответить на этот вопрос сейчас. Потом, задним числом, когда работа сделана, спектакль уже играется на публике, когда ты из режиссера-инициатора превращаешься в зрителя, — тогда только, может быть, и возникает понимание, зачем, ради чего ты вообще в это ввязался. Я поставила не так много спектаклей, и никогда еще не работала с материалом, точно зная, чего именно я хочу, и какой получится результат на выходе. Все это осознается только в процессе работы.
— Но все-таки, если говорить о фабуле мифа: женщина полюбила, отдала мужчине все, а он, неблагодарный, ей изменил, и она в отместку убила их детишек, рожденных в любви, и разлучницу впридачу. Такая сказка-схема, которая в головах просвещенного зрителя при слове «Медея» возникает сразу. Я так понимаю, что тебя не вопрос несчастной брошенки беспокоит. А больше — вопрос, сколько по дороге к счастью поубито людей, родных-близких и прочих, сколько жертв по обочине этой дороги лежит. И вопрос: это мир диктует такой страшный набор поступков, или мы сами выбираем свой путь?
— «Медея» все-таки не мелодрама, но трагедия — и меня в этом сюжете интересует, конечно, не горизонталь отношений мужчины и женщины. Вообще, я всегда долго мучаюсь с выбором материала — учитываю и репертуарный контекст театра, и особенности пространства, и актерский состав. Но в какой-то момент в голове что-то щелкает — и становится понятно, что именно можно сделать в данных конкретных обстоятельствах. Так получилось и с «Медеей».
— Позволю предположить, что в данном случае «щелкнуло» от присутствия в труппе актрисы Сони Никифоровой.
— Да. Но импульсом было вовсе не знакомство с ее сценическими работами — просто я прочитала интервью с Соней, и подробный честный рассказ о ее пути к цели показался интересным и очень по-человечески меня тронул. Потом уже я увидела ее в спектакле «Венчание» по пьесе Витольда Гомбровича — и через каких-то двадцать минут после начала поняла, что с этой актрисой можно рискнуть делать «Медею». Так что при выборе материала в данном случае я отталкивалась от сильной актерской личности.
— Но «Медея», как материал, уже была в твоем режиссерском «портфеле»?
— В 2011 году я принимала участие в режиссерской лаборатории по пьесам Хайнера Мюллера в «Театре Поколений» у Данилы Корогодского. Это было первое соприкосновение с текстами Мюллера в таком объеме — на тот момент многие его пьесы еще не были опубликованы на русском языке, сборник текстов Мюллера, составленный Владимиром Колязиным, вышел годом позже, в 2012-м. Тогда в программе лаборатории была и «Медея. Материал», но я работала с другим текстом, «Гораций» — и уже после того, как все закончилось, Данила сказал, что мне все-таки нужно было работать над «Медеей. Материал». На меня произвел сильное впечатление показанный в рамках лаборатории фильм о Хайнере Мюллере, где подробно рассказывалось о том, как он, живший в Западном Берлине, сделал выбор в пользу работы в Восточном Берлине, где его тексты почти не ставились. Весной того же года я впервые оказалась в Берлине — и эти три дня оказались чем-то вроде погружения в параллельную реальность, в реальность, где жил и работал Мюллер. Так для меня все сошлось в одной точке.
- В чем принципиальная разница между мотивировками в классических античных художественных источниках по мифу о Медее, пьесах Еврипида и Сенеки, — и текстом Хайнера Мюллера?
— Первым спектаклем, который я увидела в сознательном возрасте, была «Сенекина "Медея"», поставленная Леонидом Альковым с актерами, игравшими в первых спектаклях Ивана Вырыпаева. Дело было в Иркутске, мне было 17 лет, я тогда только поступила на режиссерский факультет в местный колледж искусств и начала ходить по театрам — фактически это был мой первый зрительский опыт. Спектакли «Сенекина "Медея"» и «То, что вам нравится» по пьесе Ивана Вырыпаева «Сны» очень четко отпечатались в сознании. Сейчас мне показалось интересным работать не с каким- то конкретным текстом, выбирая ту или иную авторскую версию мифа, а подумать над всеми сразу, взаимодействуя, пафосно выражаясь, с метатекстом мифа о Медее. Во- первых, это версия Еврипида — страшно радикальная для своего времени, впервые вводящая в античную драму рефлексию героини, внутренний конфликт: его Медея не одномерна, находится во внутренних личностных противоречиях. Это ведь именно Еврипид придумал финал с умерщвлением собственных детей — в оригинале, согласно мифу, детей Медеи в отместку за убийство дочери правителя убили коринфяне. Сенека в своей версии ужесточил образ Медеи, сделал ее яростной фурией. И, наконец — «Медея. Материал» Мюллера, написанная им в 1982 году как часть драматургического триптиха. Мы с артистами смотрели и «Медею» Пьера Паоло Пазолини (1969), где главную героиню играет Мария Каллас, и «Медею» Ларса фон Триера (1988) по сценарию Карла Теодора Драйера, — эти фильмы тоже можно назвать текстами. Хотелось среди всех этих отражений мифа, системы кривых зеркал, найти связи с сегодняшним днем, посмотреть, как сегодня миф отражается в нас.
— И здесь помог текст Хайнера Мюллера, так я понимаю?
— Конечно, для меня было важно то, что текст Хайнера Мюллера написан в 80-е годы ХХ века, после катастрофы Первой и Второй мировых войн, Холокоста, системы массового уничтожения людей, террора как способа решения вопросов. Мы, сегодняшние, до сих пор пытаемся отрефлексировать эти события — как ни страшно это прозвучит, но благодаря этим чудовищным событиям мы получили очень конкретное знание о человеке, о его природе, о том, на что он способен. Многое предчувствовал еще Достоевский, но истинных масштабов трагедии, с которыми придется столкнуться человечеству, он знать не мог. Работая над «Братьями» по «Братьям Карамазовым», мы выстраивали спектакль все-таки через призму ХХ века — мы не можем пропускать, игнорировать это звено: за какой бы текст мы ни брались, мы должны 3 посмотреть на него через эту оптику — иначе не получится найти точку соприкосновения с нашим временем. Хайнеру Мюллеру миф понадобился для того, чтобы говорить о реальности, о прошлом и возможном будущем — потому что говорить о каких-то вещах впрямую было просто невозможно. Ему нужна была эта дистанция.
— Как артисты осваивают этот грандиозный материал?
— Соня Никифорова — удивительная актриса, глубокий человек, она принимает на себя всю мощь текста, и это, конечно, отбирает массу сил, выматывает, требует эмоционального, интеллектуального напряжения. Не каждый актер-мужчина способен поднять такой вес. Соня — настоящий боец, с ней чувствуешь солидарность. Ее преимущество в том, что она — музыкант, потому что форма спектакля в данном случае — это именно построение, произнесение текста, владение интонацией здесь исключительно важно. Гриша Чабан ведет голос Ясона, Рома Кочержевский — Вестника, Хора. Работа еще выстраивается, о результате говорить еще пока рано. Но этот процесс интересен, кажется, для всех.
Текст: Вера Матвеева
