Современное искусство нередко бывает трудным, неудобным и занудным, как статьи про феминизм в Интернете. Крайне редко удивляет новизной формы, чаще мучает публику, по- прежнему бредущую в театр – прибежище традиционного искусства. Кстати, те, кому современное театральное искусство адресовано, по той же самой причине в театр заходят редко. Модно одетые люди в черном на премьере «Медеи» театра им. Ленсовета на протяжении двух часов всеми силами своих талантов добивались лишь одного – чтобы мы на своей шкуре ощутили ненависть, злобу и отчаяние местной Медеи. Так что, если вы стремитесь в эпицентр мрака, этот спектакль для вас. На сцене смысл слов отменен. Медея (С. Никифорова), на роль которой пала львиная доля текста, произносит свои монологи и диалоги, лишая их гласных. Нет в ее языке этих протяжных, длящихся, свободно летящих звуков. Зато согласные мешают, ворочаются, клокочут. Героиня выкрикивает их, разжимая тонкие губы, получая удовольствие от выхода переполняющей ее ненависти. Почти без движения, всегда фронтально, она будет бросать в зал зараженные болью и злобой звуки, в которых едва будут узнаваться слова и уж тем более смыслы. Только эмоция. Актриса бесстрашно идет до конца. Двое актеров честно подыгрывают ей. Настигает абсурд происходящего – текст, построенный в логике человеческой речи, подается как остервенелый лай. Отдыхает зритель только в сценах грубого комикса про Прометея и Геракла в ернической интерпретации Х. Мюллера. Какое отношение он имеет к Медее не так важно, через пару минут нас снова макнут обратно в стерильно белый, вязкий и замкнутый короб психоза. Д. Быков после трагедии в Кемерово заметил, что нашу страну охватила ненависть. Мы очень легко начинаем ненавидеть. Вполне возможно, что режиссер Е. Сафонова, почувствовав дыхание времени, как художник, лишь проявила эмоцию, которая носится в российском воздухе. И, возможно, чтобы все это усилить и приблизить, действие постоянно имитирует ситуацию входа-выхода – электрички ли, вагона метро или дверей бесчисленных ТЦ и ТРК. Герои возникают в проемах раздвижных дверей. Их появление предваряет проекция: в кромешной тьме перед нами попеременно мелькают белыми прямоугольниками световые «окна», в одном обязательно проскользнет море: белый свет, белый свет, белый свет, море, белый свет, белый свет. Световое оформление раздражает глаза, а речь артистов – слух публики. Все вместе призвано создать ощущение нескончаемого ужаса, беспросветного тупика. Сделано просто, нарочито, но качественно. Например, дети Медеи и Язона появляются в виде двух огромных, реалистично нарисованных детских голов по контрасту с абстрактным, подчеркнуто дигитальным, современным видео- и звуковым рядом. В сцене убийства замкнутое пространство белого бокса, в котором действуют немногочисленные персонажи, заполняет кроваво-красный цвет, он поднимается с пола, медленно заполняя все и всех, включая реалистично нарисованные головы. Эхом этого стерильного хоррора на полу перед героями еще целую сцену будет «плескаться» видеопроекция из красно-черно-желтых линий – как-то так выглядит ошибка матрицы на мониторе, сбой. Технологический эффект превращен в художественный прием, наполнен смыслом (понятно каким). Красиво. Артисты неподвижно располагаются на сцене. При смене сцен они, подобно шахматным фигурам, меняют свои точки, но самого движения зритель почти не видит. Мизансцены симметричны – очередной трюк, усиливающий дискомфорт зрительского восприятия. Одна из немногих фраз, которые Медея повторяет Язону без «акцента», словно мантру: «Ты мне должен брата». В мифе, чтобы задержать погоню за Язоном, героиня совершает страшный грех – убивает брата. Но неужели она убивает детей, потому что ей не вернуть брата? Неужели из-за этого сюжет Медеи волнует до сих пор? В чем причина, корень трех версий трагедии? Ненависть, рожденная ревностью? По версии авторов спектакля причиной всему – одиночество. В финале световые «окна» заполняются видео с бесконечно пустым морским простором. Мерно колышется водная гладь. Под ней, наверное, что-то бурлит, клокочет, но на поверхности – пустыня, тишина. Вечность. Одиночество, как вечное море, которое не меняет свой цвет, ландшафт и архитектуру. Спасения нет.
Владимир Кантор
