16 ноября исполняется 40 лет работы заслуженной артистки России Елены Степановны Маркиной в Театре имени Ленсовета. За эти годы сыграно более 60 ролей. Сегодня актриса выходит на сцену в спектаклях «Некоторые подробности конца света», «Владимирская площадь», «Синхрон». Её дуэт с заслуженным артистом России Олегом Леваковым в последнем спектакле выдвинут на соискание высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» в номинации «Лучший актёрский ансамбль». Готовится к премьере спектакль «Фокусник из Люблина», где занята Елена Степановна.
- Давайте начнём с самого начала. В 1937 году родилась в Ленинграде девочка Лена. Кто были её родители?
- Родители были чудесные. Кроткая, как ангел небесный, мама, и высокопоставленный папа, Степан Васильевич Маркин, очень известный в то время соратник Кирова по работе в Смольном. Поэтому жили мы в престижном доме на площади Труда. После трагических событий, связанных с убийством Кирова, папу долго проверяли-перепроверяли и, слава Богу, не репрессировали, а только понизили - сделали директором гостиничного комплекса «Астория» - «Англетер». Там они и познакомились с Ириной Матвеевной, моей мамой. Она была паспортисткой в одной из этих гостиниц. Сначала родилась старшая сестра, а потом уже я.
- И как же в такой семье девочка Лена умудрилась пойти в артистки?
- Там не нужно было сдавать ни химию, ни физику, ни математику. Вообще история моего поступления очень типична для моего характера. В школе я была необузданной кривлякой, обезьянкой, озорницей. Для начала учительница химии, которую я безумно раздражала верхоглядством и разбросанностью, неадекватностью, на последнем экзамене по химии отправила меня за дверь после моего бешено-радостного вопля «Ура!!!», когда я достала билет под номером 11. Это было моё любимое, заветное число, и я этот билет выучила на набережной Лейтенанта Шмитта наизусть. Так вот за дверью я решила, что буду отвечать во вторую смену, что меня отправили прийти в себя. Но вдруг мои одноклассники сообщили, что я оставлена на переэкзаменовку на осень. То есть - я без аттестата.
- Вы даже слова по билету произнести не успели?
- Кроме «Ура» - ничегошеньки. Но благодаря этому эпизоду моя судьба сложилась так, как сложилась. Я осенью сдала химию, поступать в институты было уже поздно, и я пошла в Университет на курсы английского языка. Там я познакомилась с необыкновенной красавицей, с роскошными рыжими волосами и лицом Марики Рок. Звали её то ли Изольда, то ли Виолетта. Я рядом с ней была тоненькая смешная стриженая заноза. Год мы отходили на эти курсы, и моя Изольда решила податься в артистки. И попросила меня сопровождать её до Моховой, потому что сама идти туда панически боялась. А у меня в школе была такая особенность: на уроках литературы я всегда читала вслух, моё чтение учительница считала эталонным, уникальным. «Она читает, как Лев Толстой, как Чехов, как Тургенев, как Гоголь» - так она говорила. Получалось, что это не я читала, а во мне читало.
- Вы хватали интонацию автора с листа, словно кто-то диктовал сверху, вселялся в Вас?
- Совершенно верно. Гоголя я читала так, что, помню, одна девочка заплакала от страха. И вот, когда Изольда меня потащила на Моховую, я подумала - а почему бы мне не попробовать тоже? Поверьте, до этого у меня никогда в мыслях не было становиться артисткой. Самое большое, о чём я думала, - что я буду чтицей, хотя и не представляла себе, как это осуществить. В приёмной комиссии рядом с Изольдой я выглядела полным ничтожеством. Лидия Григорьевна Гаврилова (я её запомнила навеки, она потом у Макарьева преподавала) оглядела меня почти брезгливо и спросила: «Ты тоже будешь поступать?» Конечно, рядом с «Девушкой моей мечты» я выглядела смешно.
- Но Вы же были хорошенькая?
- Я была забавная. Короче говоря, на следующий день был последний срок подачи документов, и я успела их всунуть в дверь закрывающейся приёмной комиссии. Я благодарна тому таксисту, который без всяких денег от Гостиного двора домчал меня до Моховой в тот день, иначе я бы не успела. Назавтра был первый тур, что это такое, я не имела ни малейшего понятия. Ведь ни на какие консультации я не ходила. И вот по беломраморной лестнице идут красавицы одна за другой: кто-то похож на Симону Синьоре, у кого-то на голых плечах чернобурка. Изольда влилась в этот поток легко и непринуждённо. Меня это зрелище повергло в отчаяние: я была очень плохо одета, какая-то юбочка кургузенькая и полумайка. В списке прохождения тура я оказалась в седьмом десятке. И - рванула домой, украла у сестры только что сшитое новое платье - чёрное солнце-клёш с серебряными шарами и огромным пикейным воротником - решив, что этот интеллигентный наряд подойдёт к той атмосфере. Изольда была в моей же группе, надо сказать, что она вылетела сразу и бесповоротно. Кругом меня были люди, давно знакомые друг с другом, некоторые поступали уже по семь лет. Я - чистый лист, никакого понятия не имеющий ни о какой программе, которую надо было готовить. Но я была нашпигована стихами, прозой, и выдала, что знала. Перед этим я рассмешила комиссию, сказав: «Наверное, у нас с вами ничего не получится, потому что меня выгнали из комсомола за плохое поведение в школе».
- А Вы знали, кто сидит перед Вами?
- Понятия не имела. Как потом оказалось, это были набирающие курс Борис Павлович Петровых и Августа Иосифовна Авербух, а также Леонид Фёдорович Макарьев, Борис Вульфович Зон. Так вот, я почитала стихи и «Хористку» Чехова, до басни дело не дошло. Вижу - все в группе на меня с удивлением поворачиваются, а комиссия объявляет, что Маркина Елена идёт сразу на третий тур. Помню, подошёл ко мне Аркадий Иосифович Кацман, мой будущий сокурсник, и спросил, где я научилась так читать. «В школе» - ответила я. «Твоё счастье, что ты больше нигде не училась» - сказал он. Потом мне поставили пять с плюсом по мастерству на третьем туре. А ещё я произвела чарующий фурор на экзамене по танцу, где я в своём вздымающемся до потолка украденном платье лихо исполнила «Чардаш» Монти. Я была балетоманка, моей богиней была Анна Шелест, я знала все балеты наизусть. Потом, когда на первых уроках танца я встала у станка, меня спросили, когда я закончила Вагановское. Такое я производила впечатление, так я могла «съобезьянничать» все балетные па. И именно педагог по танцу Зинаида Семёновна Стасова, когда я заканчивала институт, сказала: «Знаешь, Лена, когда ты поступила, я думала, что это будет событие мирового масштаба. А ты такая же уходишь, как пришла. Какая же ты легкомысленная, ты прохохотала свой талант». Это было, как выстрел в десятку, потом я это поняла. Я, конечно же, очень нетипичная артистка. Мне всё это так легко, походя досталось, что я потом так же легко всё и растеряла.
- Что вспоминается из институтских лет?
- Помню первое занятие с мастерами курса. На вопрос о том, почему вы решили стать артистами, я ответила: «Мне сказать нечего, я не ожидала, что это так легко, меня даже это разочаровало». Другие говорили, что они пришли сюда, чтобы нести людям разумное, доброе, вечное, что уже по семь лет поступали и жить без театра не могут. Потом Августа Иосифовна сказала: «Лучше всех ответила Лена Маркина, потому что она ответила честно». Надо сказать, что Петровых и Авербух никогда не выпускали суперзвёзд. Это с курсов Зона, Макарьева выходили, как потом оказывалось, гениальные артисты. У меня на курсе из известных личностей была ещё Лилиан Малкина, ныне работающая в Праге, мой друг по жизни.
В институте начался мой роман со студентом на курс младше меня Леонидом Дьячковым. Кстати, меня ему «сосватал» его мастер Зон. После какого-то курсового экзамена он Лёне сказал: «Видел сегодня девочку, это - золото самой высокой пробы, обрати внимание». А Лёня ходил в гениях с первого дня обучения. На последних курсах мы поженились.
На выпускных экзаменах я играла Наташу в «Трёх сестрах», Улиту в «Лесе», какую-то хорошую пьесу Галича.
- Как Вы попали в Театр на Литейном?
- Я совершенно не знала, куда мне идти. Подыгрывала на показе сокурснику Олегу Летникову в «Фабричной девчонке», его не приняли, а с меня взяли заявление: «Обязуюсь больше ни в какие театры Ленинграда не показываться. Прошу принять на работу». И взяли с окладом в 85 рублей, хотя всех молодых артистов брали на ставку 65 рублей. Было это в 1960 году. На Литейном продолжилось моё парение, мне всё это ничего не стоило, я иногда чувствовала себя Моцартом, клянусь. Так легко мне всё на сцене давалось, я уже на первой читке пьесы читала так, как надо. Потом мне было просто скучно, и я из-за этого, конечно, много теряла. Я играла много всяческих лирических героинь, были успехи. В 1962 году родился сын Филипп. И я решила перебираться в театр к мужу, который уже стал ведущим артистом Владимирова в Театре имени Ленсовета. А к тому моменту меня - опять же случайно, я снова подыгрывала Летникову в «Фабричной девчонке» на показе - пригласил в свою труппу Акимов. Их Театра Комедии тогда уходила Ульянова, и Акимов умолял меня идти к нему, звонил домой. Потом на одном из банкетов он, обращаясь к ленсоветовской актрисе Марианне Яблонской, сказал, указывая на меня: « Она выиграла в лотерею за 30 копеек «Волгу» и порвала билет собственными руками». Я выбрала даже не театр Владимирова, а театр, где работал Леонид Дьячков, потому что я была в то время безумно, патологически влюблена в мужа. И в 1964 году началась другая жизнь.
- А Вы, ведущая молодая актриса труппы на Литейном, понимали, что идёте в коллектив, где уже на первых ролях - Алиса Фрейндлих?
- Никогда! Про меня Анатолий Равикович как-то сказал: «Она очень талантлива, но абсолютно не честолюбива». Мне просто нравилось играть, мне это было легко, я никогда не умирала - дайте мне главную роль! На Литейном, когда я объявила о своём уходе, меня прижали в угол и кричали: «Выбирай, что ты хочешь - «Мадемуазель Нитуш», «Укрощение строптивой», выбери, мы берём пьесу на тебя». В Театре Ленсовета такого уже не было никогда. Хотя у меня были, конечно, большие роли, одна из первых - Полли Пичем в «Трехгрошовой опере». И то, видимо, потому, что Владимиров придумал попробовать Алису в возрастной роли Сели Пичем. Я никогда не была для Владимирова той актрисой, про которую надо думать - что она будет играть, как на неё строить репертуар. Он очень ценил Дьячкова, Алиса любила Лёню, как партнёра. А про меня Владимиров всегда говорил: «Маркина - это верняк, она сыграет». Да, я вписывалась по природе в его театр - лёгкий, игровой, остроумный, эмоционально открытый. Но в списке моих ролей большинство - вводы.
- За эти сорок лет случались сезоны без новых ролей, когда о Вас словно забывали. Не было никогда желания изменить судьбу, уйти в другой театр?
- Меня всегда спасал мой ветреный, легкомысленный характер. Меня ничто не мучило в моей карьере до такой степени, чтобы уходить. Были более серьёзные трагические проблемы - смерть родителей, тяжёлое расставание с мужем, когда он оставил меня с двумя детьми (в 1975 году родился Степан), гибель сына Филиппа в возрасте 24 лет. Слава Богу, что его девушка Света, беременная в тот ужасный момент (я узнала об этом на кладбище во время похорон), оставила ребёнка, и сегодня мой внук Филипп учится на артиста. А театр стал родным домом, я его не люблю, - я его обожаю, и убегать куда-то мне совершенно не хотелось
- В театре можно дружить? Не завидуя друг другу, а радуясь за успехи коллег?
- Можно. Я это умею. Моя подруга Лилиан Малкина, с которой мы бывали в Театре Ленсовета на одних ролях, сказала обо мне, что я - единственный уникум в актёрской среде, который не завидует, не злорадствует, а радуется за успехи других. Вот такой я урод. Но я яростно ненавижу бездарность. И скрыть этого не могу.
- В труппе считают Вас эксклюзивным экспертом с острым чутьём на фальшь. Говорят, что если Маркиной понравилось - это объективно. А если она скривилась, то пиши пропало. Ваши оценки считаются эталонными, как в палате мер и весов. Несмотря на всё Ваше природное легкомыслие, как Вы выражаетесь. Вы знаете об этом?
- Догадываюсь. Я органично честна в вопросах творчества. Я не умею кривить душой.
- Что Вам запало в душу среди театральных петербургских впечатлений?
- Моё давнее и на всю жизнь потрясение - «Идиот» Товстоногова, и спектакль, и Мышкин-Смоктуновский. Из недавних - в Праге я видела английский спектакль «Отелло» в постановке Деклана Донеллана. Я была раздавлена мощью мысли и культурой речи.
- А чем Вы, как эксперт, гордитесь в своём театре?
- Триадой Тростянецкий - Толстой - Бетховен в спектакле «Каренин. Анна. Вронский» и потрясающей работой Матвеева - Каренина. Лена Кривец в роли Анны тоже сделала огромный шаг вперёд, её уникальная актёрская сущность ещё до конца не раскрыта, ею надо заниматься всерьёз. А Володю Матвеева я запомнила ещё со студенческих времен, когда он в спектакле «Как нарисовать птицу» читал «Соль» Бабеля. Вот его работами с тех пор практически всегда можно гордиться. Вообще говоря, я, когда вижу что-то выдающееся - пугаюсь, стесняюсь, боюсь не соответствовать. Однажды я провела день с Фаиной Георгиевной Раневской - я просто физически боялась общаться.
- Вы выросли и как актриса, и как зритель на определённом, порой даже консервативном репертуаре. Как Вы сумели так органично войти в непростую структуру современной пьесы Хюрлиманна «Синхрон»?
- Я не знаю, как это получается. Клянусь. Это опять из той серии, когда - не я делаю, а что-то во мне делается.
- Елена Степановна, есть ли у Вас горечь или обида на то, как сложилась Ваша актёрская судьба?
- Нет, нет и нет! Никто не виноват ни в чём, всё сложилось так, как должно было сложиться. Сегодня я многого жду от Пази - не для себя, а для театра. Он ведёт себя очень достойно с нами, с актёрами. Владимиров был далеко не безупречен этически. Владислав Борисович, придя в театр, не стал корёжить ни труппу, ни судьбы каждого в отдельности. Свою роль в спектакле «С болваном» я считаю большим подарком. И опять же - моя Марья мне ничего не стоила, я просто жила на сцене. Вот недоразумение моей актёрской биографии - лучше всего удаётся то, что почти никакого труда для меня не стоит.
- Но ведь наверняка есть несбывшиеся мечты. Например, абсолютно Ваш автор - Островский, а Вы его никогда не играли.
- Конечно, я понимаю, что Островский - это моё. Но я всегда помню чью-то хорошую фразу: «Если хочешь насмешить Господа Бога, сообщи ему о своих планах». Видимо, по моему поводу всё идёт по плану, и не мне корректировать его. Как у Оскара Уайльда сказано: «Что бы ни происходило, помни - это произошло с тобой».
- Слушая Вас, вспоминаешь и фразу Блока: «Всё, что человек хочет, непременно сбудется. А если не сбудется, то и желания не было, а если сбудется не то - разочарование только кажущееся: сбылось именно то».
- Совершенно верно. Мама мне всегда говорила - что бы ни случилось, вини только себя. Так я и живу.
Беседу вела Вера Николаева