Вот уже сорок лет заслуженная артистка России Елена Степановна Маркина служит искусству. Cвой творческий путь начинала в Театре на Литейном, потом перешла в Театр им. Ленсовета, и теперь ею по праву гордится эта замечательная труппа. С ее участием идут такие спектакли, как "Синхрон", "Фокусник из Люблина", "Владимирская площадь". О парадоксах актерской судьбы, перипетиях сценической биографии поведала актриса в нашей беседе.
- Говорят, что первую половину жизни актер работает на имя, а вторую - имя работает на актера. Я не создала себе ни имени, ни счастливой судьбы. Тем не менее моя актерская жизнь типична для всех времен и государств. Я часто бываю в Европе, Чехии, Праге и знаю судьбы многих актрис: они очень похожи - какой бы строй ни был на дворе, все одинаково. Сначала романтика, когда, по словам И.П. Владимирова, на тебя работают внешность, открытость, веселость и возраст, потом уже приходит мастерство, а бывает, и отчаяние, и депрессии... Там то же самое. Начинают замечательно, особенно если Бог дал хорошую внешность, популярность, да еще удачно снимешься. Зато потом приходит забвение.
- Может, дело не в актерской профессии, а в законах жизни?
- Наверное, но в актерских судьбах эти законы особенно очевидны. Помню, когда мы поступали в институт, был огромный конкурс, семьсот двадцать человек на место. Я поступала к Петровых-Авербух, ничего не смысля в специфике актерского образования, - не надо было сдавать физики и химии, потому и потащилась на Моховую. На первом курсе все считали себя звездами мировой величины, лишь потом пришло отрезвление. Профессия, конечно, очень таинственная, я сказала бы даже, что инфернальная, есть нечто в ней от дьявола. Порой кажется, что мы, как шаманы, волхвы или же волшебники, обманываем зрителя, вытаскиваем его из обыденности, питая иллюзиями и фантазиями, особенно когда вдруг выпадает удачная роль и актер, как врач, исцеляет зрителя. Вообще-то публика противоречива.
- Какие же роли вам были дороги в Театре на Литейном?
- Все до единой! Та пора напоминала какую-то моцартиану, мне удавалось все, причем почти без усилий. Мне сразу стали давать такие ответственные роли, что я обмирала от изумления. Известный тогда сценарист Будимир Метальников написал пьесу "Фантазия для скрипки", и мне, пигалице, только что окончившей институт, дали роль, где я проживала жизнь героини от ее тринадцати лет до самой смерти (говорят, что я с ролью справилась). Но, главное, было упоение театром, был успех - он же пьянит! - поэтому я не замечала трудностей. У меня не было никаких "мук творчества" - мне удавалось все и сразу. Тогда не я играла, а во мне все играло.
И вот в 1964 году Игорь Петрович Владимиров пригласил меня в свой театр. А так как там работал мой муж, Леонид Дьячков, я пошла туда, предпочтя этот театр акимовскому Театру комедии. И.П. Владимиров сразу мне дал замечательную роль, роль Полли Пичем в спектакле "Трехгрошевая опера". Спектакль вышел параллельно с брехтовской постановкой в Театре им. Ленинского комсомола - там играла Наталья Тенякова, а тут я. Поклонники были у обоих спектаклей, но наш мне казался побогаче: был замечательный Эстрин, Алиса Фрейндлих дивно играла Сэлли Пичем. Спектакль шел долго, мы сыграли более ста представлений. Потом Игорь Петрович Владимиров стал пополнять коллекцию талантов. Но он всегда имел меня в виду, у него даже была странная присказка: "Лена Маркина - это наш верняк". Чуть что случалось с какой-нибудь актрисой, ее роль тут же давали мне. Поэтому я играла очень много. Но в основном были вводы. Не могу сказать, что они были мучительны для меня, но все же ввод - это неполноценная работа.
- А какие роли преобладали, вы себя видели лирической героиней?
- Никогда! Ненавидела такие роли. Люблю острохарактерные роли или же "синтетические". Я играла в спектаклях "Старомодная комедия", "Миссис Пайпер ведет следствие", "Двери хлопают" - это все вводы. В спектакле "С легким паром, или Ирония судьбы" у меня был чудесный эпизод - стремительный, яркий, а меня вдруг назначают на роль лирической героини, и это была мука адова.
- Театр им. Ленсовета всегда имел определенную ауру - чуть легкомысленную, развлекательную...
- Совершенно верно! Но к Полли Пичем в "Трехгрошевой опере" это определение не вполне применимо. Мне рассказывали, что я так понравилась одному из зрителей в этой роли, что он стал изучать историю спектакля, потом творчество Б. Брехта и даже выучил немецкий язык - столь грандиозное впечатление он получил.
- Уж не влюблен ли он был?
- Нет-нет-нет! Он не интересовался актрисами. А сколько людей пошли в нашу профессию из-за того, что они лицезрели Алису... Она начинала волшебно! Не забыть впечатления от Алисы, я поступала в институт, когда она уже заканчивала, и я плохо ее знала лично, но помню ее феномен: она играет, поет и все, что делает, делает только для тебя. Потом, в театре, мы подружились. Были близки, она меня даже называла Маара - Марочка.
- Ваше актерское самолюбие не было ущемлено тем, что Театр им. Ленсовета имел примадонну?
- Клянусь, ни-ко-гда! Ведь я понимала, что это справедливо. Поначалу я не хотела быть актрисой - мечтала стать чтицей. И вообще, для меня голос, особенно красивый, полнозвучный, казался Божьим даром. Голос - сродни музыке. И мне говорили, что я им обладаю.
- Вы с удовольствием пели на сцене?
- Как раз к вокалу я относилась плохо, совсем иное - читать со сцены. Вот потому я так легко поступила в институт. Молодость, темперамент - все при мне было. Это сейчас, когда я превратилась в толстоватую смешную тетку, то и роли получаю такие - мой дар оказался совершенно невостребованным, из разряда того, что называют "несбывшимся" и, к сожалению, уже несбыточным.
- Но востребован другой талант - умение подсмеиваться над миром и вместе с тем любить этот мир.
- Этот дар при мне, я обладаю хорошим, здоровым легкомыслием, которое меня спасает от многих бед.
- И как часто вы сознательно склоняете себя к милому греху легкомыслия?
- Увы, как все женщины, я люблю поплакать. Еще Ахматова сказала: "Всего прочнее на земле печаль, но долговечней царственное слово". У меня были периоды страшных событий, множество пустых дней, целые годы простоя. И все же ко всему отношусь философски.
- Театр прожил несколько периодов, и вот теперь наступил период Владислава Пази. Он как-то переменил ваше существование?
- Должна сказать, что это уже совсем другая история. Каждый актер у него на примете, он обязательно понимает перспективу артиста и дает всем возможность играть - хорошо ли, плохо ли, результат зависит от удачи, от судьбы. Вдруг взял для постановки пьесу для пожилых актрис, на которых всегда очень мало ролей, озаботился нашими судьбами (Леонова, Замотина, Балай - по сорок лет в театре). Говорят, не один год он искал для нас пьесу, нашел абсолютно новое слово в драматургии: пьесу Серегина "Водолей" о том, как приходит эра Водолея и три Эринии, богини мщения, вознамерились отомстить, причем столь странным образом они защищают свой семейный очаг. Режиссеру Тимуру Насирову название не очень понравилось, и он придумал для своего спектакля иное - "Некоторые подробности конца света", где действуют кровавые богини Иринии - Мегера, Алекто, Ксисифона (я играю Мегеру, самую злобную). Саше Новикову, смешливому и смехотворному, досталась роль жертвы, эти злобные пифии должны его оскоплять, можете себе представить?
- А как восприняли вы предложение участвовать в драматической опере "Владимирская площадь"?
- Пришлось вспомнить былое: я же пела прежде везде, где могла, - и в спектакле "Женский монастырь" (тоже ввод после Алисы), и с Леной Соловей в спектакле "Под абажуром" сама вызвалась исполнять романс. Но особо никогда не усердствовала на вокальном поприще, не было "ни пота, ни крови". Наверное, потому и не состоялось ничего серьезного.
- Серьезное и смешное вы сумели сделать единым в спектакле "Синхрон". Ваша героиня, как большая кукла, смешная и вместе с тем печальная.
- Очень помогла художница, она придумала необычный костюм, и все пошло-поехало. Когда-то к нам приезжали немцы на постановку спектакля "Коварство и любовь", так они сразу же погнали нас на сцену, причем в костюмах, и от этого все рождалось. А тут розовый костюм меня просто ошеломил: я, как розовая свинка, сижу в огромной шляпе.
- У вас есть вкус к характерности. Вы подсматриваете какие-то черты или же фантазируете?
- У каждого своя лаборатория. Я раба полнозвучного, красивого слововыражения: вдруг услышишь слово, отметишь интонацию...
- И вы "рисуете в пространстве", сидя на протяжении всего спектакля "Синхрон"?
- Кажется, у Стравинского я читала о том, что чем более жестки рамки, чем уже пространство, тем концентрированней музыкальная мысль. Мне очень помог мой партнер Олег Александрович Леваков. Он сказал: "Мы должны здесь почти недвижимы быть. Попробуй в неподвижности сыграть характер этой несчастной дамочки". Быть может, от этого и сконцентрировалась энергия.
Пьесу очень ругали. Но спектакль все-таки состоялся! Сыграв главную роль, Лена Комисаренко совершила творческий подвиг. Она, человек чрезвычайно целомудренный и нравственно строгий, из столь "эротоманской" продукции смогла сделать историю о не очень счастливой жизни. Спектакль хвалят, и меня в нем тоже. Что оказалось неожиданным: роль-то неглавная, всего четыре эпизода, причем маленьких.
Я обожаю, когда можно скрыться за чем-то. Мне так это нравится, когда можно закрыться.
- У вас наступил период творческой активности - после "Владимирской площади", "Синхрона" появились и "Некоторые подробности конца света", и "Фокусник из Люблина".
- Это просто нечаянная радость пришла сквозь "бездну дней пустых".
Но я не очень довольна своей работой в спектакле "Фокусник из Люблина". По ходу репетиций меня преследовали страшные неудачи: болело горло, настиг грипп. Хотя я с большим удовольствием работала, восторг почему-то исчез. Моя героиня, к сожалению, сюжетно не играет значительной роли, служит лишь краской.
- Какие испытания были для вас особенно трудными?
- Вводы. Были бессонные ночи, ведь роли выпадали большие, и надо было срочно выучить текст. "Человек, животное, добродетель", "Человек и джентльмен" - это все вводы, вводы. Кто-то очень остроумно сказал: "Ввод - это ребенок, рожденный от аборта..." Таких детей у меня было очень много. Мука-мученическая, не проживаешь роль, а сразу тебя бросают, как в воду. Первые два-три спектакля всегда на грани комы, ничего не соображала, не понимала, только б не помешать партнеру. А партнеры порой бывали жестоки, одергивали - не туда пошла, реплику забыла подать - и я сразу начинала дрожать.
- Вы человек самокритичный, склонный к самоанализу. Пытались отсматривать свои работы по видео?
- Как-то была в гостях у Равиковича Толи и Мазуркевич Иры, они предложили посмотреть на кассете "Пятый десяток". Я увидела, что весила я вполовину меньше, нежели сейчас, такая была тоненькая! Играла чудовищно, это был ввод. Там прелестная Алиса, хорошенькая Мазуркевич, глубокая работа у Толи Равиковича, но, увидев себя, я пришла в еще больший ужас, чем обычно.
Все закончилось в Театре на Литейном, где мне удавалось все. Когда заканчивала институт, педагог по танцу сказала мне: "Лена, при твоем поступлении я думала, что ты станешь явлением, а ты уходишь такой же, как пришла!" Увы, с 1964 года я стала обыкновенной актрисой.
Татьяна ТКАЧ
