Ад — это не другие, ад — это мы сами. Наши страхи, страсти, пороки позволяют достичь вершин блаженства, даруют самое сильное — иногда ни с чем не сравнимое — удовольствие в обмен на маленькую хитрость: полный паралич воли, потерю уважения к себе и окружающим. Желание, зависимость — алкогольная, наркотическая, человеческая, творческая — вот они демоны. Эти темные силы дремлют в людских душах, пока все хорошо, и выползают наружу, когда привычный уютный мирок перестает быть таким уж очаровательно-милым.
У Франка умерла мать. Он ее очень любил, потому — страдает. Ругается с женой. Много пьет.
У мужа Катарины умерла мать. Она его любит. Сопереживает. Страдает. Пьет.
У соседки Франка и Катарины — Йенны — родился второй ребенок. Она сидит дома, ухаживает за младенцами. Муж ее не хочет, зато хочет Франк. Пить нельзя, но страдать-то можно. И она — страдает.
У Томаса родился второй ребенок, его жена Йенна потеряла форму, он ее больше не хочет, но пока еще любит. Ему, в отличие от жены, пить можно. Можно и страдать. Он пьет, страдает, изменяет Йенне с соседкой Катариной. И все — хорошие люди, и у них могла бы удаться жизнь. А пошло вкривь и вкось, и герои, не достигнув цели, сошли, как поется в песне, с привычных рельс.
Эту довольно жесткую в своей откровенности историю Ларса Нурена, разбавленную сонетами Уильяма Шекспира, стихотворениями Генриха Гейне и Жака Превера, артисты Театра им. Ленсовета и рассказывают откровенно, не таясь и не заигрывая. Преодолев врата семейного ада, героиня Анны Алексахиной, стильная Катарина, постепенно превращается в истеричную алкоголичку, малоприятную особу, доводящую своего мужа, соблазняющую чужого.
Франк в исполнении Олега Федорова, милый тихий Франк, появившийся в начале спектакля, такой интеллигентный и заботливый, изрядно выпив, смотрится настоящим тираном. Бывший маменькин сынок, муж сильной женщины, он, наконец, почувствовал вкус власти, и ему все нипочем.
Добрая Йенна (Юстина Вонщик), мать вроде бы желанных детей, хранительница очага, преданно любящая мужа Томаса (Олега Андреева), за те два часа, что идет действие, меняя платья с просторного домашнего на обтягивающее вечернее, обретая якобы потерянную форму, постепенно отходит от пространства собственного дома. Ей гораздо приятнее и чужой дом, и чужой муж, и отсутствие вечно орущих рядом детей.
Собственно и Томасу уже как-то все до лампочки. Покричав о наболевшем, выпив виски, он вполне себе осознал, что идеальной семьи не вышло. А жить надо. Вот и живет. Ходит от Йенны к Катарине и обратно.
«The Demons» — спектакль для Дениса Хусниярова не обычный. Не привычный. Странным смотрится и способ построения действия: жесткий ритм, четко простроенные, высчитанные переходы — уж слишком все заточено, накал страстей сродни стриндберговскому. И художественное оформление: оголенная сцена, на которой доминируют черный, белый, красный. И само существование актеров: нередко они обращаются к микрофону, адресуя реплики прямо в зал; большинство «входов» и «выходов» также осуществляется через зрительскую часть.
Мягкость и плавность течения более ранних хуснияровских спектаклей, с очевидным разделением на сцену и зал, в «The Demons» сменились бутусовской обостренностью и преодолением всех и всяческих барьеров. И здесь, как и во многих работах Бутусова, много музыки. Даже само название постановки, специально не переводимое на русский, написанием напоминает о легендарной американской рок-группе: «The Demons» — «The Doors». И не случайно. Эпиграфом к постановке служат слова Джима Моррисона, данные в программке; его песни звучат в изобилии и в самом спектакле, скрепляя монологи героев, смазывая, сглаживая эффект разрывающихся бомб.
Никакой фонограммы — только живой звук. Вот вам почти ансамбль под названием «Молодость»: Роман Кочержевский шпарит на гитаре, Кирилл Фролов отрывается за ударными, а заслуженный артист России Евгений Стецюк ловит кайф, извлекая мелодию из синтезатора. Есть в «Тhe Demons» и свой Моррисон в исполнении Сергея Перегудова: кудрявый, небритый, в кожаных черных штанах, в застегнутой наполовину, как и положено рок-идолу, рубахе, он прикладывается к бутылке, ползает по сцене и хрипит в микрофон. Выходит правдиво. Достоверно выходит. Рок-идол как живой.
Красный свет, знакомая музыка, пьяная расслабленность, немного тумана, в середине спектакля — немного воды (на сцене стоит гигантских размеров душ-фонарь — оттуда и польется), намокшие тела ленсоветовских актрис с размазанным макияжем…
Вроде мы уже это где-то видели, но ничего — посмотрим еще раз. Красиво же. К тому же в «Демонах» на авансцену выносят белоснежную статую Венеры: душ, ванная и Венера. И все такое стальное, белое. Повторюсь: красиво.
А как красива сцена Ленсовета, усыпанная множеством тюльпанов в финале. Желтые, красные, фиолетовые, розовые. Они лежат, распластанные; стоят, собранные в охапки и затянутые в полиэтилен; стоят свободно, погруженные в ведра, ведерки, вазочки и вазы. На черном фоне. С красной подсветкой. Символ разрушенных семей, чьи похороны наблюдали мы все два часа. Дань ушедшему Джиму Моррисону.
